Лапшин против манекенов, окончание

он еще может заступить на дежурство в ночь. Проверить это можно будет завтра утром, а на сегодня с меня хватит – не следует без особой нужды светиться у Шипра, я и так появляюсь тут уже во второй раз.

Я сажусь на электричку и уезжаю в Рикоко, крепко надеясь на то, что пока еще не попал под колпак Яндекса. Не знаю, что подумала Долорес, не обнаружив утром в своей постели некоего ученого-филолога Герберта Стоуна из кембриджского университета? Но дело есть дело. И оно – прежде всего.

Однако как раз дело и не двигается с мертвой точки.

Да, я вошел в контакт с Долорес! (И, надо признать, это был восхитительный контакт!) Я установил, что девушка была знакома с Филиппе Эстрадой и даже некогда являлась его подружкой. И теперь точно знаю, что она попала в фотообъектив Брячислава отнюдь не случайно. И – что с того?

Она больше не поддерживает с Эстрадой близких отношений. К тому же Долорес почти две недели отсутствовала на Филиппинах. И, таким образом, она не может знать о компакт-дисках, переданных Странником ее бывшему дружку.

Следовательно, я взял ложный след – ухлопал на связь с этой девушкой уйму драгоценного времени и не продвинулся в своих поисках ни на йоту.

Одиннадцать часов сорок минут. Я сижу на крохотной веранде в доме своей хозяйки и ем ее стряпню. За этим занятием меня и застает Долорес. Она как раз заходит к тете Лу занять немножко кокосового масла для пирожков. И, пользуясь тем, что тетя Лу – ни бум-бум по-английски, говорит мне с вежливой улыбкой:

– Негодяй! Неужели я так страшна? Почему ты сбежал от меня среди ночи, как вор?

– Я не хотел тебя компрометировать, моя радость,– вяло оправдываюсь я. – Ведь Рикоко – это такой маленький поселок. Тут везде глаза и уши. Начнутся пересуды. Вот я и решил уйти незаметно, пока темно.

– Очень мило с твоей стороны. Уйти – не сказав ни слова …

– Мне было жаль тебя будить, детка,– отбиваюсь я. – Ведь ты так сладко спала!

– И ты решил воспользоваться этим, чтобы задать стрекоча?

– О, Долли! Я заботился о твоей репутации.

– У, разбойник… – она капризно надувает губки. – Ладно. Я прощу тебя, но только с одним условием: ты должен искупить свою вину. И сделать это сегодня же вечером!

Взяв бутылочку кокосового масла, Долорес уходит, даже не взглянув в мою сторону. И это – еще не жена! Как видно, все женщины слеплены из одного теста…

Пообедав, я решаю прогуляться. Местность к центру поселка мною уже разведана, и теперь я решаю осмотреть тылы.

Я иду в самый конец участка тети Лу, опускаюсь в ров, поросший сочной травой, и выбираюсь на грунтовую дорогу. За ней купается в жарких полуденных лучах золотистое поле кукурузы. На дороге – никого: ни людей, ни машин. Я неторопливо двигаюсь  в сторону участка, на котором стоит домик Долорес. Вскоре среди кукурузной стены замечаю маленький проход. Куда ведет эта стежка? И вот я уже шагаю между неподвижных стеблей, возвышающихся над моей головой, как копья македонских легионеров. От разомлевшей земли поднимается теплый пар, и почти осязаемое марево животворящей нежности плавает над початками кукурузы. Я двигаюсь по тропинке минут десять или пятнадцать. Наконец поле оканчивается, и за ним моему взору открывается восхитительная картина. Вдали виднеется лагуна, заключенная в объятия почти отвесных бурых скал, поросших кустарником и редкими деревцами. Между лагуной и стеной кукурузы, из которой я только что вышел, струится прозрачный ручеек, и через него перекинут горбатый мостик. За мостиком – песчаная коса, и на ней стоят красавицы пальмы. Со стороны отмели лагуна имеет вид чаши-пиалы, и вода в ней голубовато-зеленая, с некоторой примесью синевы. А дальше, там, где залив теснится меж скальных громад, вода темно-синяя и, по всей видимости, довольно глубокая.

