Тихоня

Казалось, словно абсолютно все взгляды в этом мире были направлены в мою сторону. Что каждая тварь божья внимала тому, что происходит незамедлительно со мной. А я в свою очередь, как будто нажала паузу и стою шелковичное) дерево по среди стоп-кадра и наблюдаю за абсолютно каждым в этом помещении. Я аж могу пройти рядом с каждым, потыкать в щеку, подергать из-за волосы или переложить шарф с одного плеча на другое, а десятая спица даже не пошевелится и не заметит. Я огляделась вокруг. Атаман, Николай Петрович, стоит передо мной красный, как томат. На самом деле он мог бы считаться красавцем, на случай если бы я не знала какой он самовлюбленный и холодный прохвост. Он обращается со своими работниками как с рабами, позволяет себя и позаигрывать, и оскорбить, может даже вылить стакан кофе ми на стол, только из-за того, что дьявол без корицы и имбиря, как он любит. Что впопад, только что и произошло. Витя, с вытянутым лицом в очках с черной оправой, видишь-вот уронит все свои бумажки, так ему занятно наблюдать это шоу с фееричным отказом от кофе. Милая щелка Наташа испуганно и сочувствующе смотрит на мой телефон, каковой лежит на столе в кофе. Вот же черт, спирт вылил кофе прямо мне на телефон! Еще сколько-нибудь ребят кажется даже подпрыгнули от неожиданности. Стоп-план потихоньку начал возвращаться в действие, и я последний раз осмотрелась. Ина все еще смотрела на меня удивленно и оставалась неподвижной, можно представить статуя, несмотря на то, что все уже оживились и глава открывал и закрывал рот в своем никому непонятном безумии. Казалось, как она даже моргать не станет… Хотя нет, смотри моргнула.

— Зайдете ко мне через пятнадцать минут! – прошипел Колян Петрович, бросив при этом мне под ноги незанятый бумажный стакан из-под кофе.

— Что вы себя позволяете? – неуверенно, почти шепотом спросила я, несмотря на ведь, что внутри кипела буря и мне было трудно унять возмущение… Но также присутствовал страх – это же ректор.

— А ты что себе позволяешь? – небрежным жестом в мою сторону, будто раб посмел заговорить со своим хозяином без разрешения, спросил Победитель народов Петрович в ответ.

— Вы считаете нас своей собственностью, – я запнулась, только и можно и знала, что в разговоре с ним нельзя медлить, ведь оный перебьет и забьет колкими фразами – Что позволяете себе такое учинять? – я взяла свой мобильный и огляделась, заметив еще более напуганные лица своих коллег, нежели перед этим.

— Еще одно слово, и я уволю тебя – с холодной улыбкой произнес моего начальник.

— Вы считаете нормальным выливать кофе на моего телефон? – уже повысив тон, не унималась я — Получай мою собственность, за которую я заплатила деньги, что бы сшибить их я пахала как лошадь! – это был мой звездообразный час, внутри все кипело и меня было уже без- остановить. И без разницы, что возможно, я говорила вещи неважный (=маловажный) те, что хотела бы, но я говорила, я возмущалась, а ми это не свойственно. – Вы эгоистичный, отвратительный, самовлюбленный, твердокожий деспот и тиран, которому важен только собственный авторитет. Ваш брат видимо получаете удовольствие от всех этих унижений. Отчего только все терпят это? Почему Я терплю это где-то долго? Вы не Бог… Ой, мамочки, да ваша милость ведь даже не влиятельный человек в этом городе, только какого-то хрена позволяете себе все это – возлюбленный уже открыл было рот, чтобы что-то выговорить, но снова закрыл, похоже он, как и я, не ожидал такого всплеска слов с меня, самой тихой и послушной из всех работающих получай него. – Вы думаете никто не видит ваших заигрываний с некоторыми работницами и других Ваших погрешностей? – я знаменательно посмотрела ему в глаза.

— Так, все вышли! – заорал сразу Николай Петрович. Все вокруг вздрогнули и засуетились, словно никак не понимали, что происходит. Кто хватался за бумаги, который за личные вещи, но выбегать из холла десятая спица не стал – Живо! – еще более грозно крикнул моего начальник, что-то он заволновался, хоть по его непроницаемой маске сверху лице совершенно не скажешь, но голос выдает его. Совершенно тут же поспешно вышли в соседнее помещение.

Мы порядком секунд смотрели друг на друга. Внутри меня вновь заиграл страх, словно присутствующие люди были доказательством его ужасного поведения и опорой моей уверенности и злости, а без лишних разговоров их нет, и я словно превратилась в ту самую испуганную самую послушную и тихую работницу. Я пыталась сего не показывать, но похоже Николай Петрович учуял сие, как собаки чуют человеческий страх.

— Что это было? – ужасно спокойно спросил он.

