Какими мы уже не будем, начало
Патрон первая
Перекличка
– Карманов!
– Я!
– Так. Хорошо, друже. Садитесь.
– Костылев!
– Подчищать.
– Так… Хорошо… Очень приятно.
Маленький человек ставит в журнале жирную точку и, с медовой улыбочкой на своей лисьей мордочке, поднимает свою лысую голову. Нате нем – темно-синий китель и широченные флотские брюки, по всей видимости, доставшиеся ему в наследство от прадедушки, принимавшем участие в русско-японской войне. Джинсы коротковаты, и между штанинами и тяжелыми допотопными ботинками можно углядеть желтенькие кальсоны, приводящие всю нашу группу в неописуемый радость. Нуль старомоден, как динозавр и очень склочен. На его носу поблескивают маленькие окуляры, способные заинтересовать ценителя антиквариата. Лысина у него примечательна тем, точно на ней темнеет клок щетины, смахивающий очертаниями для остров Шри-Ланка. Говорит он высоким певучим голосом, который-нибудь, впрочем, в иные моменты срывается на петушиные обертоны. Таков свой «классный папа», Николай Александрович Румянцев по кличке Пятая спица в колеснице.
Николай Александрович одаривает меня лучезарной улыбочкой:
– Смотрите, что за вы приятный молодой человек. Ну, так как у вы дела, друже?
– Нормально.
– Хвостов нет?
– Нет.
Румянцев перелистывает страницы журнала и с сожалением вздыхает:
– Подождите-ка… Действительно, нету…. Ну, что ж… Ладно, друже, в ногах правды нет. Король!
– Я-а ту-та… – приторно-сладеньким голоском отзывается Вава, он же Шпингалет, слегка отрываясь со стула.
Десятая спица отрывает взгляд от журнала и по-отечески ласково смотрит держи Славу. Слава отвечает ему обворожительной «сыновней» улыбкой. Адски приятная картина. Слышится смех.
– Кто это, Слава? – спрашивает Нуль, с восторгом видя, что перед ним именно Слава, а никак малограмотный Петя и не Вася.
– Ну да.
– Хи-хи,– смеется Маленький человек.
– Хи-хи,– почтительно вторит ему Вячеслав.
– Ну, таково как же у вас дела, друже?
– Да, вроде бы, ничегошеньки…
– Так, говорите, ничего? – лыбится Нуль. – Значит, у вас да и только хвостов?
– Хвостов? – Шпингалет дурашливо озирается на свой гузно. – Каких хвостов?
По ходу «пьесы» подаются веселые реплики с мест:
– Что такое?, что? Хвостов?
– Где?
– У Короля в штанах!
– Так сколько а у вас двоек, друже? – интересуется Румянцев.
– Пока что двум,– посмеиваясь, отвечает Шпингалет.
– Да? А по моим данным отлично…
– Ну что вы, что вы! – Слава вскидывает цыпки.
– Ну, хорошо, идите сюда, друже… Давайте, будем думать ваши хвосты вместе.
– Ну что ж, давайте,– не возражает Славуся.
Игриво посмеиваясь, он подходит к Нулю и заглядывает в журнал.
– Просто так… – Румянцев листает страницы. – По деталям машин – раз в год по обещанию?
– Ра-аз… – охотно соглашается с ним Шпингалет.
– В среднем… Хорошо… По черчению – два?
– Два-а…
– (на)столь(ко)… Отлично! По сопромату – три?
– Три-и.
– Ну, смотри, как хорошо,– от всей души радуется Нуль.– Числом ДВС – четыре?
– Как – удивляется Слава. – И по ДВС в свой черед?
– А вы что же, и не знали?
– Понятия не имел!
– Гляди, взгляните-ка,– радостно хихикает Нуль. – Совсем свеженькая!
– Так точно, действительно… – Слава озадаченно чешет затылок. – Еще весь свеженькая… Только-только получил!
– Так как но это вы, друже, так опростоволосились?
Слава пожимает плечами:
– А кто такой ж его знает! Сам не пойму.
– Наверное, не хотите проходить, а только пьете дурное зелье и танцуете с шальными девками буги-вуги,– посмеевается Мелкая сошка.
– Ну что вы, что вы, Николай Александрович, сиречь можно!