На сонной глади залива я не замечаю ни одной лодки или какого-либо иного плавсредства. Прибрежный песок девственно чист – как видно, по нему еще не ступала нога цивилизованного европейского человека: ни бутылок, ни окурков, ни прочих признаков его присутствия я тут не заметил. Местное население тоже почему-то отсутствует – а ведь какое местечко для пляжа! Лишь вдали, на прибрежном валуне, виднеется силуэт одинокого рыбака с бамбуковой удочкой в руке. Да загорелый босоногий мальчуган бродит по косе у кромки воды.

Я перебираюсь через шаткий мостик и двигаюсь вдоль залива, к ближайшей скале. Солнышко припекает все сильней, и во мне возникает желание искупаться. Наконец я не выдерживаю: сбрасываю с себя одежду в тени одной из пальм и захожу в воду, надеясь, что сюда не заплывают акулы и барракуды. А если и заплывают, то плавают сейчас где-нибудь в другом месте.

Вода чиста, как слеза младенца, и на дне видно каждую песчинку. Я ныряю, словно дельфин, ощущая всем своим естеством родство с водной стихией. Не даром, наверное, мои коллеги-биологи утверждают, что все живое на Земле вышло из воды. И человек – не исключение.

Накупавшись, я одеваюсь и продолжаю осмотр местности. Я забираюсь на скалы и любуюсь оттуда чудесным видом залива. Потом спускаюсь на отмель. Наконец, уже в сумерках, я возвращаюсь на базу – к хижине тетушки Лу. Пора нанести визит Долорес. Но перед тем как сделать это, мне следует переодеться. С этим намерением я захожу в свою комнатенку, и – замираю.

Окно в мою комнату открыто, и в него льется серый свет. У окна, на стуле, сидит какая-то фигура в комбинезоне. 

От фигуры исходит упругая, физически осязаемая сила. Кажется, сам воздух сгустился в моей комнатушке, а время улетело, превратилось в единый бесконечный миг.

– Садись,– произносит фигура на чисто русском языке и слегка поворачивает голову в сторону топчана.

Серый луч света скользит по его гладкой впалой щеке. Голос у моего странного визитера высокий и звонкий, как тонкая струна гитары. В нем не чувствуется никаких эмоций – ни волнения, ни агрессивности, ни дружелюбия.  Я иду к топчану. Каждый шаг дается мне с таким трудом, как будто я бреду по дну водоема. Наконец я опускаюсь на жесткий настил своего лежака. Что это? Сон – или явь?

– Кто вы? – спрашиваю я.

– Тот, кто не желает тебе зла,– слышу в ответ.

Тягучая, нереальная тишина. В голове – ни одной мысли.

– Ты должен прекратить свои поиски,– произносит фигура монотонным, лишенным всякой окраски голосом. – Это становится слишком опасно. Тебя вычислят, самое позднее, завтра к вечеру, а то и раньше. Мы не хотим, чтобы по нашей вине погиб еще и ты. Довольно нам Странника с твоим другом-фотографом.

Его слова, ясные и четкие, похожи на установку гипнотизера. Но еще раньше мне была дана другая установка. Где-то, в глубинах моего сознания, живет такая картина.

… Серый кабинет в сером здании на Лубянке. За письменным столом, в полувоенном кителе, сидит Му. У него серые проницательные глаза на тонком интеллигентном лице – лице интеллектуала высочайшего класса. С этим лицом как-то не вяжутся его густые вьющиеся волосы, напоминающие кудри всенародно любимого поэта-лирика Сергея Есенина. Но Му – не поэт-лирик, у него совсем иная специализация.

Му смотрит на меня своими цепкими стальными глазами и произносит, чеканя каждое слово:

– Ты должен доставить информацию от Странника. Все остальное не имеет значения. Никакие другие сведения, как бы ценны они ни были, тебя не должны интересовать.

В хижине тети Лу звучит мой голос:

– Я должен найти то, за чем послан!

– Мы снабдим тебя всей необходимой информацией,– говорит фигура в комбинезоне. – И обеспечим отход. Кольцо сжимается, самому тебе уже не прорваться.

На столик ложится пластмассовая коробочка с компакт-дисками:

– Здесь то, что ты ищешь. Завтра будь за кукурузным полем, на берегу залива. Мы придем за тобой.

