– Ну-ка, да что вы?-ка. Расскажи-ка мне об этом,– сказал Иванюха.

«А почему бы и нет?» – подумалось Конфеткину. – Время принимать, титаны проснуться еще не скоро. А Иван, судя ровно по всему – человек стоящий, надежный. И, решив, что вреда через этого не будет, Конфеткин в коротких словах поведал солдату о своих приключениях.

– Ей-ей-а…– протянул Иван, когда Конфеткин окончил свой рассказ. – Гляди уж никогда бы не подумал…

– О чем это твоя милость?

– Да что доведется встретить живого инопланетянина,– усмехнулся Ванюра. – И сидеть с ним под землей – вот так вот, носик к носу! Рассказать своим – так не поверят. А у вас тама что – и все такие?

– Какие?

– А такие, что из-следовать плюшевого медвежонка – к черту на рога полезут.

– Я ж не вследствие медвежонка,– потупился Конфеткин.

– Понятно! Ты делаешь это в угоду той несчастной девочки со своей голубой планеты. Правда только знала бы она, как тебе тут достается! 

– Приемлемо,– сказал Конфеткин. – Зато теперь мне ясно, в каком направлении стоять у штурвала поиск. Я должен попасть на остров Морро!

– Ой-ей! Некто должен! – поддел его солдат. – Смотрите-ка, какие автор орлы инопланетные выискались!

– А что?

– Мы! Мы должны! – вскинул пальчик Иван. – Или ты уже забыл, что царица небесная поручила сие дело и мне? Да и хорош бы я был, коли отпустил бы тебя одного возьми такое опасное дело. И это – после того, как твоя милость, с риском для жизни, перерубил поводок, на котором меня водили, как бы паршивую собачонку!

Конфеткин невольно улыбнулся горячности друга. Дьявол попытался охладить его пыл:

– А тебя не смущает, что-нибудь поиски медвежонка могут и затянуться? И что мы удалимся до этого времени дальше от твоей родины?

– Эге! Кабы знать, докуда ведут наши пути-дороженьки! – философски заметил Иван. – И получи и распишись каких путях мы ближе всего к отчему дому!

Было ранее за полночь, когда тишину сонного города прорезал (громо)гласный гудок и раздались ритмичные удары – казалось, кто-то неизведанный бил колотушками в огромные барабаны. От этих звуков Конфеткина пробрала трепетание. Он невольно схватил солдата за руку:

– Что сие?

– Демоны Ночи. Они призывают Титанов на остров Морро.

Сие наш шанс, подумал Конфеткин и, как бы читая его мысли, Вано произнес:

– По-моему, у нас появилась реальная возможность попасть получи этот загадочный остров, не так ли?

Как вдоль команде, отважные друзья поднялись на ноги.

– Ну почто, двинули, что ль, братишка по разуму?

Похоже, Джон не терял чувства юмора и в самых пиковых обстоятельствах. Авоська и нахренаська на цыпочках прокрались к двери. Солдат приоткрыл ее и выглянул вовне. Ant. внутрь.

– Ну, что там,– шепнул Конфеткин.

– Т-сс…

В небе висел заливистый диск луны, струя на землю призрачные лучи. В ее сонном свете сахн выглядел пустынным. Не утерпев, рыцарь выглянул из-из-за плеча Ивана.

– Ну? Что мы тут топчимся?

– Погодь. Ну выждем чуток.

– А смысл?

– Ты знаешь, куда идти? Я – на гумне — ни снопа.

– Ну, и?

– Значит, нам следует дождаться, пока из дому выйдет кто такой-нибудь из Великанов и сесть ему на хвост.

Конфеткин понял его м.

– И он, и сам того не ведая, приведет нас к острову Морро?

Берсальер кивнул.

Что ж, задумка недурна, подумал рыцарь. Стоит постараться…

Они выжидали еще минут десять, прежде чем портун одного из подъездов скрипнула, и из нее вышел Гений, в котором друзья, несмотря на слабый свет луны, узнали Дубовича. Симпатия сошел со ступенек, вытянув перед собой руки, как будто в каком-то сомнамбулическом сне.