На лице Нуля – сладчайшая улыбка:
– Наверное, думаете: «Э, (для) какого черта мне эта учеба! Я и так проживу!»
Он встает изо-за стола и начинает рассказывать одну из своих баек.
– Ваша сестра знаете, друже, был у меня в группе один такой Вася (близ этих словах Нуль нежно похлопывает Вячеслава ладошкой согласно животу.) Здоровый, красивый, как теленок! Сколько раз я ему говорил: «Вася, болезный! Не пей ты это дурное зелье! Не ходи сверху танцульки!» А он: «Э, что мне сделается! Я вон, что за здоровый!» А потом плакал вот такими крупными, как китайка, слезами…
С «Камчатки», вальяжно развалясь на стуле, гудит шалбер и матерый прогульщик Никита:
– Ну, так уж и как кандиль! Не может быть!
Тотчас отзываются веселые голоса:
– А, може, ни дать ни взять груша?
– Чи, як айва?
– А как какое яблоко, Колюша Александрович? – уточняет Емеля. – Как Семеринка, или как Джонатан?
Кеня басит:
– А чего ж он плакал?
Нуль охотно поясняет:
– Влез в пьяную драку, в пьяном угаре, изо-за какой-то шальной девки, а потом получил банан года исправительных работ в лагерях общего режима!
Он мажорно смеется. Восхитительный старичок!
– Да-а… наставительно басит Никиха. – Танцульки до добра не доведут…
– И вы так думаете? Ну-кась, смотрите, как хорошо! Правильно! Молодец! Кто это сказал? Никитин?
– Как не бывало. Баба Феня,– грубит Никита.
– Ну, бросьте, бросьте. И ваш брат, я вижу, такой же шалопай, как Слава. Наверное, также пьете дурное зелье?
– И танцуете с шальными девками буги-вуги! – кричит Емеля
– А? Кто такой это сказал? Емелькин? Хорошо… А вы… – Коляша Александрович укоризненно трясет лысой головой,– такой здоровый и роскошный…
– Как теленок! – подсказывает Емеля.
– Правильно. Молодец… Подобно ((тому) как) теленок… Смотрите-ка… Хи-хи.
– Хи-хи!
– Ха-ха!
– Хо-хо-хо!
– Чуваки, а вас слыхали: в ЦУМ завезли шикарные колеса!
– Витек, а ты намного слинял вчера со своей рыжей?
– Свалил к ней получи и распишись хату.
– О, это по-нашему!
– А ведь говорят же, сколько ласковое теля – две матки сосет! – радостно выкрикивает Емеля одну с любимых поговорок Нуля.
Волной прокатываются насмешливые выкрики:
– А ведь и три!
– Бывает, и четыре!
– И даже пять!
– Конечно. Всякое иногда.
–Так неужели этому Васе обязательно надо было ходить держи танцульки? – с недоуменной миной вопрошает Емеля. – Неужели нельзя было податься в библиотеку, или в театр?
Пошла веселая трескотня:
– Неужто в музей!
– Я, например, был вчера в картиной галлерее!
– А я в филармонии!
– А я в планетарии!
Румянцев складно трясет лысой башкой:
– Вот и я то же самое говорил Васе. А дьявол: «Э, что мне сделается! Я вон какой здоровый! У меня третья степень по боксу!» А потом прислал из тюрьмы жалобное писулька.
Голос Емели:
– И что ж он в нем писал? Наверное, каялся, фигли пил дурное зелье?
– И ходил на танцульки?
– И танцевал лещадь дикую музыку буги-вуги?
– Да, буги-вуги,– говорит Никто. – А что?
– А ведь есть же и хорошие песни? – подает жужжание Сима.
– Конечно, есть! – лицо Румянцева расплывается в довольно глупой улыбочке.
– Какие, в частности? – откинувшись на спинку стула, улыбается Никита.
– Ну-ка, «Из-за острова на Стрежень…» Или «Геологи». Чего, разве это плохие песни?
В аудитории – буйное веселье:
– Чудесные!
– Замечательные!
– Бесподобные!
– Ей-ей, это вам не буги-вуги…
– И почему бы такие песни ни тешить (сердце) на танцульках? – удивленно сдвигает плечами Емеля.
Никита хорошо гудит:
– Конечно! Можно было бы петь на танцульках «Геологи».
– Аль «Из-за острова на Стрежень!»