Я открываю рот, чтобы спросить у него, на чем они будут – на катере, баркасе? Но гуманоид уже поднимает ладонь вверх:

– Все. Мне пора.

Он медленно всплывает со стула, и его тело начинает распрямляться, как циркуль, и он поворачивается ко мне спиной. Мой дивный гость выплывает в окно, и он двигается по воздуху, словно по приставленной к небу доске. И он удаляется от меня и растворяется в сумраке надвигающейся ночи.

 

***

Я лежу на топчане и стучу шариками в котелке.

 

12

Восемь часов пятнадцать минут. Филиппе Эстрада наконец-то появился на моем горизонте! Он выходит из отеля Шипр и, не глядя по сторонам, направляется к подземному переходу. Не желая наступать на пятки Эстраде, я даю ему время уйти немного вперед, и когда между нами устанавливается намеченная мною дистанция, намереваюсь последовать за ним, но тут делаю для себя неожиданное открытие: я не один, кто интересуется ночным портье.

Впрочем, открытие это не такое уж и неожиданное. Эту парочку я засек сразу же, как только она объявилась. Крашенная блондинка со смуглой, как у цыганки, кожей и какой-то тип лет тридцати в черных зеркальных очках со стриженым ежиком. Они стоят у парапета подземного перехода и о чем-то беседуют. У типа грубое жесткое лицо с отвесным лбом и выдающейся челюстью – такой физиономией неплохо бы землю копать.  Он – в вишневом длиннополом пиджаке, на который выпущен отложной воротник цветастой рубахи. В руке у парня плетеная корзинка, и одна из половинок крышки откинута, а из нее выглядывает довольно-таки симпатичная мордашка дымчатого кота.

При появлении Филиппе Эстрады лицо фальшивой блондинки оживляется, и она что-то сообщает своему собеседнику, который стоит в это время ко мне спиной. Эстрада приближается к переходу, а тип начинает прощаться с женщиной: он целует ее в щеку, отходит от нее и машет рукой. Затем, вслед за ночным портье, исчезает в подземном переходе.

Фальшивая блондинка не трогается с места. Странно. Ее дружок ушел, и, вроде бы, ей уже нечего тут больше делать. Однако она словно приклеилась своим толстым задом к мраморной плите парапета.

Я не желаю понапрасну волновать смуглянку с белокурыми волосами, а потому не спешу вслед за ее приятелем. Если она осталась проконтролировать его отход, пусть убедиться, что за ним все чисто. Так что мне приходится и дальше разыгрывать из себя человека, поджидающего на условленном месте свою любимую тетушку. Или бабушку – кто знает?

Фланируя неподалеку от отеля, я вижу, как на другой стороне улицы из перехода выныривает голова Филиппе Эстрады, а спустя некоторое время появляется и человек с котом в корзине. Ночной портье идет по тротуару вдоль площади Манильских Комиссаров – в сторону автобусной остановки, у которой был убит Брячислав. На некотором удалении от него движется фигура человека с котом в корзине. Затем я теряю их из виду – за площадью улица уже не просматривается.

Маячить и дальше возле Шипра нет никакого смысла. Бросаться в погоню за портье – неразумно: за мною сразу же потянется хвост в образе фальшивой блондинки. Ладно. Главное мною установлено: Эстрада вышел на дежурство. И, причем, не в царстве теней.

Я поглядываю на свои часы и развожу руками, что должно означать на языке мимики и жестов приблизительно следующее: «Надо же! Не пришла!» После чего огорченно машу рукой, поворачиваюсь к крашенной блондинке спиной и удаляюсь от нее в противоположную сторону. Я уже дохожу до угла следующего квартала, когда меня обгоняет автобус – пятый номер. На всякий случай, бросаю взгляд на его окна. И выделяю в безликой массе пассажиров знакомый профиль – физиономию-лопату в черных очках. 

Стучу шариками по котелку.

Автобус идет на вокзал, с которого ходят электрички на Рикоко. (Это я знаю, так как и сам добирался туда этим номером). Если человек с котом находится в автобусе, то и Филиппе Эстрада тоже там. Кончено, портье может ехать домой, или куда-нибудь еще, но… чем черт не шутит.