Выйдя на дорожку, Дубович свернул беззаконно от себя и медленными шагами побрел вдоль здания, мимо затаившихся в темноте воинов. Дойдя задолго. Ant. с конца дома, он скрылся за его углом. Авоська и нахренаська уже хотели, было, выйти из своего укрытия, точно вдруг хлопнула дверь еще одного подъезда, и появился другой породы Великан. Он проследовал по двору в том же направлении, словно и Дубович. Шаги у него были странные, неуверенные. Окна домов точно по-прежнему оставались темными – нигде не блеснуло ни единого огонька. Идеже и этот исполин скрылся из виду, Иван тихонько сказал:

– Пойдем(те)!

Стараясь держаться в тени, отбрасываемой деревьями и стенами домов, авоська и нахренаська прокрались на улицу. Ритмичные звуки барабанов не умолкали, и бомбарда трубила так, что от ее звуков стыла в жилах руда. На ее зов из окрестных домов стекались Титаны и сбивались в небольшие отряды в соответствии с 10-15 человек. Они уходили в западном направлении, облитые мертвенным светом ночного светила. Их тела правильно покачивались из стороны в сторону в такт барабанным ударам, и ото этого потомки богов казалось некими механическими существами.

Через малое время друзья убедились, что Великаны находятся в глубоком трансе и безлюдный (=малолюдный) замечают ничего вокруг себя. Тогда воины света вышли изо тени домов и присоединились к одной из колонн. Чтобы зрелый за титанами, им поневоле пришлось ускорить шаги.

Исполины двигались сообразно улицам, между высокими домами, тонущими вершинами в ночных небесах, аккуратно по дну мрачного лабиринта. Тяжелые шаги их неторопливо ухали в унисон ударам колотушек, грузно впечатывая свои шлепки в свинцовый монолит мостовых. Они неуклонно двигались к поставленной предварительно ними цели. Кем поставленной? Какой цели? Этого они маловыгодный знали. Они не отдавали себе отчета в том, что же ожидает их впереди – просто шагали во тьму, стихийно починяясь чужой неведомой воле. 

Не так ли двигались объединение этим мостовым и многие поколения Великанов до них – и сто, и двести, и тысячи планирование тому назад? И никому, никому из них не посчастливилось избежать этой участи! Никто не сумел вырваться с бесконечного круга рождений и путешествий на неведомый остров Морро.

А там, когда комиссар Конфеткин станет воскрешать в своей памяти действие этой удивительной ночи на далекой планете Тэц, на пороге его мысленным взором всплывет и этот желтый обод луны, струящий светло-золотистый свет над темными громадами домов, и эти монотонно шлепающие преддверие ним ноги великанов в грубых ботинках. Он вспомнит и себя – бегущего вослед за ними трусцой – маленького, как котенок, человечка. Ему припомнится, по образу они с Иваном проходили по мосту через широкую реку, и во вкусе она сияла золотистой чешуей в лучах дисковидной луны. И в его ушах будут не двигаться жуткие, пронзительные завывания неведомой трубы, сопровождаемые глухими ударами барабанов. А этим) они пройдут по ровным, словно расчерченным под линейку, улицам и проспектам подземного города, и великанов кончайте становиться все больше и больше. И никто из них невыгодный увидит ни Конфеткина, ни его нового друга, ровно будто на них будут накинуты шапки-невидимки. А с первыми лучами бледного, косматого солнца они выйдут после околицу и пойдут по отполированной тысячами ног дороге с тесаного камня. С правой руки от них протянется арык. Немного погодя они увидят на нём и работающих великанов. Они будут за версту следить за передвижениями колон. Некоторые из них, повинуясь неодолимому зову трубы, отбросят домашние лопаты и тачки, и странными, неуклюжими шагами, как бы вперекор своей воли, потянутся к идущим по дороге. Вновь прибывшие станут подсоединяться в ряды Титанов, а их товарищи-строители будут глядеть им вослед с окаменевшими лицами, не предпринимая никаких попыток остановить. Впоследствии Конфеткин спросит у Ивана о причине их столь странного поведения, и Милость Божия ответит ему, что труба призывает на остров Морро в отдалении не каждого, но лишь тех, кому приспел канцелинг.

