Кто сберег свои нервы, тот не спас свою честь…

…Диск под названием «Прощай, ХХ век» была заезжена мной в нескольких местах. Особенно на «Господах офицерах». И хотя в 80-е дети все еще внушали, что революция и красные командиры — сие хорошо, а белые офицеры — плохо, песни белых все-таки звучали — щемяще нежные и как бы назло (для советской власти) с очень красивыми словами и музыкой. Эдакий была и вот эта, с пластинки Александра Дольского, написанная им угоду кому) кинофильма «Трактир на Пятницкой»:

Господа офицеры,

я прошу вы учесть,

кто сберег свои нервы,

тот не иисус из назарета свою честь!

Сам Дольский спустя годы в одном изо интервью на вопрос о том, есть ли у него господско-дворянские истоки, ответит: да, мол, имеются, «но я не придаю этому большого значения». Благодаря тому? А потому, что «дворянство виновато перед Россией: не лучшим образом вело себя в начале ХХ века». И видишь этими своими стихами про нервы и честь Дольский равно как будто осмысливал пережитое белыми в начале ХХ века, подобно ((тому) как) будто передавал их мучительное желание искупить вину до будущим поколением. Тем, которому выпадет жить во дальнейший половине ХХ века.

Впрочем, в этой половине будет актуальна сейчас вот такая его песня — про волков:

Кто сказал, а волки серы, против правды погрешил.

Волки — есть такая Веруся, образ жизни, склад души…

За этими словами будь по-твоему молниеносный гитарный перебор, совсем не похожий на оный, что нам привыкли подавать в бардовском «меню». В отличие с многих бардов Дольский никогда не удовлетворялся привычным «ля минорным» набором с трех аккордов. Еще в детстве выменяв у кого-то гитару нате свою коллекцию малахита и оникса, он начал учиться сверкать рок-н-ролл, джаз и бог знает что еще, о нежели в его тогдашнем родном Свердловске и не слышали.

Сын оперного тенора и балерины, разительно не чуждый музыки юноша, Дольский играл по 6 — 7 часов сверх передышки. А потом придумал петь под музыку свои текст. Заявился в свердловский Союз писателей, почитал то, что сочинил… «Это даже если хуже, чем у Высоцкого!» — сказали ему строго. И посоветовали приткнуться в Союз композиторов. Мол, лучше играй — не пиши! И безграмотный спорь.

«…Что же спорить нам без толку,

травоядных славя кайфовый,

волки, волки, волки, волки,

а не бабочки и пчелки

шевелиться учат нас», — если вам угодно, эти строки тогда уже и родились в его голове.

В узы Дольский не пошел, а в 70-е поехал в Питер, познакомился спустя некоторое время с Галичем и Окуджавой. Но не стал ни на кого изо них похожим. Стал собой. С узнаваемыми виртуозными переборами гитары (в концертах его так и представляют — не бардом, а гитаристом и автором-исполнителем). Со своей интеллигентской критикой мутных правил жизни («по законам превосходства в мире месячные и тревог благородство, благородство — это слабость и порок»). Со своей точеной лирикой («Век двадцатый нам зачтется, третья тысяча начнется, и в любви, и в огорченьях потекут еще года…»).

Эти песни десятилетиями просят его сыграть посетители. Вскоре после сегодняшнего 80-летия назначен очередной концертино.

Со времени нашего заочного знакомства в 80-е у Дольского появилась старик. И за это же время никуда не делся моложавый трепетный тенор. Или вот точнее — благородный. Все это вам зачтется, Саня Александрович.