— Что именно? Кофе или… — Колян Петрович не дал мне договорить и резко подошел ко ми, я вздрогнула.

— Что это за шоу? Ты вообще кем себя возомнила? – нынче он спрашивал злобно, я даже забоялась, что он может обогатить руку. Я помедлила со следующей репликой, дала возможность ему одну крошку остыть. Пару секунд.

— Вы понимаете, что ведете себя предосудительно с нами? – я попыталась спокойно выйти с ним на чувственный каляканье о том, почему он так жесток, знаете, как в фильмах любое эти разговоры о проблемах.. О том, как когда-то его бросила мамзель и он стал закрываться от людей, что привело его к окончательно асоциальному поведению. Такой себе отрицательный герой с претензией получи развитие в сторону добра.

— Ты уволена – отрезал он. Упс, никак не получилось откровенного разговора.

— Вы не сможете меня отказать от места – спокойно сказала я. Он сверкнул глазами, которые слегка сузились так ли в подозрении, то ли в сдерживаемом смешке, и я даже увидела искорку. Опасный он тип, не смотря на свою красоту. Черные, пустые зявки миндалевидной формы, обрамленные такими же черными ресницами, легонечко напоминают что-то восточное. Брови образуют между с лица морщину на переносице, что делает его взгляд паче напряженным, прямой нос с четким очертанием ноздрей, губы мало-: неграмотный тонкие, но и не пухлые, слегка жестковаты, но сие возможно из-за того, что сейчас он очень напряжен. Пронзительный подбородок лишь усиливает его холодность, кажется, что в нем ни слуху ничего человечески-теплого. Особенно сейчас, все его хищные черты лица обострились. Мне было страшно, ведь казалось, что дьявол прыгнет на меня и разорвет в клочья, что еще дисфемизм и от меня не останется и пустого места.

— Почему а? – с усмешкой спросил он, мне даже показалось, что единица моего начальника немного смягчилось от этой усмешки, и я была полномочия – показалось. Он наблюдал за мной, ему действительно было небезынтересно узнать, что я предъявлю. Нет, это определенно был безлюдный (=малолюдный) страх, а именно интерес.

— Я была свидетелем кое-чего и думаю ваш брат не захотите, чтобы кто-то еще узнал об этом – мягко и медленно проговорила я, в конце замахав головой, словно соглашаясь и одобряя саму себя, ась? бы звучало убедительней, так как его черные моргалы не давали мне пощады и прошлись по всем уголкам мои лица. Я прямо чувствовала, и эхом слышала метания его мыслей в попытке уяснить меня.

— Очень интересно… — тихо произнес Николай Петрович – И чисто ты такое видела? – он подошел ближе, все с пирушка же ухмылкой на лице, которая смягчала его наружность, но глаза оставались прежними – черными, пустыми, жесткими. Я безотчетно отшатнулась назад, но он продолжал наступать. Медленно, уверенными шагами, крался можно подумать зверь, чтобы загнать меня в тупик. Я отступала назад, часа) не наткнулась на стол и уперлась о него ногой, почувствовав посредством ткань юбки его прохладу. Она словно отрезвила меня и я, выпрямившись и скрестив цыпки на груди, начала говорить:

— Я видела одного вашего знакомого… — без усилий, медленно проговаривала я букву одну за другой – и Вас, что и) говорить же – быстро дополнив, я взглянула на него. Лицо его оставалось непроницаемым, едва улыбки уже не было. – И знаете, что интересно? – я наивно посмотрела на него, слегка даже надув губы. Ми показалось, что я нравлюсь ему в этот момент. Честно возговорить я сама себе нравилась в этот момент. Такая вся дерзкая, в духе в фильмах бывают роковые женщины. Я кайфовала от того, почему я имею власть над ним и, что ему приходится развесить уши меня. Меня! Самую тихую и послушную работницу. Я была одета в простую серую юбку с высокой посадкой и баклажановую шифоновую блузку, посредством ткань которой просвечивалась кожа и бежевое белье. Я чувствовала себя экий сексуальной в этот момент, как никогда раньше, хотя каюсь честно, выглядела я всегда очень привлекательной девушкой, но в какой-нибудь месяц в этот момент я по-настоящему себе понравилась. Словно кое-что-то вырвалось из цепей внутри меня. Мне казалось, ась? сейчас я способна свернуть горы или пойти по воде. Обыденно я была робкой, улыбчивой, спокойной, а сейчас во мне проснулась другая отруб меня – смелая, храбрая и умеющая постоять за себя. И каста новая я продолжила дальше свою речь, не спеша, выговаривая повально слова по отдельности, игриво невинно, но с капелькой хитрости – Забавно то, с кем я видела Вас неоднократно в этом в офисе. Я думала, Ваша милость умный человек и не будете так рисковать… Но я ошибалась. Думаю, главному директору безграмотный понравится то, что я ему расскажу – я моргнула пару один раз, как маленький ребенок и немного улыбнулась, добавив — А я расскажу, стрела-змея поверьте мне.

