Пусть дует ветер
Где бы предисловия
Прошу вас, обратите внимание.
Мне 25. Настоящий маленький рассказ на 2600 слов — то блюдо и единственное, что я написал. Первое относительно серьёзное, во всяком случае. Сколько-нибудь полных дней я писал и редактировал 5 жалких страниц только про того, чтобы сделать этот рассказ вкусным в первую очередность для вас. А также — чтобы исключить всё ведь, что я не люблю в литературе.
Я не оправдываюсь — сие лучшее, на что я сейчас способен. Поэтому, если ваша сестра увидите перед собой невыносимое дерь…, то я хочу наслушаться это от вас. Договорились? Я — вам, вы — ми, по-человечески.
Коржин Антон
Пусть дует ветер
1.
Без всяких обиняков говоря, я не могу ничего спасти.
Я пришёл прямо семо, к морю, покинув душную комнату, оставив позади несколько кварталов, миновав пару коктейлей… Еле было не попавшись на закуску самоуверенной барменше, которая слопала бы меня в пара счёта.
Я пришёл сюда, только для того, чтобы провещать это.
Такая мысль приходила мне в голову несколько однова за последнее время. Каждый раз по всё поменьше значительному поводу, так что к сегодняшнему вечеру простая дверная лапка или вода в чайнике одним своим видом напоминают ми об этой истине.
Чем-то похоже на прогрессирующее недомогание. Сначала ты скромно покашливаешь в сторонке, а потом, лёжа промеж торгового центра, задыхаешься, и продавец овощей неумело делает тебе искусственное чухалка. Отчаявшись, он опрокидывает коробку с баклажанами и хлещет ладонями в области лицу.
— Дыши! Дыши!
Вот только дыхание мне, ясно, никто не делал. Тогда я и не пришёл бы к таковский мысли.
Спасти себя — значило бы нарушить природный заведённый порядок вещей. Впервые к этой идее меня подтолкнула знакомая времён учёбы в университете. Молчаливая мамзель, скрипачка из начинающей группы, в которой состоял и я. Применительно к музыке, возлюбленная могла исключительно мало. Некая травма, полученная в детстве, мешала ей пиликать быстро и разнообразно, и в конечном итоге — мешала играть распрекрасно.
Однажды, во время очередной репетиции, когда мы вышли получи и распишись улицу передохнуть, я вдруг предложил ей прогуляться вдвоём в «нерабочее час(ы)». Ожидая ответа, я курил сигарету, чувствуя небольшое натужность.
Её лицо, наделённое тонкими чертами, несколько мгновений оставалось беспристрастным. Хладнокровность — одно из тех качеств, которые в ней смотрелись совсем складно.
— Хорошо. Ты только… Позвони в этот день-деньской, если соберёшься. Я могу забыть.
— Без проблем
Чуть спустя, мой приятель, вокалист нашей группы, хлопнул меня по мнению плечу и тихо произнёс:
— Эй, она ужасно скучная. Тебе придётся вложить всю душу, чтобы разговорить.
— Всё нормально, мы мило погуляем соответственно парку. И, кроме того, у меня в запасе ещё остался конь…
— Вот хитрец — он улыбнулся.
Коньяк, правда, в ремесло не пошёл. Мы уничтожили его тем же вечор, после репетиции. Проводили скрипачку, посадили гитаристов в метро — в вечернем вагоне они смотрелись зверски и растерянно. Жёлтый свет освещения и две нелепые фигуры в кожаных куртках. Позабытые экспонаты.
Оставшись вместе, взялись за коньяк под разговоры о нашем пути, о музыке, о творческих планах, которые (на)столь(ко) и не состоялись.
— Послушай, — говорит вокалист, нависая требуется мной. Было уже глубоко за полночь, коньяк один (миг кончился, — послушай Coil!
— А что они?
— Послушай, говорю… Coil — сие атмосфера. Когда услышишь, поймёшь бессмысленность своего вопроса.
— Очередная так-таки бредятина будет по твоему совету.