Ловлю такси, и оно отвозит меня на железнодорожный вокзал. Поскольку такси является более скоростным видом транспорта, чем автобус, мы обгоняем его и финишируем с некоторым отрывом.

Взяв билет на Рикоко, я занимаю наблюдательный пост за чугунной оградой у боковой стены станции. Моя позиция хороша тем, что за оградой со стороны привокзальной площади меня рассмотреть невозможно. Зато я могу видеть площадь в просветы ограждения – и, причем как раз ту ее часть, на которой находится остановка автобусов.

Пятый номер приходит через семь минут. Среди вышедших пассажиров – и Филиппе Эстрада, за которым тянется, как нитка за иглой, человек с котом в корзине. Они направляются к центральному входу вокзала. Я передвигаюсь вдоль его боковой стены в сторону перрона, но на перрон не выхожу, а остаюсь стоять за углом здания.

Минут через 10 прибывает электричка, и пассажиры устремляются к ее дверям. Я выхожу из своего укрытия и пытаюсь отыскать взглядом в толпе пассажиров Филиппе Эстраду и человека с котом в корзине. Ага! Вон и они! Садятся в один из вагонов. Чтобы не мельтешить у них перед глазами, захожу в другой вагон.

На станции Рикоко выскакиваю из электрички перед самым закрытием дверей. И вижу немного сутулую спину Филиппе Эстрады в клетчатом пиджаке – ночной портье движется через боковой выход к стоянке такси. Человек с котом в корзине следует за ним. Я выполняю скрытый маневр: иду по перрону вдоль железнодорожного полотна, затем огибаю здание вокзала с другой стороны и останавливаюсь у киоска с прохладительными напитками. С этой точки наблюдаю за тем, как портье усаживается в такси и куда-то уезжает. Человек в зеркальных очках берет второй таксомотор и тоже отбывает в неизвестном направлении. К сожалению, больше свободных машин на стоянке не оказывается, и мне не остается ничего иного, как направить свои стопы в привокзальный ресторанчик.

Итак, размышляю я, потягивая густое филиппинское пиво под солененькие креветки, Эстрада жив-здоров. После ночного дежурства он не отправился домой, чтобы отоспаться в мягкой постельке, а сел на электричку и прибыл в Рикоко. За ним – хвост. И это неспроста. Конечно, портье мог приехать и к своим родичам. Но мне что-то мало верится в это. Слишком уж он озабочен для человека, решившего навестить свою родню. И что-то подсказывает мне, что он приехал именно к Долорес,  и причем с определенной целью.

Цель эта – явно не амурного свойства. Человек не отправляется с таким похоронным видом к своей возлюбленной. Да еще и спозаранку, после ночной смены. К тому же Долорес уверяла меня, что между ними давно все кончено…

Так это или нет, теперь мне остается лишь одно – ждать дальнейшего развития событий. И когда Эстрада вместе со своим филером укатят обратно в Манилу, попытаться выяснить у Долорес, зачем к ней пожаловал ее старый друг. Так что я терпеливо жду. Сначала в привокзальном ресторанчике, а потом и вблизи автобусной остановки.

Они приезжают вторым по счету автобусом. Я поглядываю на свои часы. Эстрада управился со своими делами довольно быстро – он отсутствовал один час и десять минут. Если вычесть время поездки в оба конца, то со своей родней он мог успеть, разве что поцеловаться.

Скрытое наблюдение за этой парочкой показывает, что они ожидают электричку на Манилу. Но когда электричка приходит, человек с котом загадывает мне новую загадку. Портье садится в вагон и уезжает, а человек с котом остается на перроне. Я ломаю себе голову: почему?

Через десять минут приходит очередная электричка с Манилы. И здесь меня ожидает новый сюрприз. Из вагона выходит… Филиппе Эстрада!

Шарики начинают хаотично позвякивать в моем котелке.

Ведь, если  верить моим собственным глазам, один Филиппе Эстрада сейчас едет на электричке в Манилу, а второй Филиппе Эстрада только что приехал на другой электричке из Манилы в Рикоко. И этот, вновь прибывший Филиппе Эстрада направляется прямиком к человеку с котом в корзине. Я вижу, как они о чем-то переговариваются, и как Эстрада-два время от времени кивает типу в зеркальных очках с таким видом, как будто получает от него инструкции.

