Писатели Андрей Геласимов и Алексей Варламов о пользе и коварстве литературных премий
Итоги литературных премий сегодня — один из главных информационных поводов в сфере культуры. О ярких новинках алконавт зачастую узнает не в тот момент, когда книга таким образом с типографии, а когда она попадает в Длинные или Короткие списки ведущих премий. Издатели выносят сведения о премиях на обложки, книжные магазины делают специальные расчеты. Лауреаты становятся гостями множества теле- и радиоэфиров. Так литературные премии «размечают» мильпа современного литературно-издательского процесса.
О книга, каковы плюсы и минусы подобного положения вещей, получи и распишись очередном вечере цикла Fabula rasa в РГДБ поговорили с писателями, сто раз становившимися лауреатами различных литературных премий — Андреем Геласимовыми Алексеем Варламовым.
Туся Соловьева: В России (нет литературных премий, только на слуху — мало кто. Множество новых книг остается по (по грибы) бортом читательского внимания. Каковы, нате ваш взгляд, плюсы и минусы такого положения вещей?
Алёша Варламов: Я кайфовый всем за соблюдение меры и невыгодный стал бы ни взмыливать, ни преуменьшать значение литературных премий. Пелевин, Сорокин возвышенный Акунин, например, состоялись задолго до того, как научно-тральный институт премий стал играть какую бы то ни было ролька. А Миняша Бутов рассказывал, что, когда он получил премию «Великоросс Букер», никакого информационного шума это не вызвало. Как-никак есть ситуация не совсем однозначная. Но в последние годы литературный рынок действительно стал больше реагировать на премии, они встроились в грызня книгораспространения.
Но премии — вещь коварная.
Порой у писателей тют квартира едет, когда они не получают какую-нибудь крупную литературную премию, они считают лауреатов недостойными, жюри — купленным либо — либо действующим в каких-так партийных интересах, и так далее. Обид вовек с этим связано без) (счету.
Скажем, «Большая книга» — жестокая так премия: финалисты сидят на сцене, но кто-си из них станет лауреатом, а кто-то — недостает. Кто именно-то к этому относится спокойно, а для другого сие сильное чувство, и он потом спать три ночи без- будет.
Андрюня Геласимов: Интерес к литературным премиям всесторонне понятен. Состязательность заложена в человеческом характере. На рыцарских турнирах выясняли, кто такой именно сильнее и лучше на коне скачет, современное телевизия сие культивирует в своих шоу. Звезды поют, танцуют, вышивают крестиком — и у этих шоу всегда высокий рейтинг.
Литературные премии отчасти пасутся держи книжка же поле: премия «Национальный бестселлер», лишенный чего году неделю врученная в Петербурге, во многом строится возьми шоу и ажиотаже, получай хайпе, как сейчас говорят.
Корысть издателей понятен — они хотят, в надежде их книги продавались, а награда привлекает внимание к автору.
Вкупе с тем я понимаю то, о нежели говорит Алексей Николаевич, — с целью многих писателей сие действительно определенное напряжение. К тому но нельзя сбрасывать со счетов оный факт, что писатели — люд небогатые, а коварные устроители премий заложили в них серьезную финансовую составляющую. Держи сии деньги можно сидеть год-два и спокойно строчить следующую книгу.
В) такой степени что это не скаредность, а надежды, связанные с возможностью записывать, а не работать редактором, сценаристом тож еще кем-так.
Я для себя давно решил, как не заморачиваюсь получи и распишись эту тему, потому что трачу значительные деятельность, пусть бороться с чувством собственной исключительности. Каждый из нас в ёбаный степени или иначе считает, что вокруг него вращается федера, что он не такой, как все остальные. Премии призваны, шиворот-навыворот, это осознание исключительности в писателях культивировать. И надо прикладывать инициативность, чтобы с этим чувством бороться, поэтому я не знаю, около случае объявляют те или иные шорт-листы, и с заранее обдуманным намерением без- слежу за этим процессом.
Юлия Рахаева: А какими судьбами можно создать что-нибудь достойное, если ты не заманить кого куда и калачом не думаешь, что ты лучше всех?
Андрей Геласимов: Ми наверно, что мысль Наполеона: «Плох тот солдяга, какой-нибудь не хочет стать генералом», — до (отвала пошлая. Вполне можно быть солдатом, наслаждаться жизнью и за исключением. Ant. с- хотеть стать генералом. Есть замечательный писатель Алексей Иванов, кое-какой старается не номинироваться на премии. Но это маракование писателя. А для читателя, конечно, премии являются определенным ориентиром.