— Бред — сие возможно, — он с серьёзным видом кивнул и добавил:
— И скукота — в свой черед. Но не большая, чем гулять с ней по парку, — дьявол многозначительно приподнял бровь. — Мой совет: лучше возьми её скрипку и разбей себя об голову.
— На своём опыте знаешь, что — и слава богу?
— Можно сказать и так. Девушка хорошая: спорт (борьба!), музычка, туда-сюда. Но серьёзная ужасно.
—
В пятницу, в назначенный дата, я закончил с учёбой рано. Прогулка должна была состояться ближе к вечеру, вследствие того, закинув в себя нехитрый университетский обед, поднялся в библиотеку. Читальный конкорс библиотеки не был популярным местом среди студентов. Неравно не храпеть, там можно было спать относительно несомненно, спокойно и даже — лёжа.
Свидание было для меня в новинку. Из-за этого, как и всегда в подобных ситуациях, я испытывал состояние, которое Сартр называл «тошнотой». Мои сон смешался с тягомотной действительностью библиотеки. Серая пыль в воздухе, перешептывание, шелест, хруст, старые книги, оживлённые студентки с синими эмблемами держи груди…
Проснулся я не от будильника, а от хлопка. Думаю, кому-нибудь книгой зарядили после физиономии. Достойное происшествие для студенческой библиотеки. Немного рассеяв сонную абракадабра в голове, потянулся к телефону.
Не знаю, в чём дело: век, когда я звоню, трубку долго никто не берёт. Без труда проклятие какое-то.
— Ало, привет, это я.
После короткого молчания:
— Физкульт-привет. Надо же… Как поживаешь?
— Выходи — расскажу.
— Приколись!, я правда забыла.
— Я тоже, а потом вспомнил, а потом уснул.
— Могу от минут 40, если ненадолго…
— Давай, я недалеко от тебя, в институте. Примус починяю.
— Давайте…
После сна я не всегда уверен в том, что постоянно, о чём я думаю, я произношу. И наоборот.
Вскоре мы гуляли числом парку, рядом с её домом. Немного болтали, немного шутили, курили одну следовать одной и может быть даже ели мороженное. Когда почин смеркаться, мы уже сидели в местной пиццерии. Панорамные окна позволяли вкушать гудящую улицу, полную машин и людей, которые в это момент спешили с работы домой. Кафе строилось с некоторым размахом, какой-никакой, видимо, так на себе и не испытало.
Я порой приходил семо из университета в обеденный перерыв. Несколько столиков, прилавок, после которым всегда одна и та же девица, где-так за ней — кухня. На одной из стен висели взрослые, с не совсем понятной претензией, часы.
Моя подруга давилась маленькой невкусной пиццей, ради которую я сам и заплатил. Я съел такую же, не приложив особенных усилий. Безлюдный (=малолюдный) могу сказать, что заметил её затруднение сразу — меня неоднократно упрекают в том, что я невнимателен.
— Если не лезет, будь (так, не ешь. Я куплю что-нибудь другое.
— Нет, безвыездно нормально. Добить до конца — было бы неискаженно, не нарушай естественный порядок вещей.
И, немного подождав, возлюбленная добавила с лёгкой досадой:
— Просто пицца — дрожжевая.
Сие продолжалось ещё некоторое время. Я уже немного устал ото болтовни и просто наблюдал молча. В её лице была какая-так азиатская толика: не то глаза, не то скулы, мало-: неграмотный то брови… В какой-то момент на этом лице ми показалось желание исторгнуть остатки пиццы наружу.
Я встал с-за столика и, слегка прихватив её за локоть, попросил:
— Пойдём предпочтительнее, к чёрту её.
До метро мы дошли, не проронив ни стихи. Я чувствовал сильнейшую усталость и опустошение. Сказав пустяки на расставание, мы разошлись. Я — в метро, она — домой, в убежище.
А вообще — мы разошлись намного сильнее: наши пути превыше не встретились. В музыкальном коллективе она не появилась, в университете кто с кем (друзья друга не замечали.
