Баба Яга на Луне и Илья Муромец

Патрон 1. Начало сказки

Я выхожу на сцену и начинаю оглашать сказку про бабу Ягу. А там сидят гусельники развесёлые, песни поют. Моё рачительность переключается на гусельников и на себя любимую. Я говорю:

— Ай ваша сестра, гусельники развесёлые,
слушайте сказы печальные,
сказы веские,
о томище как ни жена, ни невестка я,
а бедняжка и мухи садовой безлюдный (=малолюдный) забидела,
человека не убила, не обидела,
тихо, бестревожно жила, никого не трогала,
ходила лишь огородами,
ни с кем ни во веки веков не ругалась,
в руки врагам не давалась,
имя своё безвыгодный позорила
и соседей не бранила, не корила.

Но вследствие этого-то муж меня бросил,
а любовник характер не сносил,
убежала ото меня даже собака,
и с царём не нуждалась я в драке,
симпатия сам со мною подрался,
как залез, так и далеко не сдался.

Вот сижу брюхатая, маюсь,
жду царевича и улыбаюсь.
А ваша милость, гусельники, мимо ходите!
Проклятая я, аль не видите?

Гусельники плюют сверху пол и уходят, освобождая сцену. Я, оставшись наедине со зрителями, вещую:
— Небывальщина сказке рознь, а эта берёт начало
из другой «Как богатыри сверху Москву ходили», читай её сначала.

Глава 2. Тетенька Яга на Луне встречает старых своих приятелей

Что закинул Илья Муромец бабу Ягу на Луну,
где-то она там и лежит ни гу-гу.
Ан в помине (заводе) нет, зашевелилась,
собрала косточки, разговорилась
матершиной да проклятиями
в сторону богатырей и Настасии.

Так как бы бабушка ни плевалась,
над ней эфир само насмехалось:
одиноко вокруг и пусто,
ни волчьей ягоды, ни капусты,
ни избушки в курьих ножках.

Села бабка: «Хочу морошки!»
Но ни морошки, ни лебеды,
ни ягеля, ни куриной тебе слепоты.

Как видим бабе Яге тоскливо,
окинула взглядом блудливым
она междупутье Луны:
«Пить охота!» Но до воды
надо грясти куда-то.

Шмыгнула носом крючковатым,
проглотила водорода
и попёрлась пехотой
значительно злые глаза глядели:
океаны лунные, мели
и неглубокие кратеры.
Словно же они там прятали?

А скрывали они Хлыща,
разбойничка Кыша и Малыша
ростом с гору:
тетуня сидят, едят помидоры
да в картишки играют.

Бабка в шоке, возлюбленная шныряет
к старым своим дружкам:
— Здрасьте, родимые, вам!

Разбойники: — Годик который
на нашем дворе, бабуся?
— Тебя каким ветром, Ягуся?

— Меня семо забросил Илья.
А год какой? Не помню сама.
Вас должны же быть в аду.
Где мы? Никак без- пойму!

— Гы-гы-гы! — ржут детины. —
Мы мертвы, да мы с тобой духи! — и вынули
большую книгу амбарну,
открыли. — Вот печечка, байна
и домик на курьих ножках,
а это Микулы сошка.
Си, так, а где ты, Ягуся?
Вот, лежишь кверху пузом
нате той стороне Луны. Чи сдохла?

— Да нет, стою, никак не усохла.

— Ты дух! — ржут детины. —
Лови помидор! — Кыш кинул
овощем в бабку Ёжку.

Застрял помидорчик: немножко
повисел в её тонком теле,
на пыль опустился и двинул
в середку планетки куда-то.

У бабушки ножки ватны
сразу стали. Грымза
слюну проглотила: — Сухо!

Села в кратер прямо
и провалилась, вроде (бы) в яму:
пролетела насквозь Луну,
вернулась к телу своему.

Посмотрела бери себя:
вся распластана она.
И заплакала горько-прегорько.

Така у тебя в данный момент долька!
Летай и не думай плохо.
Охай, ведьма, безвыгодный охай,
а кончилось твоё время —
размозжил богатырь тебе черепица!

Глава 3. Баба Яга и приятели просят Духа степного о новых телах

А миг было такое:
прошлое встало стеною,
а будущее не пришло;
а как же зло, говорят, умерло
и не воскреснет боле.

Нынче летает получи воле
Дух степной и голодный,
ищет уродство в природе.
Для корявое деревце смотрит,
порядки свои наводит:
пригнёт кроме больше к земле
это дерево, а по весне,
в три погибели скрутит,
в хлыст душу гнилую запустит,
и воскресит злой каликой перехожей,
та маловыгодный кланяется прохожим,
лишь в спины кидает проклятия.
Думаю, ваша сестра таких знаете.

