Галкин говорил Задорнову: «Михаил Николаевич, все ваши теории насчет русского языка — полный бред!»
В предисловии Сергей Дроботенко сразу предупреждает: «Я ни в коей мере не собираюсь чужим именем жар загребать. Никаких пикантных подробностей не будет, никакого сведения счётов, никаких «скандалов, интриг, расследований». Будет только моя история отношений с этим человеком. Зачем я это делаю публично? Михаил Задорнов — это уж, простите за криминальный сленг, авторитет. Авторитет огромный и непререкаемый. (…)
Возможно, эту книгу прочитает будущий Райкин или Жванецкий, который еще молод и вообще не очень отчетливо понимает, чего он хочет от этой жизни. Так пусть же эта книга расскажет ему об этой удивительной профессии — артиста разговорного жанра, и тут одно из двух: либо на середине повествования он воскликнет: «Да оно мне надо?» — и захлопнет этот бред навсегда, либо поймет, что ему все это чертовски интересно, он хочет этого, более того, он уже без этого не может…»
На Московской международной книжной выставке-ярмарке Дроботенко представил свою книгу и заодно встретился с корреспондентами «КП».
— В 1999 году в Москве проходил конкурс артистов сатиры и юмора, — рассказывает Сергей. — Задорнов пришел на гала-концерт лауреатов в сад «Эрмитаж», потом остался на банкет. Там мы в первый раз в глаза друг другу и посмотрели…
Я не могу назвать себя его другом. Он всегда был где-то впереди, на пьедестале. Но в ноябре 2000-го я принял участие в его концерте, и мы начали более или менее плотно общаться, вместе выступали полтора года. Потом я к нему и в гости в Юрмалу приезжал, и там же был на его 60-летии, и на мой первый сольный концерт он пришел…
«ОН ДУМАЛ, ЧТО СЛОВО «ДУ-РА» ОЗНАЧАЛО «ПРОСВЕТЛЕННАЯ ЖЕНЩИНА»
— У Задорнова были крайне эксцентричные теории насчет русского языка и происхождения русских слов. О древних ариях, о слове «ра», означавшем «солнечный свет» и якобы проявившемся в словах «Рассея», «вера», «правда», «литература» и так далее… А, к примеру, «алкоголь» он пытался расшифровать как «главный напиток, оголяющий человека».
— Ну, понимаете, я же по образованию не лингвист. Но мне было все это странно слышать. Если все так просто, как представляет Михаил Николаевич, почему это пришло в голову только ему, а не тысячам профессиональных филологов? Но с другой стороны, он же изучал вопрос, — а споры по этому поводу были еще в XVIII веке… Он просто увлекся этой теорией. Я к этому относился немного скептически. А вот Максим Галкин этого на дух не переносил. Потому что он-то как раз по образованию филолог.
Задорнов все свои новые увлечения проверял сначала на близких. Когда мы приехали поздравить его с 60-летием в Юрмалу, он на пляже потихоньку начал нас с Галкиным прощупывать: работает его теория или нет? Макс ему сразу сказал: «Михаил Николаевич, вы хоть понимаете, какой бред несете?» Задорнов на него обиделся. Надулся. Представьте: вы чем-то сильно увлечены, и вдруг кто-то вам говорит, что вы занимаетесь ерундой. Вам же будет неприятно?..
Из книги Сергея Дроботенко:
«…От нас он отстал, но на следующий день нашел подходящую жертву в лице Аркадия Михайловича Арканова. Задорнов его «заарканил» у входа в гостиницу.
После сытного завтрака Арканов, щурясь редкому юрмальскому солнцу, затянулся любимой трубкой. Жизнь казалась безмятежно-тягучей, умиротворенно-ласковой и счастливой до безобразия, когда где-то совсем близко раздалось:
— Слово «ра» священно для славян. Это — божественный свет, и это — основа русского языка…
Арканов в изумлении передвинул трубку от одного уголка рта к другому. А гуру продолжал сеанс:
— Например, слово «грамота». Оно означает «мотать на Бога знания». Бог — это разум внутри нас.
Тут Арканов заметил вдалеке одну артистку, которую терпеть не мог, и полюбопытствовал:
— Миша, а как ты тогда объяснишь происхождение слова «дура»?
— У нас произошла чудовищная подмена понятий. Изначально слово «ду-ра» означало «просветленная женщина». Потом оно изменило смысл, так же, как и слово «ведьма». «Ведьма» тоже была просветленной — «ведающая», «ведунья»… Или возьмем слово «радость». Оно означает «дослать до божественного света».