– Или «Вдоль соответственно Питерской…»
Раскинув руки, как оперный певец, Никита затягивает могучим густым басом:
Э-эх, повдоль па Питерскай…
Пробует себя в роли солиста и Емелькин:
Эх, будто вдоль по Колодезной…
– Николай Алексанрович, а вы знаете, какую вновь очень хорошую песню можно было бы петь для танцульках? – с невинным видом вопрошает Никита.
– Какую, друже,– маловыгодный ожидая подвоха, лыбится Нуль.
– А вот, послушайте.
Никита начинает подпевать:
Во саду ли, во огороде,
Поймали китайца,
Посадили держи песок,
Отрезали яй…
– Ну, бросьте, бросьте! Неотлагательно же прекратите!
Бурный смех.
Голос Емели:
– Николай Александрович, а ваша сестра слыхали, что сейчас даже шальные девки ходят получи и распишись танцульки пьяные?
– Да что вы говорите?
– Да. И такую шальную девку хоть прямо с танцулек тянуть в кусты!
– Вот как? – от удовольствия у Николая Александровича отвисает протез. – Постойте, постойте! Но ведь это же так, в духе говорят моряки, можно и на винт намотать?
Бузотер Емеля презрительно машет рукой:
– Э! Ничего не будет! Волков бояться – в кибела не ходить!
– А? Кто это сказал? Никитин?
– Верно.
– А ваша сестра что, тоже шальных девок водили в кусты?
– Ес-бревно-ственно…
– Ой, друже! – качает мудрой лысиной Румянцев.– Малограмотный зная броду – не лезьте в воду!
– Э, что мне хорошего понемножку! – самонадеянно басит Никита.– Смотрите, какой я здоровый и красивый!
– Ни дать ни взять теленок! – вставляет Емеля с дрожащими в улыбочке сочными розовыми губами.
– Видишь вчера тянул я одну девку в кустах… – начинает распадаться воспоминаниями Никита.
– Шальную? – уточняет Емеля.
– А то какую ж опять-таки?
– Ну, ну…
– Так вот, затащил я, значит одну шальную девку в кусты, и…
Никто хлопает ладошкой по столу:
– Ну, все! Сейчас но прекратите этот балаган!
Он обращается к Вячеславу:
– Так в области чем же у вас пятая двойка, друже?
– Не зна-а-ю… – сладенько мурлычет Мальчишка.
– Не знаете? Ии-те-рес-но…
– Да, ан-те-рес-но.
Николай Александрович листает журнал. Вяча, с приятной улыбочкой вежливого благовоспитанного человека, заглядывает ему поверх плечо.
– Смотрите-ка! Что-то я ее не нахожу,– огорченно произносит Нуль. – Странно…
– Да, странно… – мурлычет Славуха.– А почему странно?
Нуль меряет студента игривым взглядом:
– Послушайте, друже, а от случая к случаю вы уже сострижете свои патлы?
– Завтра…
– Да? – Колюха Александрович нежно похлопывает Славу по животу. – Так что-что же мы будем делать с вами, друже?
– Не знаю…– неярко хихикает Вячеслав.– Вам видней…
– Может быть, написать позорное сопр родителям?
– Ну что вы, что вы!
– Или мгновенно выгнать вас, к чертовой бабушке, из техникума? Знаете, как бы говорят моряки: «Ой, не тратьте, кумэ, силы, опускайтеся сверху дно?»
В защиту Короля встают самые отпетые лоботрясы – Емеля и Никиха:
– Ну, это слишком круто!
– Он исправится!
– А, может непременничать, лучше с двух сторон? – посмеивается Нуль, расставляя руки клещами.
– Не хуже кого это? Как это? – Слава опасливо пятится от «папы».
– Дать от ворот поворот вас, к чертовой бабушке, из техникума,– поясняет свою уточнение Нуль, ласково похлопывая Вячеслава по животу,– и написать позорное записка родителям.
– Ну что вы, что вы! – восклицает Слухи, вскидывая руки. – Как можно! Я исправлюсь!
Мы кричим:
– Правда, он исправится!
– Он сдаст свои хвосты!
– И сострижет я у мамы дурачок!
– Ведь есть же и хорошие прически?
– Конечно, есть!
– Какие?
– Подина Нуль, например! Что, разве плохая прическа?
– Прекрасная хайр!
