Богатырь Бова и будущее неведомое

(Продление сказки «Забава Путятична и змей Горыныч»)

Глава 1. Народился силач, делать нечего — надо идти воевать

Вот те сказки новой зачатие.
Забава Путятична заскучала
и родила богатыря,
легко рожала — часа двое,
а как встала с постели,
так пила да ела
и кормила грудью:
— Ох, былинным достаточно!

— Откуда ж такой взялся? —
муж (царь Николай) любовался. —
Я, ну и ну, роду царского.
А ты, вроде, барского.

— Я, мой милый, княжновична,
а у тебя, папаша, нету совести!
Ведь дядя мой, князь Володимир,
богатырям — пахан родимый!

— Как это? — лоб вытер Николай. —
Врёшь твоя милость всё! Ну-ка давай
назовём дитятку Бова.

— С именем таким я безвыгодный знакома.
Давай уж Вовой наречём, оно роднее.

— Кого и след простыл, будет Бова! — царь всё злее.

Ох и долго они пререкались,
однако имя Бова всё ж осталось,
на то царский был издан эдикт:
«Королевич Бова родился, не сглазь!»

«Ай королевич Бова
взглядом незнакомым
нате всё на свете смотрит
да пелёнки портит!» —
пели мамки, няньки
и качали ляльку.

А Путятична, в духе повелось, летала,
ей вослед молва бежала:
«Ой, долетаешься, проститутка!»

Царь махал ей с крыши древком,
на котором вышито было:
«Вернись, одалиска, ты сына забыла!»

И Забава всегда возвращалась,
в платье царское наряжалась,
правда шла к сыну и мужу.
А что делать-то? Нужно!

Видишь так года и катились:
крестьяне в полях матерились,
люди, по образу мухи, мёрли.
Татары с востока пёрли,
с юга тюрки катились.

А да мы с тобой выросли и влюбились
в нашу (не нашу) Настасью:
сынок свадебку просит, здрасьте!

Короче, к свадебкам привыкать нам нечего,
вот и Настасья венчана
в королевиче Бове.

Народилось дитятко вскоре.
И жизнь начала ломаться:
с богатырешкой Бовой отваживался
драться лишь самый смелый,
ага и то, напрасно он это делал.

Потому как слухи ходили:
пирс, Добрыня или Чурило
у принца в батюшках ходит.
Но кто именно слухи такие разносит,
тот без башки оставался.

Королевич нате это смеялся
и отца обнимал покрепче,
а как станет обоим отпустило,
так айда в шахматы биться!

Шут дворцовый тогда веселится —
кукарекает и кудахчет,
Забава Путятична плачет,
Настасья крестом вышивает,
а нянька младенца качает.
Смотри такая идиллия в царстве.

Но сказывать буду, что тогда
в государстве нашем случилось.
Птица в оконце билась
и кричала: «Там злополучье снаружи,
богатырь на подмогу нужен!
Монгол потоптал всех татар,
татарчат а в войско прибрал.»

Хм, с монголами драться
мы устали сейчас. Сбираться,
хошь не хошь, а надо.
Пока молод детинища, бравады
в нём хоть отбавляй!
Поэтому, мать, собирай
сына в таска одного-одинёшенька.

Настасья ревёт, как брошенка,
Николай кряхтит, невыгодный верит птице:
— Ой, заманит тебя «сестрица»!

Но кто такой родителей слушал,
тот щи да кашу кушал,
а выше- в котомку копчёных свиней
и со двора поскорей!

Глава 2. Бова в нашем времени

А наравне вышел в чисто поле,
так от рождения горе
сгинуло по сей день как есть.

— Эй, монголка, ты здесь? —
расправил витязь свои плечи,
протёр у копья наконечник
и пешком попёр в соответствии с белу свету,
аукает врага, а того нету.

Забрёл в гнилую долину
(кликнул спустя некоторое время зачем-то вашу Инну)
и в огромную яму провалился,
а чисто на ножки встал, так открестился
от него долина) (земная прошлый да пропащий.

Будущее стеной встало: «Здравствуй,
проходи, подождите на наше лихо,
только это, веди себя молчаливо.»

Отряхнулся Бова, в путь пустился,
на машины, на у себя глядел. Дивился
как одеты странно горожане,
каждого глазами провожает.

— Что же же на меня никто не смотрит,
по другому я одет, походно? —
удивляется верзила богатырска. —
И от вони уж не дышит носопырка!

Ой, далеко не знал королевич, не ведал,
что он «Дурак-зритель пообедал
и с кафе идёт в свою театру», —
так прохожие думали. Назад
захотелось в прошлое вояке,
страшно ему стало, чуть безграмотный плакал.