Арканов в отличие от Галкина был медиком по образованию, поэтому вскоре перешел к физиологии:
— Миша, хорошо, а как ты тогда объяснишь происхождение глагола «насрать»? (…)
Больше они не разговаривали друг с другом…»
«СВОЮ ЦИСТЕРНУ ОН ВЫПИЛ В МОЛОДОСТИ»
— Он и за своей диетой тщательно следил…
— Когда мы вместе работали, за ним таскали чемодан со специальным питанием, а именно — диким рисом. Это вещь очень дурно пахнущая, и готовится она очень долго. Задорнов выходил на сцену, его директор Ольга Рогова прямо в гримерке ставила ему варить рис. Первое отделение длилось часа полтора, как раз за это время каша поспевала. Он ее ел, шел на второе отделение… И все окружающие постоянно чувствовали, как ему хочется поесть по-человечески. Мы-то обычные люди, едим все «вредное», а он сидел с нами за столом и смотрел на нас осуждающе… Причем диеты у него постоянно менялись: то вот этот дикий рис с какими-то ржаными хлебцами, то красное вино с сыром… Утверждал, что красное вино и антиоксиданты необходимы всем людям.
Задорнов верил профессионалам, как ребенок. Какое-то светило ему рассказывало, что тот или иной продукт, например, мясо, губителен для здоровья — и он мало того, что сам переставал его есть, но и всех знакомых отговаривал. Потом другое светило его разубеждало: «Если вы не будете это есть, у вас перестанет вырабатываться гормон радости! И вообще вы из персика раньше времени станете курагой!» Он опять верил, и тот же самый продукт ел с удвоенным аппетитом…
— А как он относился к алкоголю?
— В разные периоды — диаметрально противоположно. То не пил в принципе, то мог себе позволить. В последние годы — ну, бокал красного вина за ужином… У него ведь была довольно бурная молодость, я думаю, он свою цистерну еще тогда выпил со своими лучшими друзьями Владимиром Качаном и Леонидом Филатовым.
Чему можно было позавидовать — так это его нормальному мужицкому слову. Если он говорил «да», это значило «да»Фото: Евгения ГУСЕВА
Из книги Сергея Дроботенко:
«Где-нибудь во время гастролей он ни с того ни с сего мог спросить в машине:
— Вы взяли дикий рис?
— Конечно! — уверенно кивала в ответ Ольга.
— А кто просил? — гневно вопрошал Задорнов.
На другой день Задорнов интересовался:
— Оля, вы взяли дикий рис?
— Нет! — радостно рапортовала Рогова.
После чего мэтр вздыхал:
— Оля, неужели я так много прошу и требую от вас? Неужели так трудно обеспечить меня самым необходимым для жизни аскета?..
В этот период были мы в Киеве, и Задорнову после концерта подарили коробку с «Киевским» тортом. Мы сели в поезд до Днепропетровска.
Рано утром поезд прибывает на перрон. Рогова стучит в купе шефа, тот ей протягивает вещи и в самом конце отдает пустую коробку из-под торта. Оля делает круглые глаза:
— Михаил Николаевич, а торт-то где?
Задорнов неохотно пробубнил:
— Ну что на этом акцентировать внимание?..»
«МОЖНО БЫЛО ПОЗАВИДОВАТЬ ЕГО НОРМАЛЬНОМУ МУЖИЦКОМУ СЛОВУ»
— Его можно было назвать тщеславным человеком?
— Как и всех творческих людей. Наверное, цинично прозвучит, но тщеславие — это наш двигатель. Нельзя быть в публичной профессии и не быть тщеславным.
— Что его в жизни больше всего раздражало?
— Бесцеремонность. Люди, которые вели себя по-хамски. Необразованные люди, которые вели себя, как академики, хотя там и средней школой не пахло. Не любил мишуру вокруг шоу-бизнеса, тусовки, презентации — и никогда не выступал на корпоративах. Ему предлагали за корпоративы где-нибудь на Лазурном берегу огромные деньги, но этот номер не проходил.
Чему можно было позавидовать — так это его нормальному мужицкому слову. Если он говорил «да», это значило «да». Не «да, но…», не «да, если…» — просто однозначное «да». А все, что было между «да» и «нет», его как раз и раздражало.
— А когда вы общались в последний раз?
— После его последнего, как потом выяснилось, сольного концерта в Москве. Он провел концерт отлично, но выглядел нехорошо, с трудом дошел до микрофона… А я там был, но в гримерку к нему не зашел. Во-первых, был не один — там целое семейство сидело, мама с сестрой из Омска приехали. Во-вторых, не хотел себя как-то специально афишировать… Но ему сказали, что я в зале, он меня представил публике. Казалось бы, надо заходить! Но администратор почему-то не подходил к телефону, а дверь в гримерку оказалась заперта, мы пять минут у нее постояли, что делать — ушли. А он на меня обиделся. Через три дня я ему позвонил, объяснил ситуацию, и мы целый час с ним проболтали. Раньше такого никогда не было — он время ценил. И оказалось, что это наш последний разговор.