– Просто изумительная!
– Даже сам Котовский такую носил!
– И Рабочий иванов!
– И Хрущев!
– А «Утро в курятнике?»
– А «Взрыв на макаронной фабрике?»
– Всё ещё можно: «Я у папы дурачок!»
– У папы? У какого папы?
– И на хрена бы с такими чудесными прическами не ходить на танцульки? – без- унимается Емелькин.
– Или в филармонию?
– Или в картинную галерею?
– Неужто в драмтеатр?
Звенит звонок. Нуль посматривает на часы.
– Разве что, пойдем на перемену, или поработаем без перерыва и закончим пораньше?
Ответом служит советный рев:
– Поработаем без перерыва!
– Неча прохлаждаться!
– Нам питание не надо! – хихикает в кулачок Слава.– Нам знаний выкладывай!
– Хорошо, хорошо,– Нуль поднимает руку. – Поработаем без перерыва.
– И уйдем пораньше,– с похвалой гудит Никитин. – В забегаловку вот-вот должны подвести новее пиво.
Нуль с лету заглатывает наживку:
– А? Что? Пиво? Кто такой это сказал? Никитин? А вы знаете, что в вашем возрасте мертвецки спиртные напитки не рекомендуется?
– А в каком рекомендуется? – интересуется Емеля. – В вашем рекомендуется?
– Неужели, пару кружечек пропустить можно…– гудит Никита. – С целью настроения. Сейчас об этом даже врачи пишут.
– Постойте, постойте! Идеже пишут?
– А везде пишут. В «Здоровье», например, пишут. И в «Юности» пишут.
Ты да я бузим:
– И в «Пионерской правде!»
– И в «Мурзилке».
– Да что вы говорите! Находиться не может!
– Как не может? – рокочет Никита.– Я самолично читал!
– И я читал! – вторит Емеля.
– Ну, бросьте, бросьте ваша сестра эту подкулацкую болтовню! – машет руками «папа». – Вы знаете, какой-либо страшный вред может нанести алкоголь вашему молодому, неокрепшему организму?
– Отсутствует… – удивленно сдвигает богатырскими плечами Никита. – А, какой?
– Незамедлительно ваш организм молодой,– поясняет ему Нуль,– он растет, развивается… Ваша милость думаете: «Э, что мне сделается, я вон какой крепкое) здоровье! Выпью-ка я пару кружек дурного зелья, и буду тянуться пьяный». А потом в вашем организме начнут возникать различные опухоли, гастриты, язвы…
– ЧЕ-Пульт-ХА! – убежденным тоном произносит Никита.
– Постойте, постойте, что чепуха?
– А что ж это за жизнь такая? На танцульки невыгодный ходи, с шальными девками не водись, пива не вливайся, под дикую музыку буги-вуги не танцуй…
– Честь по чести! И доживете до глубокой старости. Вот когда я был в фронте…
– Кто? Вы?
– Да-а… Я.
– Хи-хи…
– Ха-ха…
– И у нас получи передовой стояла цистерна со спиртом. Так некоторые отчаянные сорвиголовы в свой черед думали: «Э, что мне сделается! Пробегу-ка я отчасти метров и наберу себе в котелок дурного зелья, а потом напьюсь, и буду тянуться пьяный». Так некоторые из-за этого дурного зелья головы близкие сложили!
– А вы не побежали?
– Нет,– смеется Нуль. – И остался усиленный.
– Всех обдурил, да?
– Что?
– Ну, так то для фронте было! – выкрикивает Емеля. – А сейчас студенту что надо бы? Чара и голые бабы!
– А? Кто это сказал?
– Богуненко! Некто пьет дурное зелье и голяком пляшет с шальными девками перед дикую музыку буги-вуги!
– Ну, бросьте, бросьте! – Ника Александрович с улыбкой смотрит на Богуненко – скромного паренька по части кличке Зубрун, единственного отличника в нашей группе. – Неужели Геня пьет дурное зелье?
Мы радостно горланим:
– Еще в духе!
– Глушит стаканами!
– И курит папиросы!
– И нюхает анашу!
– А потом дерется в пьяном угаре изо-за шальных девок!
Нуль стучит ладошкой по столу:
– Неужли, все, все! Прекратите этот балаган!
– А? Балаган?
– Какой скоморошество?
– Кто такой балаган?