А баба Яга, на беду,
знала о Духе степном. В дуду
старушечка тяжело подула
(и откуда она её она вынула?)
да Ретивое степной громко позвала:
— Всемогущий, мне тело надо!

Параклет прилетел и вынул
волшебную книгу: «Вымя
есть для тебя коровье,
вестись тебе, ведьма, тёлкой!»

— С тёлки немного толку,
найди предпочтительнее бабу Ольгу,
да чтоб девкой была брюхата.
Мои дух в её плод и впечатай!

Возмутились разбойнички дюже,
заголосили слаженно:
— Ах, ты старая, хитрая бабка,
мы тоже хотим в дитятки,
в малышей-крепышей побойчее,
найди нам, Банник, матерь скорее!

Вздохнул Дух, на Землю спустился,
облетел её три раза. Прибился
к самой убогой хате:
через некоторое время три брата родных и матерь
брюхатая, вроде, девкой;
родитель в могиле, и древко
из старого мужнего платья
развевается. «Эх, сдернуть бы!» —
шепнул Дух степной и обратно.

Схватил разбойничков в охапку
и летит, их крошечку ли не душит —
к хатке земной спешит.
Подлетел к пирушка хате и выдохнул:
мёртвых разбойников выпустил
в головы сирым младенцам.

Ой ли? держись, мать, теперь не деться
тебе никуда ото зла!
В дом твой пришла беда.

Глава 4. Василька Буслаев увозит дурных деток в лес

Ой беда, несчастье, беда!
Летит, свистит сковорода:
сынки в вышибалу играют,
со всей дури что вдарят
по соседским мальчишкам!
Дух с них и вышел.

И пошла дурная признание
от края деревни до края:
«Во дворе у Ольги
три чертёнка и Лёлька
рюмка, но злая:
то кричит, то ругает
страшным голосом матухна.»
Народ пошёл знахаря звать.

Вот знахарь Егор
к вдове припёр
травы ещё бы лампадку
в её хромую хатку.
Подул, пошептал,
злых духов, словно бы, изгнал
и удалился далеко,
аж в соседнее село,
идеже и сгинул.
Никто его боле не видел.

А Кыш, Пустышка, Малыш подрастали,
имена свои взад верстали.
Даже «бабушка Яга»
говорила, что такое? она
не девка Лёлька,
а бабка Ёжка и только!

Их матуля Ольга
терпела это недолго:
собрала котомку да чтоб духу твоего здесь не было со двора,
добралась до монастыря
и постриглась в монахини.

А (дитя её мордяхами
дел в деревне наделали:
убивали, грабили. Хотя уделал их
Василий Буслаев с дружиной:
проезжал, было, мимо дьявол,
да кликнули мужики воеводушку на подмогу.

И помог тогда! Гадёнышей кинул в подводу
да в тайгу непролазну увёз,
после этого и бросил их. Лес
закряхтел, зашумел, застонал,
когда атлет уезжал.

Но Василий всё же уехал —
куча подвигов впереди! Брехал
народность о коих исправно:
«Экий Буслаев славный!»

Глава 5. Неравноценный. Ant. равный бой мужиков с разбойниками

А разбойникам пришлось в лесу обосноваться.
Избу разбираться — это не драться!
Но у бабки помощников куча,
Вотан другого могуче!

Избу срубили. Баньку поставили,
грибников в ней уваривали
верно редких калик перехожих.
Разбоями тешились тоже.

Пошла туточки дурная слава
от края земли до края
о Кыше, Хлыще, Малыше
пусть будет так злющей бабе Яге.

До жути народ их боялся,
в тайгу подобный не совался,
хоть и ягода нужна, и пушнина,
да друг — возводить домины.
Род людской совсем загибается.

Мужик плачет: — Доколе робеть
мы будем, как холопы?
Надо леших прихлопнуть!

Кончено так решено,
в лес пойдёт одно звено,
а второе послужит прикрытием:
— Кубарка, вилы тащите!

И пошли мужики рядами,
в руках топоры и знамя
из старой отцовской рубахи.
Вот ходи, размахивай —
возле на адовых деток!

Услышали хруст веток
Кыш, Хлыш, Малец да баба Яга,
берут с поленницы дрова
и идут в крестьян в наступление.

/ Всё, закончилось стихотворение.
Ан нет, пошутила. /

Битва шёл с невиданной силой!
Матерились с утра до утра:
полки мужичья на демонов шла.

Но всё хорошо кончается
едва только у тех, кто шатается
по боям да пирищам княжьим.

— Мало-: неграмотный, это усё не у наших!

А нашу мужичью силу
адски быстро свалила
та мала разбойничья рать.
Пахать бы мужам и работать до седьмого пота!
Ан нет, по кустам валяются.

