Симпатия лежал на боку, уперев локоть в подушку, и все коврижки не мог сосредоточиться на чтении детектива. Да и т. е. можно было читать, когда прямо перед твоим носом снует тама-сюда очаровательная женщина в белых просвечивающихся трусиках и в тонком ажурном бюстгальтере?
Вроде бы желая окончательно вывести его из себя, она повернулась к нему задом, склонилась над капроновой сумкой и принялась укладывать в нее пелена.
Видит Бог, он крепился! Как мог, крепился! Хотя все на свете должно иметь свои разумные формат!
Мягко, словно кот на охоте, он снялся с кровати, тихо скользнул к ней, просунул ей под мышки свои жаркие ладони, ухватил ее из-за груди и нежно привлек к себе. Он поцеловал ее в плечо. Симпатия недовольно вздохнула:
– О-ссподи!
– Что – оссподи! – нахмурился симпатия.
– Ничего,– сказала она, выпрямляясь и отталкивая его локтем. – Пусти!
– Безвыгодный пущу! – он попробовал перейти на игривый порядок. – Поймал! Поймал! Все, я тебя поймал! Теперь твоя милость – моя синичка!
– Да пусти же! Твоя милость что, рехнулся?
– А что тут такого военного? – произнес симпатия с обидою в голосе. – Или мы с тобой не хозяин и жена?
– Ну, так и что? Ты подожди в окно. Белый день на дворе.
– А какая непохожесть?
– Здрасьте!
– Ну, пошли! – он потянул ее к постели. – В одно прекрасное время, два – и в дамках.
– Да ты что, Александра? – она выдернула руку. – В своем уме? Неотлагательно Оксанка придет. Что тогда?
– Не придет, – возлюбленный улыбнулся, хитро прищуривая глаз. – Она катается получи и распишись качелях.
– А если вернется?
– Ну, давай закроемся сверху ключ.
Она посмотрела на него, как на сумасшедшего.
– И каковой же ты все-таки невыдержанный, а, Саша? Паче бы помог мне сумку собрать.
– А чем сие, собственно говоря, лучше? – спросил он.
Она осуждающе качнула головой:
– И почему ты всегда думаешь не долее чем только о себе?
– Неправда, – сказал он. – Вот-вот я думаю о тебе.
– Нет, – сказала она. – Твоя милость, прежде всего, думаешь о себе. Если бы ты думал об мне – ты бы вел себя иначе.
– И (как) будто же, например?
Она снова склонилась над сумкой, игнорируя его злоба дня.
– Сперва помог бы тебе уложить тряпки, а? – сказал некто, не сводя с нее блестящих глаз. – Или простирнул бы тебе трусишки, наверно? Ведь должен же я ЭТО чем-то заслужить, таким (образом – нет?!
Она выпрямилась – гибкая, стройная, на правах лань. Ее глаза горели.
– Тебе что, снова захотелось поссориться?
Она была красива, очень красива. И на диво понимала это. Он был целиком в ее власти.
– Неужто, давай, давай! – подзадорила жена. – Что а ты замолчал?
Надув губу, она уселась на станок с видом обиженной девочки и сложила ладони топориком между колен. Возлюбленный подошел к ней и мягко опустил руку на ее плечо:
– Да что вы?, ладно… – сказал он. – Давай, замнем с целью ясности…
– Нет, отчего же,– воскликнула симпатия со звонкими дрожащими переливами в голосе. – Давай, давайте! Продолжай!
– Ну, все, все. Успокойся.
– В отлучке, это же надо, а? – она вскочила, всплеснула руками, и закружила соответственно номеру. – Раз в кои веки вырвались на покой – и нате!
– Ну, ну… – примирительно промурлыкал дьявол. – Ну, ну…
– И стоило ехать по (по грибы) тридевять земель лишь только затем, чтобы опять быть в ссоре (не в ладах) между собою? По-моему, с таким же успехом мы могли бы делать это и дома!
– Ну, все! – он поднял цыпки вверх в знак капитуляции. – Все! Я осознал! Сдаюсь!
– И будто ты осознал?
– Я осознал, какой я законченный негодяй.
– Вишь видишь, Саша, видишь? – уколола она. – С начала ты начинаешь!
– А что я начинаю? Я просто констатирую эпизод: перед тобой стоит человек, исполненный самых гнусных пороков. Некто отравляет тебе жизнь и не дает спокойно отдыхать. Я прав?
Возлюбленная не возражала.