Я пришёл домой не слишком пора идти на покой, часов в девять вечера. Пришёл, уже зная, что ей неважный (=маловажный) позвоню. Не говоря соседу ни слова, рухнул для кровать и до самого утра не вставал.
Готов опротестовать утверждение о том, что худшее свидание — это смычка, которое не состоялось.
2.
Хочу быть правильно понятым: регесты с пицце-девушкой не оказала существенного влияния на мою сказка (жизненная) и не заложила глубокой раны в душе. Просто в какой-ведь момент я почувствовал, что она имеет непосредственное отношение к тому, о нежели я думаю сейчас. Также, как непрерывна наша жизнь в принципе.
Шабаш то деструктивное, что я могу заметить в себе, не поддаётся ни лечению, ни контролю. Ни творчеству, подобно ((тому) как) инструменту анализа и самотерапии. Наверное, то же испытывал запущенный японский солдат, на Филиппинах. Ничего не изменить, же руководство сказало: «Отступление строго запрещено!»[1]
Видимо, благодаря тому моё творчество по своей сути негативно.
Ещё в детстве меня где угодно окружали люди достаточно грубые. Во всяком случае сверх всякой меры грубые для моего уклада.
Толстокожие «хозяева жизни», они куда хочешь составляют большинство, и успех сопутствует им. По-крайней мере неведомо зачем казалось раньше. Физически здоровые, нормальные, они любят похохотать и увлекаются чем-нибудь не слишком особенным: спорт, аппаратура, телефоны, вещи. Их взгляды редко расходятся с общепринятыми. Эдакий портрет.
Но вот в чём дело: когда ты оказываешься другим, сие от тебя не зависит. Мало кто понимает, почто у тебя нет и не может быть цели стать таким а, как они. Это просто невозможно. Твоя цель — п жить в мире самим собой, прийти к какому-то равновесию в ряду мечтами и возможностями. Для того, чтобы понять это, стоило коптить эмпирей, менять работы и подруг, переезжать из одного места в другое. Однако, стоило ли? Словом, должно было пройти время.
Я почувствовал сие не сразу, очень многое пришло во время двухлетней работы в алкогольной компании. Постоянно я ловил себя на мысли, что говорю не таково, как это было бы естественно для меня, а бесцельно, как должен. Но в конечном итоге это меня невыгодный спасло: спустя год, они всё-таки поняли, как будто я немного — Маугли.
—
— Здравствуйте, меня зовут «…», и я проведу с вами предварительное коллоквиум, — высокая бойкая девушка, она непринуждённо улыбалась.
— Смотри пожалуйста. — я медленно кивнул.
Показав жестом в сторону, девица произнесла:
— Давайте пройдём в малую переговорную.
Меня привели в подобный маленькую комнату. Достаточно уютно, но всё-таки после-офисному. Посередине стоял крохотный столик, вокруг него три диванчика. Почти стеклянной поверхностью стола я сразу приметил опытным глазом вечного бездельника: игра в карты, набор магнитных мини-шахмат, какие-то другие настольные зрелище. Что ж, если вы решили сначала провести партию в шатранг, то вам не повезло — я слабый соперник аж для любителя.
На стене стилизованным витиеватым шрифтом было написано: «Dream Before Your Dreams Can Come True«. Барственно.
— Наверное, вы уже знаете, наша компания занимается производством и реализацией широкого спектра алкогольной продукции, сие крупный федеральный холдинг с головными центрами в нескольких городах… — возлюбленная закинула ногу на ногу и говорила слитно, без всякого затруднения. Видать, так и должно быть — всё-таки ей всякий раз приходится рассказывать одно и то же. Я успел точно-то пропустить.
-… эти организации тоже активно участвуют в общей работе, имея своих представителей возьми всех наших бизнес-единицах. Обо всём этом, вы ещё не раз расскажут и, при том, намного подробнее, (не то вы захотите работать с нами, — она опять улыбнулась — Желательно бы услышать, почему вы всё-таки решили послать нам своё резюме, и в чём ваши ожидания от работы в компании.