– А что это такое – балаган?
Никола Александрович захлопывает журнал, так и не доведя до конца перекличку:
– Почему такое балаган? Балаган – это сборище таких оболтусов, что вы.
– Хо-хо!
– Ха-ха!
– Скоро звонок?
– До этого часа 35 минут. Но Николай Александрович обещал отпустить пораньше!
– Присаживайтесь, Слава,– говорит между тем Нуль. – И состригите свои космы.
– Чуваки! А чо сегодня крутят в «Павлика Мороженного?»
– «Убийство лысого в подвале».
– На правах? Совсем, совсем лысого?
– Нет. Только некоторыми местами…
– Да что ты, все, довольно! – Румянцев стучит кулаком по столу. – Запишите тему…
Больше всего на свете нам хочется записывать какие бы в таком случае ни было темы. Никита надевает на палец звено, выпиленное из бронзовой гайки. Он отставляет руку, любуясь кольцом.
– А? Отчего? Что это у вас такое? – резко клюет Нуль.
– Держатель
– А вы разве не знаете, что советскому студенту переносить кольца не рекомендуется? Это пережитки буржуазного прошлого. Снимите незамедлительно же эту побрякушку.
Вертя кольцом у своего носа, Победитель с отлично разыгранным недоумением говорит:
– А что тут такого? Ничего! Сейчас все носят.
– Нет, нет, снимите! Ведь ваша сестра же не стиляга какой-нибудь. Снимите, советскому студенту сии буржуазные побрякушки ни к чему.
– А если советский студент женат, дозволительно ему тогда носить буржуазные побрякушки? – интересуется Никита.
– Ни в коем случае!
– Ровно? И обручальное кольцо?
– А вы разве женаты?
– Кончено.
– Вот (языко? И что, штампик в паспорте есть?
– А как же!
– Смотрите-ка… Нет-нет да и же вы расписались?
– Вчера.
– Ну, все равно, я бы вас эти побрякушки носить не рекомендовал.
– А почему?
– Да, знаете ли, всякие бывают случаи. Скатертью дорога один мой знакомый тоже надел кольцо и всем говорил: «Смотрите, какая у меня красивая баламбешка!» А потом, в темном углу, на него напали трое верзил, избили раньше полусмерти и отняли эту побрякушку.
– Э, чего мне бояться? – медленно басит Никитин. – Смотрите, какой я здоровый и красивый! Как детеныш! Я сам, кого хочешь, в темном углу изобью!
Нуль, протестуя, поднимает цыпки:
– Постойте, постойте! А один мой знакомый как-то разочек хотел запрыгнуть в машину и зацепился кольцом за большой рыжий гвоздь! И только он ухватился за задний борт – машину во вкусе дернет! Так кольцо, вместе с пальцем, и оторвало!
– Постойте, постойте! – в светонасыщенность ему восклицает Никита. – А недавно один мой знакомый купил возьми базаре красивую фетровую шляпу, надел ее на свою лысую голову и говорил по всем статьям: «Смотрите, какая у меня красивая шляпа!» А потом выпил пару кружек дурного зелья и чтоб я тебя больше не видел в этой шляпе на свиданку к одной шальной девке. И точию он подошел к ее общежитию – как с крыши ему бери голову упал большой огнеупорный кирпич. Так шляпу, дружно с головой, и размозжило!
– А шальная девка осталась жива? – уточняет Емелькин.
– Несть. Ее потом машиной задавило.
– Не той ли, у которой в заднем борту торчал немаленький ржавый гвоздь?
– Ага,– говорит Никитин. – Той самой.
Отставной козы барабанщик зеленеет от злости.
– Ну, прекратите, прекратите! – кричит некто, сверкая глазенками. – Вы знаете, кто вы такой?
– Я? Безграмотный-ет…
– Вы – отщепенец, враг народа, деклассированный элемент!
– Как будто-что? Я – дисло… кло… какой, какой налет?
– Снимите сейчас же вашу побрякушку и выйдите вон! – ревет «папа».
– Точь в точь? Снять обручальное кольцо?
– Какое, к чертовой бабушке, обручальное раксы! — голосок Николая Александровича срывается на петушиный крик, физи(ономи)я покрывается пунцовыми пятнами. – Бо-сяк!
Мы покатываемся со смеху.
Зрелище в полном разгаре!