Геннадий Хазанов: Я всегда понимал, что «студент кулинарного техникума», который принес мне славу, меня же и задушит

О том, зачем он устремился на драматическую сцену, мы решили спросить его напрямую.

«НЕЛЬЗЯ ТОРГОВАТЬ ОРЕОЛОМ НАРОДНОГО АРТИСТА»

— Примерно год назад я оказался в непростой ситуации. Мне сделали операцию на глазах, и по состоянию здоровья врачи запретили мне играть по крайней мере в течение месяца, — делился с нами Хазанов. — Уже много лет я выхожу на сцену в спектаклях частной антрепризы Леонида Трушкина. Государственный театр имеет возможность быстро заменить спектакль или артиста, когда тот заболел, а в частном такого рода вопросы решить сложнее. Трушкин был вынужден искать мне замену, а мне предложили играть в очередь с другим артистом. Я не захотел, хотя не знал, как дальше сложится моя жизнь. Но так бывало и раньше: судьба меня спасла. В начале этого года мне принесли пьесу французского автора «Фальшивая нота». И я поехал с ней к режиссеру Римасу Туминасу. Мы когда-то договорились о совместной работе. Вот так зародился проект в Театре им. Вахтангова.

К сожалению, по состоянию здоровья Туминас надолго исчез из Москвы. И приступил к репетициям за 10 дней до премьеры. К его приезду мы с моим партнером Алексеем Гуськовым были выдрессированы режиссером Алексеем Кузнецовым. Потом отшлифовал все Туминас. Тем не менее накануне премьеры мне казалось, что если я не провалюсь, то это уже будет слава богу.

— По-моему, вы кокетничаете: 19 лет на драматической сцене в театре Леонида Трушкина. О каком провале может идти речь?

— Никакого кокетства! Комедийное пространство я хорошо ощущаю. Но в пьесе «Фальшивая нота» смешного почти нет. Я искренне нервничал, как срастется наш дуэт с Лешей Гуськовым. Но зрители хорошо приняли спектакль. Я вздохнул. И через день после премьеры начал готовиться к следующей — спектаклю «Американские горки» в «Ленкоме», где моя партнерша — Анна Большова.

— В «Ленкоме» увидела ваш портрет в «иконостасе» театра как актера труппы…

— Вернули мою фотографию. Несколько лет назад я там играл в спектакле «Город миллионеров». Когда прекратил выступать, мой портрет сняли.

— Наверное, характер у вас непростой. В очередь играть не захотели. Начинали репетировать в спектакле «Женитьба», потом ушли с проекта. В другом спектакле, куда вас звали, предложили сделать кардинальные переделки…

— Я очень простой, и со мной нет проблем, если люди готовы существовать в нормальном человеческом режиме.

— Что это значит?

— Я терпеть не могу, когда артисты заставляют зрителей подолгу ждать начала спектакля. Когда опаздывают на репетиции только потому, что кто-то вбил им в голову, что они «великие русские артисты».Театральное пространство требует ежедневной железной ответственности и дисциплины. Не по капле, а целыми тюбиками надо выдавливать из себя профессиональное высокомерие. Есть хорошее выражение: снять с головы корону. Или иначе — прекратить торговать ореолом народного артиста. Кроме того, я стопроцентный адепт психологического театра. Мотивированность поступка моего персонажа для меня главное. Есть театры, где режиссер придумывает эффектные, но абсолютно бессмысленные мизансцены.

«Проблема некомпетентности важнее, чем коррупция»

— Сейчас бурно обсуждается тема, уж простите за грубость, одряхления театральных небожителей. Некоторые худруки, да и актеры находятся в таком почтенном возрасте, что пора бы покинуть сцену и дать дорогу молодым…

— Постановка вопроса сама по себе безжалостная, хотя и я считаю: зритель не должен быть свидетелем твоего распада. Но, чтобы расстаться со сценой, нужно феноменальное мужество. Это сродни самоубийству.