Кто это? Двойник-манекен? А кто был, в таком случае, тот, первый Эстрада? Шарики, шарики! Не стучите так больно по моему котелку!

Получив указания от человека-лопаты, Эстрада-два идет на привокзальную площадь. Времени на дальнейшие размышления у меня нет – я стремглав бросаюсь к автостоянке, запрыгиваю в единственное тут свободное такси и сообщаю шоферу, куда меня везти. Не успеваем мы проехать и одного квартала – как навстречу нам уже катится автобус. А за ним едут целых два свободных такси. Досадно! И все-таки некоторая фора у меня есть.

Мы приезжаем к дому тетушки Лу за семнадцать минут. Я расплачиваюсь с водителем и захожу в домик своей хозяйки. Быстренько забираю компакт-диски, переданные мне вчера инопланетянином (я прикрепил их скотчем к сиденью табурета с внутренней стороны), потом иду на кухню и, пользуясь тем, что тетушка Лу куда-то отлучилась, вытаскиваю у нее из кастрюли две сочных румяных котлеты. Заворачиваю котлеты в обрывок целлофанового пакета, найденного мною тут же, на кухне и сую их в карман пиджака. После чего выхожу на улицу и бодрым шагом топаю к дому Долорес.

Открываю калитку и захожу во двор. Навстречу мне с заливчатым лаем несется дворняжка. Мы немного знакомы с ней, однако не до такой степени, чтобы она не цапнула меня за штанину, если ей представиться удобный случай, поэтому я встречаю ее гостинцами от тетушки Лу. Сначала бросаю ей под ноги одну, а потом и вторую котлету. Обнюхав дары, собака принимается за еду. Когда я прохожу мимо нее, она начинает недовольно урчать, очевидно, опасаясь, что я заберу у нее котлеты обратно, но я не делаю этого. Нет. Я просто прохожу мимо дворняжки, и она успокаивается, как получивший взятку налоговый инспектор.

Долорес не вышла на лай собачки – скорее всего, ее нет дома. Что же делать? 

Филиппинцы – народ, еще не достигший высот европейской цивилизации. Поэтому у них нет не только коррупции, гомосексуалистов и прочих благ западных демократий, но даже и обычных воришек! Это, конечно, возмутительно. Это дико. Это не демократично! Но зато дает мне возможность без всяких проблем проникнуть в жилище девушки – двери своих домов в Рикоко никто не запирает.

Войдя в дом, я захожу в ту комнату, где мы с Долли, подхваченные порывом страсти, уносились на седьмые небеса, и усаживаюсь в плетеное кресло. Ждать приходится минут пять. Наконец, во дворе раздаются гневные слова девушки: «Луи, бандит! Отстань, ты порвешь мне чулки!», свидетельствующие о том, что дворняжка, после съеденных котлет, находится в игривом состоянии духа.

Вслед за этим я слышу шаги девушки по маленькому коридорчику, шуршание пакетов, хлопанье холодильника и стук каких-то предметов – очевидно, она выкладывает из сумок купленные в магазине продукты. Я уже собираюсь пройти на кухню, чтобы порадовать ее своим присутствием, когда вновь раздается собачий лай – на этот раз весьма агрессивный. Долорес выходит во двор и пытается отогнать собаку от пришлеца, крича ей: «Луи! Ты что, сдурел?»

Не знаю, сдурел Луи или нет, но я чувствую, что он прав. Поэтому я захожу за портьеру, которая висит над дверью и, в настоящий момент, сдвинута на одну сторону стены, вынимаю пистолет из кобуры под подмышкой, и замираю. Собака все не унимается. Судя по ее остервенелому лаю, от того, пройдет пришелец в дом или нет, зависит жизнь ее хозяйки. 

– Да что это с ней? – слышу я со двора грубый мужской возглас.

– Не знаю. Взбесилась, что ли? – удивленно говорит Долорес. – А ты чего вернулся? Ведь ты же говорил, что уезжаешь?

– Я передумал.

– Почему?

Девушке все-таки удается отогнать собачку, и она с гостем заходит в коридорчик. Мужчина говорит:

– Хочу забрать обратно то, что оставил тебе.

– Но ведь ты же просил подержать у меня эти диски какое-то время,– говорит Долорес. – И сказал, что для тебя это крайне важно?

