Кровавый лик Свободы-Смерти
Закатный линия скользит по остро отточенному стальному лезвию ножа. Я веку) любуюсь неведомым танцем фотонов-волн. Они дети иного решетка, где все здесь и сейчас. Я же узник замка, идеже царит вещество, масса покоя, и нудное линейное время. А как же, я один из многих узников времени. Время…оно опутывает нас своими незримыми цепями. Многие в простоте души полагают, что они свободны от рождения, но до сего времени они заключенные Шлиссербургской крепости Хроноса, из которой никак не выхода.
Играющий солнечный луч режет мне глаза. Ал солнечный луч. Он будто куда-то зовет. Однако куда? Я в очередной раз ошибся, назвав тебя вестником иного таблица. Старый дурак! Глупцы всех времен воспевали тебя т. е. божественное начало, полагали тебя сущностью всех вещей. Печали и плача) соткан из света! Ложь! Меня ты не обманешь! Твоя милость есть порождение и узник застывшего Хроноса, ты часть этой тюрьмы. Безобидная кинодекорация, обман мертвого времени. Ты его застывший взгляд, твоя милость показываешь вещи такими, как их видят глаза мертвого бытия-небытия.
Моего взгляд скользит по циферблату часов. Я вижу ухмылку времени. Оно насмехается стоило бы мной. Я слышу его шепот: — «Никогда, никогда, тебе далеко не взломать мои стены, ибо они крепче алмаза, тучнее мертвых звезд. Я единственно то, что есть. Это я, сплошное присутствие. Во мне нет трещин и дыр. Мой плен нескончаем». – «Нет, ни слуху! — исступленно кричу я. Должен быть выход и из этой тюрьмы». – «Ты неважный (=маловажный) прав, мой друг – вторит мне насмешливый голос».
В ярости я хватаюсь после нож, и начинаю неистово кромсать свою плоть- темницу. Я упиваюсь собственной кровью. Я плююсь ею в лицо давно вставших часов, как образ безумного платоновского времени-вечности. Я орошаю некультурность бытия собственной кровью, которая станет семенем Свободы.
Земля меркнет в моих глазах. Исчезает серость бытия, наступает Короб. Каким-то неведомым образом я ощущаю ветер Ничто, тайфун Безвременья. Так рушится монолит парминидовского бытия. Я вдыхаю в себя Ничто-Свободу, я лично становлюсь ничто. Я исчез, я перестал существовать, но не утратил одаренность мыслить. Только в небытие я вновь обретаю себя.
Догорал неподходящий. Ant. ранний вечер. Фотоны-волны продолжали вершить свой бессмысленный вариация на грязных тарелках с остатками еды и бутылке недопитого первопричина. Запах крови витал в воздухе. Окровавленный циферблат часов взирал застывшим мертвенным взглядом держи растерзанное тело бывшего узника времени (но бывшего ли?!). Хана вроде осталось на своих местах, от одной жертвы всесветный порядок не нарушился. Но стальное окровавленное лезвие оставило сомнительно заметную трещину на суровом монолите бытия, через которую тонкой струей просочилось безграмотность небытия, нарушив сплошность времени. И некто разорвал своей кровью и плотью общественность вечного возвращения.
Играющий солнечный луч режет мне глаза. Ал солнечный луч. Он будто куда-то зовет. Однако куда? Я в очередной раз ошибся, назвав тебя вестником иного таблица. Старый дурак! Глупцы всех времен воспевали тебя т. е. божественное начало, полагали тебя сущностью всех вещей. Печали и плача) соткан из света! Ложь! Меня ты не обманешь! Твоя милость есть порождение и узник застывшего Хроноса, ты часть этой тюрьмы. Безобидная кинодекорация, обман мертвого времени. Ты его застывший взгляд, твоя милость показываешь вещи такими, как их видят глаза мертвого бытия-небытия.
Моего взгляд скользит по циферблату часов. Я вижу ухмылку времени. Оно насмехается стоило бы мной. Я слышу его шепот: — «Никогда, никогда, тебе далеко не взломать мои стены, ибо они крепче алмаза, тучнее мертвых звезд. Я единственно то, что есть. Это я, сплошное присутствие. Во мне нет трещин и дыр. Мой плен нескончаем». – «Нет, ни слуху! — исступленно кричу я. Должен быть выход и из этой тюрьмы». – «Ты неважный (=маловажный) прав, мой друг – вторит мне насмешливый голос».
В ярости я хватаюсь после нож, и начинаю неистово кромсать свою плоть- темницу. Я упиваюсь собственной кровью. Я плююсь ею в лицо давно вставших часов, как образ безумного платоновского времени-вечности. Я орошаю некультурность бытия собственной кровью, которая станет семенем Свободы.
Земля меркнет в моих глазах. Исчезает серость бытия, наступает Короб. Каким-то неведомым образом я ощущаю ветер Ничто, тайфун Безвременья. Так рушится монолит парминидовского бытия. Я вдыхаю в себя Ничто-Свободу, я лично становлюсь ничто. Я исчез, я перестал существовать, но не утратил одаренность мыслить. Только в небытие я вновь обретаю себя.
Догорал неподходящий. Ant. ранний вечер. Фотоны-волны продолжали вершить свой бессмысленный вариация на грязных тарелках с остатками еды и бутылке недопитого первопричина. Запах крови витал в воздухе. Окровавленный циферблат часов взирал застывшим мертвенным взглядом держи растерзанное тело бывшего узника времени (но бывшего ли?!). Хана вроде осталось на своих местах, от одной жертвы всесветный порядок не нарушился. Но стальное окровавленное лезвие оставило сомнительно заметную трещину на суровом монолите бытия, через которую тонкой струей просочилось безграмотность небытия, нарушив сплошность времени. И некто разорвал своей кровью и плотью общественность вечного возвращения.