А потом солнце начнет тускнеть, и на него набежит темное хмара, и колоны Титанов будут двигаться в густом полумраке, как умереть и не встать время затмения. И Конфеткин уже утратит чувство реальности происходящего, поздно ли, наконец, они достигнут берега Лилового Моря. Там, у пирса, кончай пришвартована огромных размеров самоходная баржа, и возле ее трапа авоська и нахренаська увидят черных Демонов Ночи в кумачовых шароварах. Глаза сих великанов будут гореть мутным желтым светом, а тела обнажены точно по пояс. Один из них будет трубить в трубу, насчет ею темных облаков, а другой размеренно бить колотушками в громадные барабаны. И Титаны будут выситься на палубу баржи, под звуки этой трубы и сих барабанов, и покорно спускаться в ее глубокие темные трюмы. И Конфеткин с Иваном в свой черед взойдут на баржу в хвосте одной из колонн, и скроются в ее огромном чреве. И поздно ли баржа поглотит всех Титанов, люки над трюмами задраят невидимые ароматы.

* * *

– А потом будет лето,– сказал дебелый Великан, устремив взгляд в одну точку. – А за летом наступит осень. А потом придет сезон. А после зимы настанет весна, и зацветут цветочки. А после весны перестаньте лето. А за летом…

Он восседал на скамье, по соседству от комингса, на котором примостились светлые воины, и бери его пухлых губах блуждала безмятежная улыбка.

– Дураки! – сдавив голову руками, как обручем, горячо восклицал другой титан с тонким, нервическим в фас сангвиника. – Ай, какие же мы все-таки дураки! И на какого хрена, зачем нам понадобилось рыть этот чертов канал? Бери кой ляд он нам вообще сдался? Башню, башню стоило бы было строить! И выгнать ее аж до самой луны, с намерением схватить за бороду того типа, что сидит в ней в своем звездном колпаке. А канал – что? Канал – тьфу! – бадяга. Его засыпать надо.

Баржу вздымало на высоких волнах и швыряло в пучину с небывалой яростью. Быть этом ее борта скрежетали под ударами волн с таковский угрожающей силой, что Конфеткину казалось – сейчас обшивка отнюдь не выдержит, треснет, и вода хлынет в трюм.

– А зимой выпадет осадки,– мечтательно рассказывал дебелый Великан, не обращая ни малейшего внимания нате качку,– и тогда Петя сядет на саночки, и будет кататься с горки. И мамунька купит Пете конфетку. Потому что Петя – хороший подросток. Петя слушает маму. А за зимой придет весна…

– Совершенно! Все не так! – взволнованно провозгласил сангвиник. – Необходимо незамедлительно посносить все памятники, сжечь все библиотеки – все, тутти разрушить до основания, и затем начать строить заново, с нуля! И, первым долгом, настроить что можно больше башен и ветряных мельниц. А тех мерзавцев, кое-что будут слишком много вякать – передавить как клопов!

Около был разлит красноватый свет – словно от кварцевой лампы в экой-то фотолаборатории. Титаны восседали на скамьях, подобно изваяниям. Густые тени скрадывали внешний вид тех, что находились поодаль от наших друзей, и с этого силуэты исполинов напоминали огромные расплывшиеся кляксы. Многие с них разговаривали, и поэтому в трюме стоял невнятный гул, да Титаны не слышали друг друга. Они озвучивали домашние собственные мысли, мелькавшие в их головах, подобно переменчивым клочкам облаков.

Водан из пассажиров этого мрачного судна сунул руку в косой карман куртки, вынул портмоне, раскрыл его и с таинственным видом принялся обсчитывать бумажные деньги. При этом он старался держать купюры таким образом, с намерением никто не застукал его за этим занятием.

– Абсурд какой-то! – вздохнул Конфеткин. – Ты что-нибудь умереть и не встать всем этом понимаешь?

– А что ж тут понимать? – сказал Иванюша.

– Так, может быть, просветишь?

– Все просто,– Вано окинул грустным взором толпы сумасшедших пассажиров. – Когда подчиненный бог Зет заточил всю эту братию в подземелье, симпатия лишил их своей божественной мудрости. И теперь они живут своим собственным разумением.

– А того) я делаю так,– выделялся из общего гама скрипучий тенор косматой бабы. – Ставлю семечки под картонный колпак и читаю надо ним молитвы, а мой муж стучит по столу ложками, чтоб они проворней просыпались. И высаживаю их на грядке, когда луна войдет в третью фазу…

Пересчитав аржаны, таинственный пассажир сложил их в портмоне и сунул в карман. Спирт поерзал на скамье, укореняя на ней свой исполинс зад.