Строй на работу — время необдуманных обещаний, особенно, эпизодически эта работа вам нужна. И я уже был готов булькать всякие глупости. Таким образом, с самого начала пошла наша потеха в полуправду с работодателем.
— Как писал в резюме, я совсем недавно переехал в текущий город. Сейчас меня интересует постоянный заработок и, в широком смысле, постоянность. Ant. нестабильность. А когда я узнал о вашей компании и том, насколько она мощная, я за) один (приём понял, что было бы интересно работать с вами.
Тем не менее понятно? Чтобы быть принятым на работу, мне никуда не денешься изобразить из себя толстокожего «хозяина жизни».
— Также, вы писали, что приехали из Ленинграда. Кстати, расскажите, по какой причине вас толкнуло к переезду? Я сама почти из деревни, переехала семо — интересно послушать…
В ту пору у меня была «официальная модифицирование» ответа на этот вопрос. К сожалению, я её забыл, и реанимировать свой ответ не в силах.
Когда ты оказываешься другим, твоя милость не виноват, но это бывает трудно объяснить. Ты да я вообще мало чего выбираем: многие свободные поступки, благо подумать, перестают выглядеть таковыми.
3.
Как можно было прорюхать, несколько лет спустя, после истории со скрипачкой, я переехал с города побольше в город поменьше. Решил, что без моря пребывать не могу, хотя причина, конечно, была не в этом. Невыгодный знаю, был ли поступок свободным — тешу себя надеждой, какими судьбами был.
Пара-другая не слишком обременительных знакомств, дай тебе не сразу, но появилась. Одна-другая сотня тысяч рублей была заработана и тотчас же спущена. Пролетали сомнительной важности события и, одним словом, меня тянула много, которая в конце концов выплюнула моё тело на изоповерхность следующего эпизода.
—
На сопке, на её скалистой вершине нас троих окружили крепость, трава, косой крест, квадратные бутылки кагора и виски, и проступившие звёзды над головой. После вполне резонных стонов восхищения, мы расположились веером прямо на скале и открыли бутылки.
— Видишь тот войсковой купол? Говорят, его перекрасят в арбуз.
— Арбуз?
Снизу донёсся секуция барабанов и хор голосов, армия не спала в вечернее наши дни — армия маршировала.
— Есть у кого-нибудь сигарета?
— Вишь, — порывшись в сумке, выудил пачку.
— Спасибо, первая теперича!
— Ты бросаешь курить?
— Кажется, нет…
Солнце только зашло. И, согласно мере того, как темнело на горизонте, город становился в моих глазах пока что более свободным, просторным и красивым. Дышать стало легче, точно бы стянули удавку с шеи. Готов поспорить, что ради такого ощущения человеки и покоряют горные вершины.
— Интересно, кто ставит кресты возьми каждой сопке в городе?
— Церковь, видимо. Наверняка, есть каждогодный план по крестовизации холмов. Когда все сопки будут обставлены, они примутся ради мосты, трассы, крупные торговые центры…
— Надо устроить тогда концерт. Привезти комбари, ударную установку, освещение… Экий вид! Сделать нормальный пиар, пригласить местных звёзд!
— Сие кого же?
— Не знаю… Лайнела Лютора, примерно сказать.
— Кого-кого?
— Лай-нела Лю-тора из Тайн Смолвилля. Симпатия живёт на моём этаже. Только его что-ведь не видно в последнее время.
— Как бы не спился, — беспристрастный собеседник знал, о ком идёт речь.
Спустя полбутылки выпитого кагора утес уже казалась родным домом, огни города слились в единое все, гул машин смешался с шумом ветра, и мне стало белый свет не мил различать, где же кончается реальность, и начинаются мои фантазии.
К тому моменту да мы с тобой уже встали на ноги, накинули куртки и включили музыку. В телефоне сменяли друг друга песни: The Smashing Pumpkins, Joy Division, Pantera, Paul Van Dyk, Roy Orbison, Oomph, Billy Idol, The Cure, KMFDM — всех и невыгодный вспомнишь… Потом в ход пошли наши песни. А по прошествии времени, как показатель нарастающего градуса, песни с нашим вокалом.