Машины, дома, вертолёты,
ни изб, ни коней, ни пехоты,
не более чем одна бабуля рот раскрыла:
— Чи Иван? А я тебя забыла!

Плюнул семи пядей во лбу и открестился.
Белый свет в глазищах помутился,
и пошёл в пекарню свой вояка:
— Дайте хлебушка, хочу, однако.

Удивились пекари, хотя хлеб подали,
и как кони, в спину Бове ржали:
— Эгей артист, а где твоя театра?

— Домой хочу, верни меня назад,
добрый хлебопёк, я заблудился.
Там у нас леса, поля. Глумился
бурят над бабами долго,
на него я и шёл вдоль Волги.

Без- поверили хлопцы Бове:
— Иди-ка ты, дружище, в целомудренно поле,
там родноверы пляшут,
реконструкторы саблями машут,
твоя милость от них, по ходу и отбился.

Королевич с булочной простился,
поклонился ей число три раза.
Пекари аж плюнули: — Зараза!

И пошёл Геркулес в чисто поле,
там с радостью приняли Бову,
хоровод вкруг него водили,
саблями махали, говорили:
— Ты откуда такого типа былинный?
Меч у тебя дюже длинный,
да и не в меру наболевший,
держи деревянный, будь проще!

Поглядел богатырь на сие дело,
меч деревянный взял и всех уделал!
Крутой горкой ратников сложил
(само собой) разумеется дальше свой путь продолжил.
«Странно как-то все», — подумал
и экскалибур булатен он вынул
из ножен на всякий быль.

А на небе сгущались тучи —
«птицы» чёрные надвигались,
королевичу в мегафон кричали:
«Без сопротивления, парень,
руки за голову!» Вдарил
здоровяк бегом с этого места.

Сколько бежал — неизвестно,
но подбежал к замшелой избушке,
идеже жила не старая старушка.

— Спрячь меня, бабка, скоренько,
а то «вороньё» одолеет!

— Ты, воин, чего-то попутал,
чернь кругом. Чёрт тут плутал,
да и тот, поди, заблудился.
Твоя милость случаем мне не приснился?

— Я богатырь королевич Бова.

— А я Агафьюшка Лыкова, будем знакомы.
Отдохни да иди отсюда лесом,
хозяйка тут прячусь от прогресса,
но он проклятый меня находит:
так и дело сюда приходят
учёные да спасатели,
геологи иль старатели.

Нахмурился святогор, сказал:
— В какой же мир я попал?
Всё чудно, ни изб, ни пехоты,
телеги самочки бегут и в небе эти…

— Вертолёты! —
Агафья ему подсказала. —
Ну-ка, об этом и я не знала,
а изб у нас было в навал,
насчёт пехоты не помню что-то.
Сама (давно в миру я не живала,
что там и как — уже позабыла.

— Чисто, мы с тобой, бабуля, с одной сказки?

— Нет, мой милок, не строй глазки!
Тебе одному в своё царство
якобы-нибудь надо верстаться.
Я ведь здешняя, живая,
ты ж нитки) светишься. Не знаю
как тебя обратно и вернуть.
Считаться с чем б мне немного отдохнуть, —
и тут же старушка уснула.

Печурка тихонько вздохнула
и шепнула богатырю:
«Прыгай в меня, помогу!»
— В сварог? «Да прям в кострище,
а как станешь ты пепелищем,
яко в сказку свою и вернёшься.»

— Ай, жизнь не мила! — берётся
королевич следовать дверцу печи
и в пекло прыгает! Не кричи,
сгорел Самсон дотла.

Тут проснулась Агафья, сама
дровишек в печурку подкинула
пусть будет так вслед за служивым и сгинула.

Искали с тех пор Агафью:
«Нет её, сгинула нафиг!» —
геологи мрачно кивали.
Журналисты статейки писали:
«Лыкова свет Агафья
съела оптом подаренный трафик.»

Но людям до этого не было конъюнктура,
они на работе ели
свои с колбасой бутерброды
и думали о пехоте,
о машинах, домах, вертолётах,
о дальних военных походах.

Главарь 3 Богатырь и Агафья в совсем далёком будущем

Герои ж наши приземлились в королевство,
где вовсе не знали барства,
и не было сих … людей.
Проникли они в мир зверей.

Там медведи сидели держи троне,
ёлки тоже считались в законе
и издавали указы:
«На ёлки, ели безлюдный (=малолюдный) лазить!»

К ним лисы ходили с подносами
с очень большущими взносами:
медок несли и колышки —
кругом елей ставить заборишки.

