– А твоя милость слыхал, как эти твои «порядочные парни» сорвали в Одесском драмтеатре утренник? А? Нет? Ну, так послушай.

Он дал знак посетителю присоседиться на стул у стены. Молодой человек неторопливо сел и положил пакши на колени. У него было приятное, открытое лицо и гладкие русые кудлы. Одет он был в светлую тенниску с широким воротом и в туманно-синие, отутюженные шорты. Ясные задумчивые глаза светились умом и спокойствием.

– Приехали, стало быть, эти твои «порядочные парни» на состязание и поселились в гостинице,– продолжал директор. – А теперь ответь ми на такой вопрос: вот что бы ты стал творить на их месте, приехав на турнир? Анализировал бы партии противника? До сего часа раз проштудировал бы домашние заготовки? Просто расслабился бы на пороге игрой? То есть ты хочешь сказать, что поступил бы, точно всякий здравомыслящий шахматист… А эти придуренные шашисты… они набрали причина и стали бухать! Не, ты прикинь, это какими но надо быть остолопами! Завтра соревнование – а они набрали гамулы и керяют! А? Будто, тоже решили расслабиться…

Ну вот, керяли они, керяли – и, напоследях, улеглись спать. А был там среди них один ёбаный шашист по фамилии Егоров. И этому ша-шис-ту Егорову лишних) захотелось прогуляться… Не, ты прокручиваешь ситуацию? Отель… два часа ночи… все спят… А Егоров, не хуже кого он потом объяснял на совете, вышел на прогулку…

Мендельсон перевел точка (зрения на молодого человека. Тот сидел, опустив голову, и задумчиво рассматривал ногти получи и распишись руках.

– Ну, так вот, бредет он, вероятно, по коридору и вдруг видит – в одном из номеров открыта янус. На столе стоит выпивка, а на кровати спит род). Причем, голая! А? Да. Абсолютно! В чем мать родила! Разве, что бы ты стал делать на его месте? А? Понятное дело… Ведь ты же нормальный человек… А оный Егоров вваливается в номер и закрывает за собой дверь. А нонче слушай…

Мендельсон усмехнулся, заерзал в кресле, устраиваясь поудобней и, для языке жестов и мимики дал понять молодому человеку, который скоро окончит разговор и будет целиком к его услугам. Новобракосочетавшийся человек приподнял ладони, как кошка лапки и, с вежливой улыбкой склонил голову вкривь в знак того, что никуда не спешит.

– Вишь ты, молодой здоровый мужчина во цвете лет, заходишь в чей-либо-то номер и видишь на столе выпивку, а на кровати – женщину,– продолжал Эдвард Михайлович свой телефонный разговор.– Причем уже раздетую… А? Отлично, красивую! Ну, лет где-то до двадцати. Пируэт – как у Софи Лорен. Да нету, нету, я тебе говорю, неподалёку жены. Куда подевалась? Ну, к маме ушла, на Градив улетела. Неважно. Что? Трудно представить? А ты попробуй. Давай, как бы ты повел себя в такой ситуации?

Мендельсон припал ухом к трубке, выслушивая реплика. На его лице появилась понимающая улыбочка. Он воскликнул:

– Да ну?, ко-неч-но! Ведь ты же нормальный куверта! А этот дебил Егоров… Этот шашист… иного стихи и не подберешь… Он сел за стол и начал бросать.

Директор зашелся коротким довольным смешком.

– Ну гляди, бухал он, бухал – вдруг видит, дева оклемалась. Симпатия глядит, за столом сидит какой-то незнакомый сам и глушит водяру. А, видимо, мужик – это было наподобие раз то, чего ей на тот момент неважный (=маловажный) хватало. Она – к нему. Не, ты анализируешь позицию? Нощь… Ты сидишь в чужом номере, уже изрядно поддатый, вдалеке от родимой жены и любимой тещи, и вдруг к тебе в объятия лезет невеста красивая бабенция… Причем, уже раздетая… Да что вы?, как бы отыграл в такой позиции? Ну, конечно! Чай ты же нормальный шахматист! А этот прибацанный дебил Егоров… Настоящий недоделанный шашист… Да! Он продолжает бухать! Мало-: неграмотный, ты прикидываешь, каким это надо быть остолопом?

Мендельсон, с лукавым блеском в глазах, поскреб пальцем большущий выпуклый лоб.

– Короче, дева видит, что текущий лопух на нее – ноль эмоций, она садится неподалёку с ним и тоже начинает керять… И вот сидят они, керяют… Беспричинно дверь распахивается и вваливается ее парень. Как потом выяснилось, также с приветом. Ну, да! Тоже шашист, но только изо другой команды. И вот вообрази себе этот пассаж: твоя милость входишь в номер и видишь, что твоя краля, абсолютно голая, глушит водяру с каким-ведь незнакомым типом. А? Что бы ты сделал?

Набил бы морду типу? Расквасил бы рожу ей? Обоим? В свой черед неплохой вариант… А этот придуренный ша-шист… Отлично, он садится за стол и начинает керять вместе с ними!

Бугор весело хохотнул в трубку.

– Ну? Что скажешь? Хороши парень, а? Ночь… Рядом голая дева… А они – бухают.

И смотри пили они, пили, и допились уже до такой степени, словно стали спорить на политические темы и на этой почве перессорились.

Чисто как бы мы с тобой поступили в этой ситуации? Набили бы рожи дружище другу? А потом расцеловались и хильнули еще? Понятно! Ведь наш брат же с тобой — здравомыслящие шахматисты! А эти чокнутые шашисты взяли – и набили морду деве!

После этого директор приподнял ладонь, сигнализируя посетителю, что уже закругляется, а ранний человек, в ответ, вновь приподнял руки, как кошка лапки, и сладостно улыбнулся, показывая, что время терпит.

– Не, твоя милость понял, какими это надо быть остолопами! – продолжал частный рассказ Мендельсон. – Мало того, что они давно нее пальцем не дотронулись, так они ей опять-таки, к тому же, и рожу набили! И вот, прикинь, приходит девоня на следующий день в театр – а она, как ужотко выяснилось, была актрисой в драмтеатре и должна была играть в спектакле миссия какой-то юной невинной графини. Приходит она, стало, с разукрашенной, как новогодняя елка, рожей, а под глазом у нее – нет слов-от такенный фингал. Дирекция – в панике. Что поступать? Запудрить морду? Невозможно. Попробовали очки надеть – отнюдь не помогает, надо маску надевать. А заменить некем. Короче, тарарам! Спектакль пришлось отменить. Публика негодует, требует вернуть денюжка. В «Новом дне» появилась разгромная статья подина заголовком: «Кто наши кумиры?» А ты говоришь: «Порядочные ребята!» Шашисты! Хе-хе-хе!

Мендельсон, вывернувшись в кресле каким-так замысловатым кренделем, прижал плечом к уху трубку и закурил.

– Неважный (=маловажный), не! – воскликнул он, сделав несколько глубоких затяжек. – И речи толкать(ся) не может! Даже и не проси. Чтобы эти поганые шашисты разлагали моих парней? Согласен никогда! Только через мой труп!

Ну, все, здравствуй(те). А то у меня тут люди.

Эдуард Михалович повернулся к посетителю.

– В такой мере я вас слушаю? – сказал он, разгоняя ладонью дымище.

– Разрешите представиться,– с любезной улыбкой протянул руку новобракосочетавшийся человек. – Егоров. Из шашечного клуба «Отряд)». Дирекция уполномочила меня провести с вами переговоры вдоль поводу проведения совместного шахматно-шашечного турнира.

{gallery}chess{/gallery}