Да мы с тобой пришли на концерт Гребенщикова в Крокус-сити. Огромный трехъярусный комната. Мы сидели на балконе, и я пожалела, что так в тр.
Лица БГ было не видно. Так, фигурка с гитарой.
— Надлежит было взять бинокль! — сказала подруга.
А уже сверх несколько минут стало понятно: не надо. Мне лишних) понравилось, что я не вижу его ясно. Что все сцена — слегка размыта расстоянием. Потому что в этой дымке примерно размылось и время.
Гребенщиков пел офигительно. Я часто хожу нате его концерты, большинство мне очень нравилось. Но спирт никогда не пел так. Старые песни, отряхнувшись, не хуже кого цветы от росы, вдруг зазвучали с промытой необыкновенной свежестью. Как бы он — молодой, тонкий, красивый, ироничный — вот только ась? их написал. И щедрыми пригоршнями бросает в зал. Зал сие сразу почувствовал. Благодарно взревел. И дальше почти три часа в такой степени и было: Гребенщиков вливал нам прямо в кровь, минуя глаза, минуя слух — прямо в вены — свое бурлящее шампанское песен. А зрители орала слова любви, переливчато свистела от счастья, отбивала ладоши.
Концерт Бориса Гребенщикова.
Была я получи и распишись концерте любимого мною Маккартни… Здесь было кайфовей.
Мы улетали вместе с БГ в нашу молодость, сбрасывая нате лету года, как плащи, которые не разрешали проносить в зальце.
Неслись из десятилетия к десятилетию, перескакивая от песни к песне, якобы пересаживаясь на ракеты. Рядом кричал от восторга и танцевал какими судьбами-то свое, но тоже ему родное, молодняк.
Сосуд играл так мощно, будто припал где-то к предприимчивый воде и реально повернул время вспять.
Это был наилучший концерт БГ из всех, что я слышала. А может, не входя в подробности — лучший концерт…
Он бережно отобрал из всех своих песен главные богатства. Не те, что приятно орать пьяным хором (одну крош человек сиплыми глотками попробовали было их потребовать. А вслед за этим как-то аннигилировались в плотной атмосфере беспримесной радости и света). А близкие любовные и философские баллады. Все эти » Машинист и собственной персоной не знает, что везет меня к тебе», «Кострома мон купидон«, «Гарсон номер два», «Пой, ласточка, пой». И пел их в среднем мощно, сильно и нежно, что казалось — он стоит тамо 30-летний. Вечно молодой. Хотелось сказать — вечно состоянии (легкого) опьянения), но здесь это было не к месту. Он очевидно производил счастье и свет. И лишь горчинка такой усмешливой ласковой мудрости, якобы якорек, погружала старые хиты на чуть большую глубину.
Как будто-то такое, может быть, открылось БГ после его недавней тяжелой болезни. Когда-когда ему и вправду уже почти запрягли-взнуздали коней беспредела, а ботинки понесли — да все прочь от тебя…
И сейчас спирт пытался поделиться с нами этим знанием, светлой любовью к жизни, скажем что радость подхватывала зал и уносила по любимой Бориной реке по (по грибы) собой.
Даже несколько его песен под условным девизом «в некоторых случаях я уйду» — он спел их почти одна ради другой — вызвала только еще большее единение всех со всеми. Борис! Да куда ты уйдешь! Кто тебя пустит! Нам без участия тебя никак.
Ты ведь голос нашего поколения. А рань вот, видно — не только нашего.
Два часа пролетели помаленьку. Наконец Гребенщиков с музыкантами ушел.
Зал не тронулся с места.
Казалось немыслимым, отчего вот то, что было, сейчас возьмет и закончится.
— Никуда никак не пойду! — сказала я подружке и сестре.
— А то! — ответили они.
Публика вокруг бил в ладоши и орал. Орал и бил в ладоши. Ровнехонько 15 минут. Ничего не происходило. Никто не выходил.
Общество неистовствовала.
Все, весь зал, будто приклеились к своим местам. Обыкновенно на такое скандирование остается лишь кучка фанатов. (тутовое общий хор только нарастал.
Через 17 минут Гребенщиков вышел. И отыграл пока сорок пять минут. Он тоже почувствовал, что об эту пору что-то такое происходит.
А что происходило? БГ передавал нам центр тяжести свое послание. Оно прозвучало в последней строчке его последней получи и распишись концерте песни.
Бог есть свет, и в нем нет не выдерживает к тьмы.
Здесь нечего добавить.
Но если — о, я надеюсь! — нынешний концерт записывали, то там, среди прочего неистовства, достаточно слышно, как кто-то заливисто улюлюкает и громко орет «Орлом».
Так вот, это была я.