Мы знали его диагноз, но я не понимал, насколько все серьезно. В истории же было множество случаев, когда люди справлялись с его болезнью (Задорнов скончался от рака. — Ред.) И наши коллеги тоже — у Клары Новиковой был рак груди, но она вовремя обратилась к врачам, и жива-здорова, да и Иосиф Давыдович много лет жил после перенесенных операций… А уж Задорнов-то, который всегда так пекся о своем здоровье! Казалось, что врачи все ему исправят, и все будет нормально. Но, к сожалению, эта зараза ко всем приходит по-своему…
Из книги Сергея Дроботенко:
«Последние два-три года, когда болезнь-вражина уже внедрилась в организм и потихоньку начала свою подрывную деятельность, на концертах Михаила Николаевича стали происходить необъяснимые ему вещи. То текст какой-то начнет по второму кругу читать, то рассеянность без приглашения в гости нагрянет…
Задорнов выступал на открытии малого зала в «Крокусе». Жена Алёна сидела в первых рядах. В конце каждого выступления у него был такой излюбленный фирменный трюк — он садился на шпагат. Вот и тогда сел. Алёна мне потом рассказывала: «Я смотрю на него и начинаю цепенеть от ужаса. Я понимаю, что сам он не встанет!» И Задорнов это понял. В руках был микрофон, поэтому он мог общаться с залом, шутить, тянуть время… Обратиться напрямую — «Помогите мне!» — нет, ребята, это не в духе Михаила Николаевича. Хорошо, кто-то за кулисами сообразил, подбежал, протянул руку…
(…) Был концерт-съемка в московском зале «Меридиан». Было много артистов, Задорнов в афише не значился. Поэтому его появление было лучшей иллюстрацией на тему «люблю грозу в начале мая»… Несколько минут он терпеливо пережидал раскаты грома…
Первый монолог прочитал великолепно. На втором вдруг стала отказывать рука. Он выронил листочки с текстом, но нашел в себе силы нагнуться, поднять, даже что-то пошутить по поводу Пенсионного фонда, лицом которого он готов стать… Потом стала отказывать речь. А потом он упал.
Из-за кулис выбежали люди, помогли подняться, увели… Публика, конечно, поначалу растерялась не меньше самого Задорнова, а потом, чтобы поддержать, начала аплодировать. Бешено! А в конце уже стоя…
У Михаила Николаевича катились слезы. Наверное, не столько от боли, сколько от ощущения собственного бессилия. Беспомощность, есть ли более изощренная пытка для судеб людских? (…)
Это был последний выход короля. Бог назначил ему аудиенцию через год».
А ЕЩЕ БЫЛ СЛУЧАЙ
«Ельцин не может поздравить страну с Новым годом. Мы его потеряли…»
Из книги Сергея Дроботенко:
«С Ельциным он одно время был очень близок, они часто играли в теннис, но рассказывать об этом Михаил Николаевич не любил. Возможно, потому, что Ельцин играл лучше и почти всегда обыгрывал. Ну, он и тренировался по полной три раза в неделю. Вместо встреч с правительством…
(…) Михаил Николаевич «додружился» до того, что в конце 91-го вместо президента поздравил страну с Новым годом, когда Борис Николаевич был… ну, скажем так, слишком занят. Я у Задорнова как-то поинтересовался, как все было на самом деле. И гуру неожиданно поведал:
— Снимается «Голубой огонек», я был ведущим. Ну, веду себе спокойно, никого не трогаю… И тут подходит Егор Яковлев (на тот момент — председатель Всесоюзной телерадиокомпании. — Ред.), отводит в сторону и тревожным шепотом говорит:
— Ты не мог бы вместо Бориса Николаевича страну с Новым годом поздравить?
Он это так спросил, что я даже испугаться не успел. Как будто предложил: «Может, еще по чуть-чуть?» Я ему ответил:
— Да легко. А сам Борис Николаевич что, по религиозным соображениям не может?
Яковлев замялся и выдал гениальную фразу:
— Мы его потеряли…
Я говорю:
— Ну, может, пару районов с собаками прочесать? Я лично готов возглавить операцию.
Яковлев вздохнул:
— Миша, ну ты же все понимаешь… Готовься.
И Задорнов подготовился так тщательно, что выступал в прямом эфире на минуту дольше, чем надо было, в результате впервые в истории страны новогодний бой курантов раздался чуть позже обычного».