– Ну, вот… Молчание – нить (красная) согласия. А хочешь, я скажу тебе, какой мой самый ужасный недостаток? Сказать?
– Нет.
– Почему?
– Приставки не- надо.
– А я скажу. Я все-таки тебе скажу. Моего самый страшный, самый главный недостаток состоит в том, ась? я – мужчина, а не тряпичная кукла. И что в моих жилах течет смертоубийство, а не клюквенный сок. Понятно, во мне есть кроме и много разных других недостатков. Но этот – главнейший.
– Нет,– возразила жена. – Главный – безлюдный (=малолюдный) этот.
– А какой?
– Главный – это оный, что ты слишком любишь себя. А на жену тебе начхать!
– Так тому и быть! Целиком и полностью с тобой согласен! – он нервно улыбнулся. – Я – тахарь. Со мной жить невозможно! Даже не представляю, ровно ты, бедняжка, маялась со мной столько лет!
Дьявол подошел к шкафчику, сердито распахнул дверцу и достал из кармана висевших тама брюк сигареты и спички. Избегая смотреть на жену, пасмурно бросил в пустоту загадочную фразу:
– Ну, ничего… Во всю мочь твоим мучениям придет конец.
Он направился в тесную сруб душевой.
– О, Боже! – зашелестел за его задом страдальческий голос. – О, Боже мой!
Курение – паки (и паки) один из его многочисленных недостатков! Она боролась с этой пагубной привычкой мужа счета лет, но искоренить ее так и не смогла. Со многими другими его пороками ей удавалось осведомиться намного легче.
Когда она выходила за него замуж, спирт был веселым компанейским парнем. Любил шутить, бренчать получай гитаре и петь своим медвежьим голосом всякие несуразные песенки. Носки разбрасывал в соответствии с комнатам, где попало. А уж о том, чтоб перемыть посуду, разве помочь ей постирать белье – и мысли не возникало! Иногда, вырвался на волюшку-волю, закатывался с дружками в какую-нибудь забегаловку и впоследствии заявлялся домой подшофе.
Ну, да все это в далеком прошлом. Друзей его возлюбленная быстро отвадила (выбирай, или я – или твои забулдыги!) Поэтому загрузила домашней работой (чем попусту наяривать на своей «балалайке», помог бы то ли дело жене!)
Не сразу, но постепенно, шаг за шажком, приучила его ходить по магазинам за покупками, споласкивать посуду, делать уборку в доме, стирать белье… Возлюбленная упорно лепила его под себя, «одомашнивала», чисто зверька. И, в конце концов, ей удалось вылепить из него показательно-показательного супруга. Хотя, понятно, до полного совершенства ему было до этого времени далеко.
Да и возможно ли в принципе соответствовать женскому идеалу? Равно как не тянись, как ни пытайся – а всегда сорная трава не пропадет кто-то, кто превзошел тебя.
Чей-ведь там муж – то ли Вася, то ли Петя – в соответствии с слухам, чудесно готовил! (В то время как ОН, словно ни билась она, так и не научился готовить борщок).
А еще чей-то муж сделал в доме такой восстановление, что все вокруг только ахнули, обалдели и попадали в беспамятство.
А еще кто-то… Словом, было куда умножаться, было к чему стремиться.
Сейчас ему 32 года. Симпатия стоит в тесной клетушке душевой, облицованной белым кафелем, и курит. С беленого потолка свисает поржавевшая фиал распылителя. Пол выложен коричневой плиткой, с небольшой воронкой для того стека воды.
Кроме жены, у него есть дочеришка Оксана, в которой он души не чает. Девочке всё ещё только 11 лет, а ведет она себя как самая настоящая дама. Своими повадками Оксана напоминает мать – та но ленивая грациозность движений, то же обостренное чувство собственного добродетели. И даже те же командные нотки в голосе при разговоре с ним, своим отцом.
Ясненько, как божий день, что выйдя замуж, она начнет вертеть в семье. Будет держать своего муженька в ежовых рукавицах. Спирт станет ходить у нее на цыпочках, по одной струнке – в этом вышел ни малейших сомнений. Ну, а, пока, а неимением мужа, дочерь отрабатывала свои навыки на нем.
Как мило округляла симпатия свои большие, небесной синевы очи, как очаровательно выпячивала пухлые губки получи и распишись нежном белоснежном личике, обрамленном густыми пшеничными волосами, делая ему словоизлияние:
– Папа! Ты что, опять курил? Ведь твоя милость же знаешь, что тебе курить вредно! Смотри, найду твои сигареты – и выброшу их бери помойку!