– Я передумал. Видишь ли, Долла, из-за этих дисков у тебя могут возникнуть неприятности. А я не хочу подвергать тебя риску.

– Чепуха,– произносит девушка с пренебрежением в голосе. – Или мы с тобой не друзья? И, к тому же, кто знает, что они у меня? Ты – да я.

– В тот-то и дело,– доносится голос мужчины из коридора. – Мы – друзья. И кому надо, это известно. И если ОНИ начнут поиски, то придут в первую очередь к тебе.

– Ну, как знаешь,– уступает девушка. – В конце концов, это твои диски, тебе видней.

С этими словами она входит в комнату, не замечая моего присутствия за портьерой, и следует в ее дальний угол. Мужчина переступает порог и останавливается в шаге от меня. Я осторожно выглядываю из-за портьеры и вижу его немного сутулую спину в клетчатом пиджаке. И удлиненный, как тыква, затылок с редкими клочьями седеющих волос. Девушка опускается на колени перед тумбочкой со стоящим на ней телевизором, она выдвигает нижний ящик и что-то достает оттуда. Рука Эстрады-два (а это он!) заползает за борт клетчатого пиджака, ползет под ним к спине, а потом медленно возвращается к бедру – уже вооруженная пистолетом. Долорес начинает подниматься с колен на ноги, одновременно поворачиваясь лицом к порогу, а двойник Эстрады – наводить на нее пистолет. Я молниеносно выскакиваю из-за портьеры и сабельным ударом бью Эстраду по тыкве рукояткой своей волыны. Голова, точно срезанная бритвой, слетает с его плеч и катится к ногам Долорес. Девушка бледнеет как мел, хватает ртом воздух и оседает на подкосившихся ногах.

Безголовый Эстрада-два (или кто он там такой?) так и остается стоять с наведенным, уже неизвестно на кого, оружием. Долорес без чувств лежит на полу. Я подхожу к ней и поднимаю с пола плоскую пластмассовую коробочку, выпавшую из ее рук. Открыв ее, убеждаюсь, что в ней лежит два компакт-диска. Опускаю коробочку в карман пиджака и, склонившись над девушкой, прослушиваю ее пульс. К счастью, он хотя и слабый, но ровный – девушка находится в обмороке.

Иду на кухню и приношу оттуда стакан воды. Брызгаю водой в лицо Долорес. Щеки девушки постепенно начинают розоветь, и она открывает глаза. Но, увидев безголового Эстраду с пистолетом в руке и голову на полу, снова теряет сознание.

Я возвращаюсь на кухню и беру там хозяйственную сумку. Кладу в нее голову манекена. Затем пытаюсь выдрать из его закостеневшей руки пистолет, но это мне не удается. Опасаясь, что пистолет может ненароком пальнуть, ставлю его на предохранитель. Подхватываю Эстраду-два под руки и волоку его к кровати – так трудолюбивый муравей тащит к себе в муравейник свою добычу. За этим занятием меня и застает Долорес, вновь приоткрыв веки. Не обращая на нее внимания, подтягиваю безголового к кровати, на которой мы с Долорес не так давно купались в текучих облаках любви, и запихиваю под нее дьявольское изобретение селенитов.

– Фу,– говорю, утирая лоб ладонью. – Ну, и тяжел же, с-собака!

Потом подхожу к девушке и помогаю ей подняться на ноги.

– Что… что… что… это.. такое? – стуча зубами, бормочет Долорес и льнет к моей груди.

– Долли, деточка, успокойся,– говорю я, ласково обнимая ее за плечи. – Все уже позади.

– Ах, Герберт… Кто ты?

– Я…

– Ты не филолог! Кто ты?

– Я тот, кто не желает тебе зла,– успокаиваю я девушку.

– О, Герберт! Что здесь происходит? Скажи на милость, или я сойду с ума!

– Не стоит, Долли,– увещеваю я. – Возьми себя в руки. Нам надо уходить. Оставаться здесь – слишком опасно.

– Но… – бессвязно лопочет девушка, еще не оправившись от шока. – Но… Как же так? Фелиппе под кроватью! Где его голова? Куда ты подевал его голову!