— Но есть дети, внуки, хобби, которые не дадут заскучать на пенсии…

— Это все не то. Для артиста жизнь вне сцены — всего лишь эпизоды между выходами к зрителям. Театр — разновидность наркомании, и счастливы те люди, которые находят интерес и замену в чем-то другом. Соскок «с иглы» приносит катастрофическое ощущение «ломки».

— А зритель, значит, должен мучиться…

— Конечно, не должен. Актеры, которым почти сто лет, все-таки могли бы озадачиться вопросом: а как тем, кто сидит в зале? Ты же выходишь на сцену не только для себя, но еще для кого-то.

— Вы давно ушли с эстрады, хотя ваши коллеги, например Евгений Петросян, по-прежнему выступают. Не жалеете, что ваша жизнь на концертном пространстве закончилась?

— На концертной площадке мне сегодня неинтересно. Туда пришла молодежь, а с ней — другая стилистика. Я не хочу давать этому оценку, в том же Comedy Club все неоднородно: что-то удачно, что-то не очень. Как я уже однажды сказал, произошла кавээнизация страны. Дилетантизм, ставший профессией, — серьезная проблема. Некомпетентность касается не только эстрады или юмористических программ, она тотальна. И это даже важнее, чем проблема коррупции.

— Я не случайно упомянула Евгения Петросяна. Они с супругой Еленой Степаненко главные новостные хедлайнеры. А до этого — Джигарханян со своей Виталиной. Можете представить такую ситуацию: Хазанов делит имущество с женой, потому что встретил молодую помощницу…

— Не пугайте меня. Все эти истории имеют ужасный вид… Не хочется быть зрителем этих шоу, а уж участником тем более. Но я думаю, никакой публичности бы не было, если бы стороны были обоюдно корректны.

— Что же плохого? Жизнь наша невесела и однообразна, а тут тебя и развлекают, и смешат…

— Но это ненормально! Вы можете пить уксусную эссенцию? И никто этого не может. Неразбавленный и бесконечный смех — это и есть уксусная эссенция. Вспомните великие комедийные образцы, например того же Чаплина. Все сделано не ради смеха, хотя это и смешно. Но когда смех становится целью, проще вызвать его механически, например с помощью щекотки. То же касается шоу-программ и, увы, театральных постановок, когда их создатели озадачены только одним — привлечь внимание. Для этой цели годится все, пускай артист ругается матом или на наших глазах мочится на сцену. Но это задача нездоровых людей.

«Отец знал, что я его сын, но так и не подошел»

— Спектакль «Американские горки» — это комедия, но финал мелодраматичный. Мы узнаем, что героиня Анны Большовой — ваша дочь, о существовании которой вы не знали. Чем-то это напомнило и вашу историю. Вы росли в семье без отца, не знали его фамилии, а когда узнали, он уже умер. И самое драматичное, что, будучи взрослым, жили с отцом в одном подъезде. Он видел вас, вашу дочь, но не пытался даже заговорить…

— Думаю, встречаясь со мной в подъезде, он знал, что я его сын. А почему не подошел… У меня есть объяснение: не хотел травмировать свою семью, в которой по этому поводу было немало переживаний. Я не знал о его существовании, а семья отца знала все.

— Удивительная история…

— В моей жизни таких историй было много. Я не сумасшедший, когда говорю, что какие-то высшие силы меня по жизни ведут. История со спектаклем «Фальшивая нота» — лишнее тому доказательство. Когда я переживал внутренне отчаяние и не знал, как жить дальше, в этот момент мне принесли эту пьесу.

— Ведь никто не поверит, что у Хазанова бывают отчаяние и творческий кризис…

— Всю жизнь живу между отчаянием и выходом из этого состояния. Это было еще в те годы, когда, взобравшись на вершину зрительского успеха, я с ужасом понимал, что «студент кулинарного техникума», который принес мне всесоюзную славу, меня же и задушит.