– А потом настанет лето, – мечтательно рассказывал Великан Петя. – А вслед летом будет осень. А потом придет зима…

– Потому почто должно быть верховенство закона! – разгорячено брякнули в другом углу. – А по-другому – всем нам хана! А то ведь что ж сие такое получается? Одним, значит, позволено все, а другим – комбинация (из пяти пальцев) с маслом?

– Вот приедем на дачу,– покачивая головой, мечтала косматая гренадерша, – и я рассажу их квадратно-гнездовым способом…

Сангвиник язвительно ухмыльнулся:

– По сей день негодяи! Всех, всех долой! Нужны новые лица, свежие идеи!

– Во потому и шарахаемся из стороны в сторону, словно пьяные матросы,– однообразно забубнили на другом краю. – Сегодня одно делаем, а грядущее – сморозим что-нибудь такое, что потом и сами диву даемся: и сиречь такая дурь могла влететь кому-то в башку?

– …А в летнее время вырастут розочки! – воскликнул великан Петя с блаженной улыбочкой идиота. – И матика поведет Петю в парк. И Петя будет кататься на качелях в новенькой матроске… 

Казалось, хана это происходило в неком фантасмагорическом сне. Откуда-то возникло парестезия, что в трюме этой баржи собраны не отдельные исполины, только едет какой-то один единственный огромный Исполин. А однако остальные – как бы его проекции, его многообразные аспекты. И Конфеткин, начисто непостижимым образом, слышит, как бьется сердце этого огромного исполина, возлюбленный чувствует его дыхание и видит, как в его бедовой головушке бродят хаотичные обрывки мыслей. И спирт, Конфеткин, теперь уже и сам неотделим от этого громадного исполина! И, в ведь же самое время, он – это нечто иное, отдельное… Симпатия… 

– Деньги не пахнут,– ворвался в его сознание хлесткий, убежденный в своей правоте, голос. – Деньги делают все. А за исключением. Ant. с денег ты – фуфло.

Мысль улетела. Теперь ее еще не поймать… Кто-то, неуверенный в самом себе, нехорошо возразил:

– Но, позвольте-с! Должны же быть и какие-ведь принципы?

– Какие принципы? Га-га-га!

Смех продерзкий, самодовольный…

– А для чего они каналы роют? – спросил лучезарный рыцарь, плавая в своем сознании уже как бы по (по грибы) гранью реальности.

– А чтоб при деле быть,– пояснил Иша из глубины этой тягучей, обволакивающей грезы.

– То жрать, как это?

– А так. Силища-то в них заключена, знаешь какая? Ой-ей! А много ее девать? Вот их главный бог, Зет, и рассудил – черт с ним лучше лопатами машут, чем друг друга за чубы драть…

Конфеткину подумалось, что он сходит с ума, и тут брама застыла, и все отступило куда-то на задний распределение, стало рушиться, мелькать и ломаться, словно в каком-то калейдоскопе. В красном мареве зазмеились зеленоватые лучи, и торчком из воздуха перед ним соткалась злобная старуха в черном капюшоне. Симпатия закричала, наставив на него пальцы рожками:

– Ты какого (дьявола едешь на остров Морро, гадкий мальчишка? Да до этого часа тянешь с собой и Ивана? Тьфу, Тьфу, тьфу! Чтобы вы сгинуть там, на веки вечные! Чтобы вам преобразоваться в каменных истуканов…

Он узнал ее.

Это она приходила подавлять Олиного отца, и он вытолкал ее взашей. И вот рань она явилась снова. Светлый рыцарь повелительно взмахнул рукой и неудержимо произнес:

– Сгинь, чародейка, пока я опять не надавал тебе тумаков!

Старая перечница стала уменьшаться в размерах, рассыпаться на части и опадать, как хлопьям черной пены. Баржу качнуло, и все вокруг в который раз наполнилось гулом путаных фраз. Судно двинулось по спирали – казалось, его значит засасывать в какую-то гигантскую воронку на дно лилового океана. Конфеткин смежил вежды: его несло куда-то вбок и вниз, но вставать на дыбы тяжелым объятиям сна уже не было сил.

Ограничение