«Чи живы», чи мертвы»?» — разбирается
с ними кобыла Яга.
Печь в красен жар вошла!

Ну вот,
вторично беден сельский род.
Где брать подмогу
на неугодных богу?

Корифей 6. Крестьяне просят Василия Буслаева спасти мир

Пригорюнились сельчане, обиделись,
трёх прихвостней возненавидели,
а также злыдню Ягусю.

Лишних) вспомнила знахарка Дуся
о русских могучих богатырях:
— Васятка Буслаев получи и распишись днях
опять с дружиной проскакивал,
мечом булатным размахивал,
бахвалился: на гумне — ни снопа ему равных!
Гутарил, что подвигов славных
у него, ой, завались,
всё проверено.

Спохватился народ,
в Новгород прёт —
кланяться, челобитничать,
Василя Буслая в помощь звать.

А тот в Новгороде сидит, бражничает,
медами сладкими стольничает,
пусть будет так купцам с похмелья морды бьёт.
Молва ходит: «Чёрт Буслая мало-: неграмотный берёт!»

Народ не чёрт
и в «чёт-нечет»
играть безграмотный умеет,
с лишь сохою легонько огреет.

Но тут деятельность тонкое,
в ноги кинулись, звонкими
голосами зовут-взывают,
к совести Буслая призывают:
— Твоя милость поди, богатырь, да во буйный лес,
там старушка Злюка, её надо известь!

А Василь ни мят, ни клят;
попыхтел, побурчал, оторвал специфичный взгляд
от мёда сладкого, пива пенного,
поднялся и сказал: — Полно пленная
ваша ведьма Яга да её друзья,
возвышенный я не я, иль хата не моя!

— Ну уж хаты твоей незапамятных) времён след простыл, —
народ откланялся, отошёл, остыл.

Глава 7. Василёк Буслаев во второй раз пытается спасти мир ото зла

Собрался Вася, поскакал в тёмный лес;
знал отвали, сам братву туда завёз.
Нашёл избу на курьих ножках,
слез с коня, договорились в сапожках.

Распахнул дверь дубовую и заходит.
Глядь, а по горнице лебёдушкою ходит
валькирия краса: длинны, чёрны волоса;
песни поёт заморские,
пословицы сыпет хлёсткие
(само собой) разумеется брагу пьяную варит,
сама пьёт и крепость её хвалит.

Так про Буслаева слава дурная
не зря ходит, брага хмельная
жутко на глаз ложится
Воеводушка пьёт, дивится
какой сфера вокруг стал красивый:
солнце, поле, кобылы сивы
скачут, скачут и скачут,
какую-так тайну прячут.

И пошёл за ними Василий,
зовёт кобыл. Небом синим
его с головой накрывает.
Упал мифический. В сарае
заперла его бабка.

И к дружине выходит, сладко
зовёт тутти войско обедать,
мол, надо бы ей поведать
некую страшную тайну:
— Входите, соколики, знаю
одно верное оружие
как получить наследство
из Московской де казны.
В будка идите, там волшебные сумы.
В них желаньице шепните
и казну «за так» получайте!

Ох, ты глянь на эти рожи,
совесть их ни в малейшей степени не гложет:
молодцев чи хлопцев бравых
кучеря-кучеря-кучерявых.

Заходят они в избушку,
кланяются старушке
и в большущие сумы
суют длинные носы.

Старуха сумочки связала,
села сверху и сказала:
— Кто на чужое позарится,
ото того природа избавится!

И печь топить приказывает
Малышу, Кышу. Обязывает
Хлыща волочить воинов к баньке:
— Закатаем их на зиму в банки!

Голова 8. Илья Муромец снова закидывает бабу Ягу для Луну

Но сказка была б не сказкой,
если б нечистый дух в ней не лазил.
Говорит он Яге: «Погоди,
безлюдный (=малолюдный) уваривай хлопцев, беги
бабуся скорее отсюда,
Илья Муромец едет доколь.»

— Покуда — это куда?

«Едет Илья сюда,
шеломом своим потряхивает,
копьём булатным размахивает,
говорит, кое-что закинет ведьму
на Луну иль отдаст медведям
сверху жуткое поругание:
на съедение и обгладание!»

Испугалась старушка:
— Илюшенька едет, неужто?

А то как же, да, богатырь наш ехал,
за версту его слышно, брехал:
— Вотан я на свете воин,
(кто же с этим поспорит?)
Вотан я храбрец на свете!
Эге-гей, могучий ветер,
разнеси эту благовещение по свету,
лучше Илюшеньки нету
богатыря на вотчинах русских!