В его глазах пробежала какая-то исступление. Не могла понять какая. Николай Петрович развернулся и езжай в сторону своего кабинета, но резко свернул к окну. Я безвыгодный ожидала этого, поэтому немного растерялась. Ладонью левой шуршики облокотившись о раму окна, правая была в кармане его брюк, возлюбленный смотрел в окно.

— Ты не сможешь доказать… — аллюром (три креста) проговорил он. В голосе не было никаких эмоций либо — либо ноток, чтобы возможно было понять испуган он либо нет. Он просто оценивал ситуацию, просчитывал пути отступления и наступления. Сие мне не нравилось, мне не удалось вызвать у него не без того бы какое-то доказательство того, что он приставки не- робот. Это отбило всякое желание продолжать играть невинную, хлопающую глазами девочку.

— Не касаясь частностей-то, Николай Петрович, могу – уже просто и серьезно сказала я. Ми даже показалось глупым, что только что я говорила, (как) будто идиотка, играя роль какой-то пошлой и отвратительной девчонки. Я однако не такая, я ведь не хочу превращаться в одну с этих сук, которые меня так бесят в фильмах и сериалах. Я единственно хочу, чтобы этот деспот хорошо начал относится к своим работникам.

Власть предержащий взглянул на меня. Опять ни единой эмоции – безлюдие, чернота, бездна из ничего. Он лишь втянул атмосфера носом, повернулся ко мне. Поправил черные как курево волосы рукой, что была на раме окна. Без сомнения он красив.

— Чего ты хочешь взамен на ни гласа ни воздыхания? – сухо.

— Нормального отношения ко всем нам. Чтобы никаких пробежек вслед за кофе и полуночных звонков об отчетах или еще каковой-либо хрени. Мы работаем с 8 до 5 и все. Рабочий среда окончен. Никаких унижений, и естественно никаких кофейных фонтанов. В общем, ваша милость понимаете, о чем я говорю. – Николай Петрович лишь слушал, глядючи мне прямо в глаза. Когда я закончила, он еще один раз взглянул в окно, подошел к двери своего кабинета, поднял голову держи меня:

— Ты получишь то, чего хочешь – сказал муж начальник и, отворачиваясь, со смешком добавил – но свидетели, на правах все знают, долго не живут.

Затем он зашел в оригинальный кабинет, громко захлопнув за собой дверь, будто все хладнокровность, которую он сохранял все это время, обрушилась и эмоции вышли посредством этот удар. Я вздрогнула, закрыв глаза…

Я вздрогнула… Открыв зявки, я увидела перед собой все тот же стоп-эпизод. Все тех же Марину, Наташу и Витю в застывшем положении… Того но раскрасневшегося начальника, с которым только что говорила так натурально и уверенно. Я стояла перед ним и понимала, что мне безграмотный быть той, кем я хочу быть. И что я стою на днях поникшая и испуганная в этой серой юбке с высокой посадкой, в этой баклажановой шифоновой блузке, сквозь которую просвечивается кожа и белье. И я совершенно не сексуальна, и радикально не привлекательна. Испугана, загнана в угол, в ожидании еще побольше худшего, чем пролитый начальником кофе на мой пропитание и телефон.

— Зайдете ко мне через пятнадцать минут! – прошипел Колюша Петрович, бросив при этом мне под ноги полый бумажный стакан из-под кофе.

— Да, конечно, простите – забормотала я шатко, почти шепотом, несмотря на то, что внутри кипела трус и мне было трудно сдержать возмущение…

Начальник развернулся и ушел в самобытный кабинет. На глаза накатились слезы, я с трудом сдерживала их. Я слышала, вроде внутри громко бьётся сердце. Его удары откликались эхом в моей голове. В сердцебиение сердечной мелодии перед глазами то появлялась, то исчезала бежево-розовая покрывало.

Марина подбежала ко мне и поддерживающе дотронулась рукой к моему плечу. И что часто бывает, это подействовало в противоположную сторону – я разрыдалась. Наташа равно как подошла и быстро начала вытирать какой-то тряпочкой кофей с моего телефона. Я закрыла лицо руками, чтобы никто отнюдь не видел, как я плачу, ведь мне совершенно не нравится мое хаялка в этих жутких рыданиях. Губы ужасно искривляются, нос краснеет пятнами и прожектора становятся маленькими, словно поросячьими. Я сгорбилась и уткнувшись в свои ладони плакала. Я хана еще чувствовала, как все смотрят, только теперь снова и слышала перешёптывания. Вот она жизнь самой послушной и тихой работницы.