А зайцы так низко кланялись,
точно их глаза землёй занялись:
всех жучков вокруг ёлок вывели
и листву опавшую вымели.

Ай ладно хорошее было то царство!
Про людское писали барство
длинные книга:
«Жили людишки, знаем,
но было дело, вооружились,
самочки с собой не сдружились
и прахом пошли, рассыпались!
А мы через их смрада одыбались
и закон подписали дружно:
люд безнравственный нам больше не нужен!»

* * *

Ну так вот, здоровяк огляделся,
на старушку покосился, отвертелся:
— Ты ж гутарила, который не из сказки?

— Нет, не строй, служивый, глазки,
а ну-ка-ка хибару руби,
будем жить тихонько. Не свисти,
а ведь черти быстро нагрянут!

Богатырь на лес ещё однова глянул
да поставил Агафье хибару,
печь сложил, в ладошки вдарил:
— Уходите я, бабуся, отсюда,
надо мне идти, покуда.

— Эй, сынок, а вырежь ми иконку,
без неё никак! Вали вон ту сосёнку.

Пиния корявая оказалась,
дюже долго с жизнью прощалась,
застонала возлюбленная, заскрипела:
«Пожалей!» — А мне какое дело!
«Знаю я твою кручинушку-беду.
Без- губи, домой дорожку укажу.»

Интересно стало Бове:
— Ужели трещи, путь тут который?

«Тебе надо бы принестись до медведей,
они цари-ведуны и бредят
тайнами истинно ворожбою.
Мишки тайные двери откроют
в мир твой летошний да грозный.»

— Это разговор уже серьёзный.
Ладно, хэндэхох стоймя, лесная,
а я иконку бабушке сварганю
из берёзовой бересты.

Нашел: — На, Агафьюшка, держи!

* * *

Схватила старушка иконку
и стала обретаться долго, долго
в этом царстве зверей
те уж привыкли к ней,
оксимель катили к избушке бочками,
спелую тыкву — клубочками,
а Агафья им песни пела
ей-ей за общим столом сидела.

Зайцы кланялись ей, было, низехонько,
но запустила в них Лыкова миской.
С той поры обнаглели зайчата,
разбрелись вдоль заячьим хатам,
окучивать ёлки отказываются.

Зачахли ели. Разбрасываться
семенами айда тополя.
«Смена власти!» — среди зверья
поползли чи трезвон, чи слухи.

Но к слухам медведи глухи,
потому точно королевич Бова
пировал с ними день который.

Весела была, скажу я вас, гулянка:
скатерти на столах — самобранки,
на них яств земных, ой, числа нет!
Медовуха бочками мерена,
по усам у Бовы стекает.
А медведи гостю байки бают.

Смотри так тридцать лет и три года
песни, пляски, текли хороводы
вкруг Бовы и длинных столов:
промывание, то бишь, мозгов!

А рано ли в голове стало пусто
у королевича, квашеная капуста
заменила все на свете блюда:
съесть решили парнишку, покуда
он разжирел правда обмяк.

И причина нашлась: «Так как
вооружён богатырь и опасен,
а в соответствии с сему лес наш прекрасный
надлежит уберечь от народа!
/ Ступень, подпись: Природа. /»

И как водится на белом свете,
коли есть богатырь, то его дети —
лишний довесок к сказке,
чего) мы не потратим
на них ни единого словоблудие.
Сжечь решено было Бову!

Звери кострище соорудили,
королевича быстротечно скрутили,
к столбу позорному привязали
и откуда-то спички достали,
ей-ей подпалили как бы случайно.

«Вот те и вся наша книга за семью печатями!» —
косолапые дружно хохочут,
птицы на ветках стрекочут.
Футляр богатырь дотла!
Плачет Природа сама.

* * *

А королевич в свою сказку опускался,
настроение его обратно в атомы сбирался,
мозг на место неслышно вставал:
«Лишь бы мой народ меня признал!»

В народе его ждали приставки не- дождались:
по хатам искали, плевались.
Не найдя, вздохнули облегчённо:
— Кончился всегда богатырский, почёстным
пирам даёшь начало!

Только жалобно Анастасия кричала.
Да кто ж её, Настасью, будет слушать?
Толпа брагу пил, мёд кушал.

Но богатырь всё но вернулся.
Николай умом перевернулся,
Забава Путятична в рёв,
а Настя милая — безграмотный разберёшь:
то ли плачет, то ли смеётся.
Все ж таки жёнам больше всех достаётся,
когда у мужчин веселье:
кампания или глупо похмелье.

Вот и сказке нашей КОНЕЦ.
А твоя милость знай теперь, что есть гонец
между небом и землей —
королевич Бова моего!