Ветру прелюдий) стало грустно:
«Не на пиру ты, Илья,
в лесу бахвалишься безрезультатно.
Ну кому это надо: лисам
или полёвкам мышам?
А товарищи твои в беде.
Поспешай-ка к бабе Яге,
та хочет сварить былинных:
Василя Буслая с дружиной;
закрыла симпатия их в амбаре,
скоро в печурку потянет.»

Натянул поводья Иляха:
— Да я, де, буду не я,
ежели не подсоблю;
скачи, Савраска, друже спасу!

И калёной стрелой помчался!
А кто б на пути ни встречался,
сёк, рубил хотя (бы) не глядя.
Сколько ж калик прохожих погадил!

Прискакал свой воин к избушке:
ни разбойников там, ни старушки,
не более баня красна кипятится.
Илья туда! Там свариться
успели бы храбрецы,
а Муромец опрокинул котлы
и вытащил еле живых.

Каждому дал лещадь дых:
— Не слушай нечисту силу,
не ведись бери слова красивы,
эх, бесстыжие ваши рожи,
а ну вставайте бери ножки!

Но дружинушка пала,
сопела, не вставала.
Оставил Илюша их туточки, а
сам поскакал покуда.
И пока нечисть искал,
забыл, до тех пор покуда скакал?

Надышался он зелья,
что в бане варилось. С похмелья
слез с коня атлет и в поле —
ловить бабочек. Вскоре
голос услышал с неба:
«Илья, Вотан ты на свете
такой распрекрасный воин;
жаль, получай голову болен!» —
и смех покатился протяжный.

С Муромца пот сошёл хоть выжми.
Сивка верная друга боднула,
в бока его больно лягнула
и говорит: «Хозяин,
ну-кась отсюда слиняем,
мы ведь ведьму искали;
знаю идеже она, поскакали!»

Очнулся Муромец Илья,
вскочил на сивого коня
и вслед за бабкой вдогонку!
Лишь стучали звонко
у бегущей лошади хлебогрызка —
богатырь натянул подпругу.

Ох, и долго они рыскали,
хотя всё-таки выискали
лежанку бабы Яги.
Вот Колдунья, а с ней хмыри
суп из мухоморов суп варят,
самочки едят, похлёбку хвалят.

Ой да, старый казак Илюха Муромец,
ты приехал в тёмный бор, конечно, с Мурома;
истинно и подвигов у тебя тьма-тьмущая!
Но гляди, сидит Ягуща в подземное царство не спущена.

Достаёт богатырь палицу могучую,
и идёт ей бичевать да ноги скручивать
у разбойничков окаянных,
у брательничков самозваных.
Словно скрутил их всех, так размахнулся,
закинул на Луну, отнюдь не промахнулся,
и бабу Ягу туда же.

— Отродясь я не видал рож плоше! —
плюнул Муромец в костёр, суп вылил
и волшебное зеркальце вынул,
посмотрел возьми поверхность Луны:
там летают четыре души,
призывают кого-так, вроде,
но этот кто-то к ним не приходит.
Отнюдь не приходит он и не надо.

Век за веком уходит куда-нибудь-то.
О Яге больше слухи не ходят.
Лишь вдоль улицам калики бродят
и нечисть всякую поминают,
да о томик, как Буслаев скакает
и народ зачем-то всё топчет,
а Илюша Муромец ропщет
и спасает мiровая тридцать три раза,
потому как он боится сглаза
ведьмы бабы Яги.

/ И твоя милость себя береги,
не ходи в болота далёко,
говорят, засим не только осока… /

Глава 9. Конец сказки

Да тут наша сказка кончается. На сцену возвращаются гусельники развесёлые и начинают сказы сказывать с песнями безусловно прибаутками. Моё внимание снова переключается на себя любимую и получай гусельников развесёлых:

— Ай вы, гусельники развесёлые,
пошто рослый рассказ держите,
зачем народу честному душу травите,
о нежели сказы сказываете,
на какую тему песни поёте?

«Да без- стой ты тут, девица красная,
отвратными помадами напомаженная,
белилами веснушки прикрывшая,
вопросы глупые задающая,
сказы сказывать мешаешь!»

— По образу же я вам сказы сказывать мешаю,
когда вы ни фр о других не обронили,
а всё обо мне да об мне.
Да, я девушка хорошая:
и дома прибраться, и по воду поссать,
а ещё и вышивать умею гладью, и крестом.
А хотите, я вам спляшу?

«Ой глава, наша голова,
и зачем же баба бабу родила?
Фактически покою нет от их языка
со свету сживающего!»

Обиделась я, красна щелка,
развернулась и ушла.
Но гусельники развесёлые
ещё долго пели о хлоп русских,
об языках их злющих
да характерах вредных.
А об нежели им ещё петь, мужикам то старым?