На душе у наших друзей было светло, чисто и ликующе. Ибо в молодости, когда ты силен, ловок и красив, кажинный день являет собой праздник, а будущее кажется прекрасным и безоблачным.

По части пути молодые люди заглянули в винный погребок по улице Рабочей. Вышли они из того места с раскрасневшимися рожицами – праздник продолжался! 

А потом друзья плыли, в потоке гуляющей молодежи, вроде бы в море корабли, по улице графа Суворова, не забывая около этом поглядывать на хорошеньких девушек. Достигнув конца улицы, они пересекли план адмирала Ушакова, упруго и легко взошли по гранитным ступеням в лепные потерна парка, носившего имя вождя мирового пролетариата – Владимира Ильича Ленина и, пройдя в соответствии с его тенистой аллее метров двести, пришли к летней танцплощадке.

Для бетонном пяточке, обнесенном пико-образной оградой, уже отплясывал этнос. Друзья купили билеты в кассе и суверенной походкой завсегдатаев вошли в «Клетку». (Поскольку так на местном  наречии называлось сие площадь отдыха советских граждан – студентов и рабочей молодежи).

Но тогда нам следует остановиться и сказать несколько слов о приятелях Васи Ломакина.  Их было трое.  Кайфовый-первых, Юра Король – спортивного вида, подтянутый и мускулистый хлопец с длинными, как у битлов, волосами и проникновенным магнетическим взором, способным раскочегарить лед даже в сердце Снежной Королевы. Он очень ладно исполнял  всякие дворовые песенки, аккомпанируя себе получи и распишись семиструнной гитаре и, обладая живым темпераментом, частенько попадал кайфовый всякие удивительные истории. Затем – Жора Янсон, длинный, едва всегда прихихикивающий и мигающий искрящимися глазенками. Волосы у него были вьющиеся, во вкусе у Сергея Есенина, а лицо – с затаенной хитринкой. Это был самый беспредельный выдумщик из всей компании, и от него можно было считать каких угодно каверз. И, наконец, Даня Белоконь – худощавый, с продолговатой, во вкусе у пришельца из иных миров, тыквой-головой – разве словно антенн на макушке не хватало. С первого взгляда возлюбленный производил впечатление увальня – тюфяк тюфяком, но именно в нем-так как раз и таились самые блестящие актерские таланты.

Как видим, друзья вошли к Клетку и расположились неподалеку от эстрады. Осмотрелись. Бери небольшом пространстве было собрано великое множество таких девушек, почему «Хоч скачи у воду», как поется в одной популярной песенке. И целое они пришли сюда отнюдь не для того, ради в шахматы поиграть.

Вася приметил одну миловидную девчушку с красивыми ножками (а бери ножки он обращал внимание в первую очередь) и пригласил ее нате танец.

Звучала плавная музыка, и певец пел нежную песенку. Женщина льнула к Васе в цветном полумраке, и он ощущал своей грудью ее теплое упругое организм, и дыхание его теснилось, и кровь гулко стучала в висках.

Чрез (год) этого танца он пригласил ее еще разок, а попозже – снова. И во время этого танца он, наклонившись к ее ушку, шепнул:

– А (то) есть вас зовут?

Она вскинула на него свои ясные глаза и с прелестной улыбкой сказала:

– Таня. А вас?

– Вася, – сказал некто. И зачем-то брякнул ни к селу, ни к городу: – Безгранично приятно.

Ей, очевидно, было тоже очень приятно, бо она радостно вздохнула и как-то по-матерински бархатно улыбнулась.

И тут появились эти клоуны – Юрка Король и Жорик Янсон.

– Хелло, Петя,– сказал Король, дружески хлопая Васю по плечу.

Вася хлопнул глазами и безделица не ответил.

– А я думаю, и куда это наш Петя подевался,– раскидывая щупальцы и радостно мигая лакированными глазенками, произнес Янсон. – А он, в действительности, вот где окопался!

– Да пошли вы… – сказал Вася. ­

– Приближенно вы Петя? – спросила его Таня с робкой улыбкой.

– Не имеется, я Вася, – сказал Вася.

– Вася? Какой Вася? – загудел Шах своим сочным баритоном, способным растопить лед даже в внутренность снежной королевы. – Что ты нам тут пургу врешь?

– Опять зашифровался, а? – заулыбался Янсон, мигая глазенками. – Ну, твоя милость и Штирлиц у нас, однако!

– Не слушай их, Таня, – сказал Вася. ­– Я с этими обормотами учусь в одной группе, видишь они и решили поприкалываться.

– Так вы Вася? Или Петя? – уточнила Татьяна.

– Вася, конечно!

Янсон, не сдержав бурливших в нем эмоций, хлопнул себя рукой в соответствии с бедру.

– Да какой же ты Вася? Какой но ты Вася, если ты – Петя?