— Жуть. Как дальше жить… Как дальше жить, (не то всё хорошо?!
— Ну наконец-то…
— Сингулярность….
— Я так долготно, так долго ждал, что ты это скажешь!
— У меня исключительность. Точка, в которой завтра, вчера и сегодня замыкаются. Когда однако происходит так, как ты этого хочешь…
С наступлением ночи ты да я двинули оттуда. Довольно быстро я покинул компанию, а парни продолжили без свидетелей. С утра репетиция. Не высплюсь, уже не выспался.
Участливый таксист-иммигрант довёз меня до дома. И когда сие таксисты успели стать вежливыми?
— Можете прямо на углу остановить, (то) есть вам будет удобно, — произнёс я ритуальную фразу. Мало-: неграмотный знаю почему, я говорю так каждый раз, когда приезжаю получай такси, хотя повод был только однажды.
И дома, сбросив близкие маски, я, наконец, опять почувствовал, что мне себя безлюдный (=малолюдный) спасти, внезапно, как всегда это и бывает. Алкоголь, эмоциональная и физическая откидка и… Что-то ещё.
Смотрю в окно, город гудит. Ночка, пятница.
И повсюду здесь мои следы. Они тянутся незримыми нитями ото жилых домов, магазинов, скверов, садов, баров… Через моря и до стоматологии, от автобусной остановки и до репетиционной точки.
До) какой степени ступеней видели мои ноги, сколько столбов помнит спиноза, сколько поручней лапали мои руки. Здесь есть аж люди-следы.
Они были и там.
Сейчас кажется, взаимодействие с той пицце-девушкой, как и со многими другими людьми, дозволительно было спасти без каких-либо усилий. Но пишущий эти строки предпочли сохранить «естественный порядок вещей».
Я разорвал бесчисленное доля знакомств, растоптал не одну дружбу, дважды переезжал изо города в город. Зачем? Видимо, для того, чтобы расчухать, что это тоже приводит к исходной точке круга. Я безграмотный мог так не поступить. И каждый раз была осуществимость начать всё заново. И с каждым разом это всё становилось не в такой степени интересным. Как будто одна и та же проигрышная объединение в шахматы.
И теперь я снова прихожу сюда, к морю, покинув духоту своей квартиры. Я задаю одни и тетюха же вопросы. Не знаю кому: морю ли, либо ветру, либо Богу Владивостока. Каспий глотает мои слова, выплюнув пену на камни.
Ввек, когда не вижу воды, хотя бы вдалеке, и зимою, и летом — тянет прийти в эту бухту и просто вглядеться. Вдохнуть воздух. И всегда я испытываю что-то вроде разочарования.
Хорошая вербункош не должна исполняться дважды, хорошие фильмы не должны возобновляться. Никаких ремиксов, ремейков, продолжений. Это один из немилосердных законов нашего таблица. Наверно, по той же причине жизнь быстротечна. Общежитие и хорошая музыка — самое неподходящее сравнение. Хорошая рок — хотя бы хороша…
Тяжелое и бессмысленное бремя. Кошки спять точно по 20 часов в сутки и при этом живут в 5 раз в меньшей степени человека. Но, с другой стороны, они и не волнуются просто так, как люди!
А я боюсь. Боюсь, что вся моя сказка (жизненная) — иллюзия. Дорога под сенью померанцевых цветов. Я боюсь, аюшки? однажды проснусь и пойму, что я настолько же одарён воображением, сколько обречён.
Пожалуйста, бог Владивостока. Скажи это. Пусть задувает ветер: ему не свалить меня на землю, коль скоро ты ответишь. Прошу, только скажи: зачем мне желания мои?
[1] В оригинале: «Суицид категорически запрещается!» — приказ генерал-лейтенанта Сидзуо Ёкоямы младшему лейтенанту Онода Хироо, отправленному стоять у руля диверсионную деятельность на острове Лубанг.