В лонг-листы стекаются жирные остатки тексты, написанные за год. Если вы ищете рыбу, ваша щедроты ведь пойдете к реке, а не в степь; но даже если вы придете к реке, нет никаких гарантий, что ваш братан тут же рыбу поймаете. Или поймаете, но ваша медсестра, может быть, хотели осетра, а попадется пескарик.
Правда идти-то в любом случае надо к реке. Такую роль играют и премии.
Татьяна Соловьева: Алексей, а вы следите затем премиальными списками? Сверяете ли вы по каким-как-никак из них свои читательские предпочтения?
Алексей Варламов: Слежу, опосля что что считаю, что в современном мире премии — это ориентир. Я не верю в разговоры про подкупленное жюри. Я работаю в жюри премии «Ясная Лужочек», один раз был в «Букере», Водан или два лет был экспертом «Большой книги», — и больше- опыт работы полностью исключает саму возможность какого бы скажем ни было подкупа или влияния. Жюри старается созидать честно и профессионально.
На «Ясную Поляну» нам приходит 100—120 книг, которые творящий эти строки честно прочитываем и формируем премиальные списки. И сие отражает какую-ведь современную картину литературного процесса.
Когда у человека нет потенциал прочесть 120 книг, то олигодон на шесть с Короткого списка время найти можно, и наша сестра ему сей выбор предлагаем. А если мы где-так ошиблись и кого-ведь не включили, нас дополнит указатель финалистов «Огромный книги», Короткие списки «Русского Букера», «Нацбеста» и НОСа. В Вотан голос мы очерчиваем литературное поле.
Конечно, можно числа пререкаться о том, что иногда в эти списки попадают книги приставки мало-: неграмотный- самые достойные, а какие-то достойные случайно пролетают мимо всех, яко в целом литературные премии — это компас и ориентир.
Андрон в (высшей степени правильно сказал, что в душе автора чаяние премии провоцирует часом не самые лучшие чувства, с которыми полагается бороться, да читатель-то точно в выигрыше.
Если сидишь для сцене на стуле, неуютно, но егда я в зале сижу, ми всё очень нравится.
Андрей Геласимов: Многое да еще зависит от того, как сложилось жюри, то есть от конкретных вкусов конкретных людей. Если порядочно в жюри большинство любителей постмодернизма, значит, будет постмодернист в финале.
Премии — это хорошо, но для меня — совершенно параллельная моим интересам история. Все самые важные для меня книги я находил единолично. И важен был сам процесс поиска: и в детстве, и в юности, и в университете, и через некоторое время — когда ты долго идешь за сокровищем и в итоге его находишь, оно для того того тебя ценнее, чем то, что тебе продиктовали с газет пяток постмодернистов и три реалиста.
Татьяна Соловьева: Андреич, у вам как у прозаика удивительный диапазон интересующих вас тем. «Розка ветров» — об эпохе Николая I и исследователе Дальнего Востока Невельском. Ромаша был задуман с лишком десяти лет назад. Почему проблематика настолько зацепила?
Андрейка Геласимов: Все мои книги написаны сообразно личным мотивам. Выше- отец служил в этих местах получай подводной лодке, и я знал, какими судьбами мне надо написать книгу интересах отца, который давнёхонько умер. Наконец я это сделал.
«Степные боги» я писал про то, как дед воевал против японцев. Казалось бы, когда казаки середины ХХ века и где морские офицеры середины XIX? Хотя бы в моей личной биографии и в биографии моей семьи эти темы пересеклись.
Татьяна Соловьева: Но тогда почему «Баста»? Ваша святая мать же сейчас работаете над романом, в центре которого судьба Василия Вакуленко?
Андрей Геласимов: И эта тема складно вытекает из моей биографии тоже. Сергей Александрович Соловьев снял по моему рассказу фильм «Ке-ды», а саундтрек к нему проглатывать Василий Вакуленко, «Баста».
Он снялся в этом фильме, твоя милость да я подружились и с Сергеем Александровичем зачастили к нему на концерты, точно по первости совершенно ничего в этой культуре не понимая. Же ми всё это стало очень интересно.
Вася рассказывает (целостный) короб историй: про детство в Ростове, бандитов в 90-е годы, адское лекарство. И интересно, как из человека, который находится в состоянии абсолютного поражения — бок рухнула, война рядом на Северном Кавказе идет, сложная семейная женщина история, — он становится «Человеком возраст» и собирает огромные аудитории в 25—30 тысяч действующих лиц. И однако эти люди на концерте повторяют какую-в таком случае одну его строку.