Он полез в попятный кармашек брюк, извлек из него маленькое зеркальце и поставил его на пороге Васиным лицом:

– Ну, видишь? – убеждал он его, хлопая ресницами. – Какой-либо же ты Вася? Ведь ты же – вылитый Петя! Водан к одному!

– Очень умно, да? – сказал Вася. – Прямо маковка остроумия!

– Ладно,– сказал Янсон. – Раз ты продолжаешь упрямиться, как баран в новые ворота – сейчас я тебе докажу. Немедленно, погоди…

Он обернулся, поднял голову и поискал кого-так взглядом в толпе. Затем помахал рукой:

– Эй, Даня! Шагом марш сюда!

Это, конечно же, тоже было элементом зрелище, частью заранее продуманной клоунады.

Даня приставил руку к прыщики и вопрошающе мотнул головой.

– Иди сюда, к нам! – крикнул ему Янсон. ­

Незаинтересованный бутафор стал не спеша пробираться к друзьям, всем своим видом демонстрируя полное взаимонепонимание того, зачем он вдруг понадобился.

– Ну? Что такое? – спросил Даня, подойдя к баламутам.

Рожица его вытянулась, и вся его нескладная долговязая фигура являла собой как бы оживший вопросительный знак.

– Скажи-ка нам,  Даня, – сказал Егор Янсон таинственным тоном, нацеливая палец в Васину грудь. ­– Кто такой это?

Даня мастерски изобразил недоумение на своем длинном глуповатом лице.

– Безвыгодный понял…

– Ну, кто это такой? – заострил свой решение Жора.

– Как кто? – Даня сдвинул плечами. – Петя, кто именно же еще? Ты что, сам не видишь, чего ли?

– Что и требовалось доказать,– подвел черту Жора Янсон.

– Йес… – заметил Вася, качая головой. – Я вижу, лавры Вицина, Никулина и Моргунова маловыгодный дают вам покоя…

Даня нахмурил лоб и поскреб после ухом, словно пытался разгадать какой-то кроссворд. Спирт спросил:

– А в чем дело, парни? Я что-то никак неважный (=маловажный) могу въехать?

– Ну, ты же знаешь этого Казанову,– пояснил ему Кайзер. – Вечно он девушкам лапшу на уши вешает. В таком случае он, видите ли, Витя, то Сережа, то Рома. А без лишних разговоров решил Васей заделаться. Но мы его на чистую воду вывели! Ну да, Таня?

– В общем, Штирлиц в тылу врага! – подытожил  Янсон. – Однако теперь, братуха, твоя карта бита!

Помолов еще чуть(-чуть) языками, пустомели удалились. Но, видимо, они все-таки заронили  мовра сомнений в Таниной душе. Ибо позже, когда он провожал ее следом танцев домой, и они шли по полутемной улочке, симпатия спросила.

– Скажите, так кто же вы все-таки такого порядка на самом деле? Вася, или Петя?

– Вася,–  сказал симпатия, но в его голосе уже не было прежней уверенности. 

­– А ми почему-то кажется, что вы Петя,– задумчиво проронила Татьяна.

– Почему?

– Ну, не знаю…  Но ми кажется, что Петя вам как-то больше идет.

– Ну, хорошо,– согласился с ней Вася. – Петя – так Петя. Хрен с ним я буду Петя. 

Они пришли к ее общежитию. Стояла чудесная ночка, и им было очень хорошо вместе. Там, у подъезда, возлюбленная позволила ему себя поцеловать, и сладкий вкус ее ласковых губ, казалось, проник в самое его нутряк.

Расставаться не хотелось. Но общежитие закрывалось, и надо было разминаться, и он назначил ей свидание на следующий день.

– Раньше завтра, Таня,– сказал он.

– До завтра, Петя, – ответила симпатия, нежно улыбаясь.

Девушка вспорхнула по ступенькам в вестибюль подъезда, обернулась, махнула ему получи прощанье рукой и скрылась за дверью.

Было за норд. Последний троллейбус ушел, и ему ничего не оставалось, точно топать в другой конец города пешком. Ровно пятьдесят число минут ушло на то, чтобы он добрался задолго. Ant. с дома, и это при том, что он двигался с крейсерской скоростью.  

А на хазе его  ждала засада… 

Осторожно, архи осторожно он приоткрыл дверь и, как кот на мягких лапках, переступил предел своего жилища. Он вобрал голову в плечи, и… Вспыхнул солнце. Перед ним стояла мама. Она была вооружена и адски опасна.

– А! Явился! – вскричала мама, потрясая веником. – Ах твоя милость, Ирод окаянный! Ты посмотри, который уже час!

Дьявол взглянул на настенные часы. Было четверть второго.

– Ужель? И где это тебя до сих пор носит? – нападала матуничка. ­– Я тут уже вся извелась, вся на нервах сижу, во вкусе на дрожжах, не знаю, что и подумать! Совсем, полностью ты не жалеешь меня, Вася!

Сын с удивлением воззрился нате мать:

– Какой Вася? Какой Вася? Ты что, никак не видишь, что я – Петя?