При этом она топала ножкой, и это вызывало у него трогание. В другой раз она грозила ему тонким пальчиком с оранжевым маникюром:
– Папаша! Ты что, снова лежишь на кровати в верхней одежде?! Вставай неотлагательно же, или я пойду и расскажу об этом маме!
И даже если по праздникам, когда все веселились и позволяли себе пить по рюмочке-другой, он находился под неусыпным двойным контролем.
– Александр, тебе уже довольно, – говорила жена непререкаемым тоном, накрывая ладонью его рюмку. – Немедленно выпьешь – а потом будешь всю ночь мучиться с желудком.
И когда жена каким-то чудом не успевала уследить из-за ним, дочь была начеку, на подстраховке:
– Папусенька! – копируя повелительные интонации матери, восклицала она. – Твоя милость уже выпил две рюмки! Тебе хватит! Или забыл, что-то тебе пить вредно?
Гости добродушно посмеивались, а он с улыбкой разводил цыпки:
– Увы! Такова моя доля… Двойной отбор!
Он сделал новую затяжку и зашелся нехорошим кашлем. В последнее промежуток времени у него начало пошаливать сердце и стали проявляться симптомы язвы желудка. А кроме усилился этот нездоровый кашель…
Да, правы, правы его неусыпные контролеры! Пристало ограничить себя во многом: не есть жирного, соленого, сладкого, острого, безвыгодный пить, не нервничать, не курить… Но, к сожалению, этому мешал пока еще один его очень крупный недостаток – его слабовольность, о чем без устали напоминала ему жена.
О, она, кажется опытный шахматист, умела просчитывать ситуации на несколько ходов первым делом! Неважно, что служило поводом для их размолвок – возлюбленная всегда оставалась непреклонной, и он первым приходил мириться к ней. А если так, стало быть, был и со всех сторон прошу прощения! И вот тут-то, когда он «склонялся» поперед. Ant. после ней, пытаясь загладить свою провинность, пусть даже и мнимую, и наступал самый выгодный момент для его дрессировки.
Было около четырех часов дня, егда из домика заводского пансионата «Лазурное» вышла красивая новобрачная женщина в легком халатике, под которым угадывались очертания ладной фигурки. Рядком с ней шагал мужчина – стройный, задумчивый, из числа тех, какими судьбами вызывают повышенный интерес у женщин. Мужчина был в плавках и нес в руке капроновую сумку. Особь женского пола говорила, а мужчина внимал. Пока они были в номере, возлюбленная уже высказала ему, как он мало любит и ценит ее и нонче развивала эту непреходящую тему.
Оказывается, какой-то муженек, какой-то там ее дальней знакомой купил ей дорогую шубу и бешено красивые итальянские сапоги. В то время как ОНА ходит голая и босая, как бы нищенка! (Если верить термометру, сейчас было 32 градуса тепла, и спирт никак не мог взять в толк, зачем его супруге понадобились волосяной покров и сапоги?)
Другой же муж, другой жены, смастерил у своего домика будь здоров красивый палисадник и выкрасил его в зеленый цвет. Около сего палисадника этот расчудесный муж (с которого, вне всякого сомнения, ЕМУ следовало бы заимствовать пример) сделал изумительную песчаную дорожку, а за палисадом посадил розочки. (У них а дома забор стоит некрашеным вот уже второй время!)
Мысль о розочках натолкнула его супругу на другую догадка: она вспомнила о каком-то чрезвычайно внимательном и галантном муже до сего часа одной своей знакомой. Так вот, этот удивительный мой едва ли не каждую неделю дарил своей жене дары флоры. А ОН? Сунет ей, словно веник, букетик на На восьмом месте Марта, да день ее рождения – и все, отбоярился!
«Беседуя» таким образом, молодое племя люди прошли вдоль бетонного забора, отделяющего море ото пансионата, обогнули его, и перед ними открылось песчаное берег пляжа. Они прошли еще метров двадцать или, может взяться, тридцать по направлению к берегу, как вдруг мужчина выронил сумку, издал визгливый крик, бросился наземь, ударился грудью о песок и, обернувшись чайкой, взмыл к небесам и полетел к синему морю.
Ночным делом разыгрался шторм, и буря свирепствовала почти до самого утра. А утром, на скалистом берегу в километре от пляжа, мальчишки нашли мертвую окровавленную чайку с перебитыми крыльями.
20.09.2009 г.