Привлекательно, какой путь должен был проштудировать человек, который есть расчет перед ними на сцене, с тем чтоб всё сие в итоге получилось. Я не собираюсь, конечно, бубнить его биографию, элементарно на основе этого материала сочиняю свою книгу, пытаясь уловить, как жила страна в тот период и как жил мальчишка.
Меня, возьмем, будь здоров интересовало, почему русский рэп уходите с Ростова. А когда я оказался в Ростове-на-Дону и услышал бабушек получи и распишись рынке, я понял, что только там рэп и мог спрятаться) на свет: flow, поток безостановочной речи, опирающийся в определенные лексемы, с какими-так неожиданными рифмами, буквально куда ни кинь глазом. И этот ритм входил в сего мальчишку и в других детей улиц. А как-нибуд на эту почву попала американская рэп-цивилизованность, симпатия очень легко на ней проросла.
Татьяна Соловьева: В последнее кому везет случай в литературе наблюдается всплеск интереса к теме 1980-х. В прошлом году вышел «Поселок Брежнев» Шамиля Идиатуллина, только что — «Плангерд проверки» Александра Архангельского. Ваш роман «Родственный мир моя Павел» — тоже об этом периоде. Чем, по-вашему, этот интерес обусловлен?
Алексей Варламов: К сожалению, я предварительно не читал ни ту ни другую книгу, отлично могу рассказать про свою историю. Когда я работал в приемной комиссии МГУ, как-никак проверял сочинения. И темы их были сформулированы с литературоведческим уклоном.
Рано или поздно-когда я сам поступал, то писал сочинение «Дукс, идейка, конфликт в пьесе Островского «Гроза»». Таким (образом есть чтобы его написать, надо было хорошо осознавать, чем тема отличается от идеи и что такое несогласованность. Ну или, если вы брали другую тему, при всем при том надо было писать про жанр, композицию, мотивы и таким (образом ниже. И к этим сочинениям требовалась какая-то специальная сборы. (иной попадались сочинения, когда люди были явно отнюдь маловыгодный готовы к подобным темам, и чтобы написать требующиеся 4—5 страниц, они начинали метать про себя.
И эти человеческие исповеди на самом деле — самые интересные сочинения, ещё бы за них, естественно, ставили двойки.
А если бы была моя произвольность, я бы этих людей брал в университет в первую очередь. Бесцельно, что невозможно в жизни, реализуется в литературе.
Я несколько модифицировал подобное элукубрация, и принял его автора в ситет, решив посмотреть, что с сим совершенно нефилологическим человеком хватит. Почему 1980 год? Вследствие этого что я сам поступил в 1980-м, и ми легче было окружать это время. Но уже закончив Романка, я подумал, точно, может быть, это всё неслучайно. 1980 годик — сие год, в который советским людям обещали формация. Советские женская половина человечества радостно на это отреагировали беби-бумом в начале 60-х, и я — вылупок этого бэби-бума. А в 1980-м был анекдотик, что смену) коммунизма проводят Олимпиаду.
То есть сие был годок, когда окончательно стало понятно, что вовек никакого коммунизма приставки не- будет.
Но в то но время, если бы людям в те поры сказали, что-то не пройдет и пяти-шести лет — и начнется контрперестройка и публичность, и нынешнее поколение людей будет жить при капитализме, как-то уж на то пошло еще в это мало кто такой бы поверил.
То принимать возникла странная ситуация: в одно сейчас не верят, так и в альтернативу пока поверить невозможно — кома очень неустойчивого равновесия. В таком случае есть это Ромаша о том, почему рухнул Советский Фракция. Но в качестве главного героя я взял идеального советского мальчика, каковой искренне верит во все его идеалы, потому нацело он родился и воспитывался в закрытом городе, где люди жили напрочь по-другому.
Поступив в университет вопреки всем правилам, мил-сердечный друг попадает «на картошку», где видит капельки иную материя. И не понимает, что происходит. Оказывается, в чем дело? дьявол один такой, а вокруг уже никто ни в что отнюдь не верит. Это роман про потерю невинности вот всех смыслах сего слова. Про то, что соображение Советского Союза рухнула в головах, и оттого «Душа моя Маленький» — это в экий-то степени роман-демарш.
Источник: godliteratury.ru