– Успокойся, Долли. И не спрашивай меня ни о чем. Чуть позже я тебе все объясню.

– Его голова! – скрестив кулачки у груди, выкрикивает Долорес. – Я видела, как она слетела у него с плеч и покатилась по полу!

Кажется, у нее начинается истерика. Сейчас это совсем некстати. Я подхватываю с пола сумку с головой двойника, беру девушку за руку и тяну ее к двери.

– Бежим, Долли! Бежим, детка! Они могут появиться в любой момент!

Она вскидывает на меня затравленные очи:

– А как же Чи?

Даже в такой момент она не позабыла о ребенке! И в этот момент, словно в некой сказке, на пороге комнаты появляется ее сын.

– Чи! – кричит Долорес. – Чи! Это ты?

Похоже, она уже не верит собственным глазам.

– Я,– говорит Чи.

Долорес подбегает к сыну и ощупывает его.

– Ты… ты… Это ты! – она, со слезами на глазах,  прижимает к груди сына. – Откуда ты взялся?

– Я пришел с бабушкой Юнг.

– А где бабушка Юнг?

– Зашла к бабушке Лу. Она сказала, что немного побудет у нее и придет.

– Чи,– вступаю я в диалог. – Нам надо срочно уходить.

– Куда?

Я приседаю рядом с мальчиком на корточки, поворачиваю к себе за плечи и говорю, совсем как взрослому:

– Чи, твоей маме грозит опасность. И мы должны ее спасти.

– Кто хочет обидеть мою маму? – гневно спрашивает мальчик. – Янки?

– Почему ты так думаешь?

– Мой дедушка рассказывал мне о них! Они бомбили нашу столицу и превратили ее в руины. А потом сбросили еще две атомные бомбы на мирные города! И сожгли людей в пепел. Они залезли к нам сюда со своими базами, и хозяйничают повсюду… Янки считают, что они должны иметь больше денег и разных вещей, чем все другие люди!

– Ладно, малыш,– говорю я. – Ты вырастишь – и сам во всем разберешься. А сейчас – бежим!

 

***

– Дисковод – Яндексу. Дисковод – Яндексу,– взывал человек в зеркальных очках.

Он стоял на тихой улочке и произносил слова в маленький микрофон, висевший у краешка его тонких змеиных губ. В одной руке он держал плетеную корзину, и из нее на солнечный мир взирала симпатичная мордашка дымчатого кота.

– Яндекс слушает,– раздалось в левом ухе человека с котом.

– У нас ЧП,– сообщил филер. – Этот парень, которого мы упустили в прошлый раз, каким-то чудом оказался в доме девчонки и спутал нам все карты. Кажется, он вырубил Дубль-По и, скорее всего, забрал диски. Сейчас я наблюдаю, как он с девушкой и мальчуганом лет шести уходит огородом в направлении грунтовой дороги. В руке объекта эР эФ/3  хозяйственная сумка цвета бордо. Жду ваших указаний.

– Яндекс – Дисководу. Оставайтесь на месте и ожидайте прибытия спец. бригады. Пустите Чемберлена по следу беглецов. Как поняли? 

– Вас понял.

– Отбой.

В этот момент беглецы как раз достигли рва за домом Долорес. Когда они выбирались из него на грунтовку, человек-лопата выпустил кота из корзины и дернул его за хвост. Чемберлен устремился в погоню. Он вскарабкался на плетень и, выгнув спину, осмотрелся.  Затем соскочил на землю и помчался по двору. Навстречу с лаем бросился Луи. Описав широкую петлю, кот избежал столкновения с дворняжкой и поскакал дальше. Луи преследовал Чемберлена до самой межи.

В этот час дядюшка Бонг резал во рву траву для своей козы. Внезапно он увидел, как на дорогу выскочил белый мужчина, неся на руке соседского мальчика. Рядом с белым человеком бежала Долорес, и у нее был такой вид, как будто за ней по пятам гнался сам дьявол. Дядюшка Бонг обратил внимание на то, что в руке у белого мужчины была хозяйственная сумка – он так потом и рассказывал об этом всем жителям поселка. (О том, что было в сумке он, конечно, знать не может, и врать не станет, года уже не те, но что сумка была – это точно). А потом начались и вообще чудеса! Внезапно на дорогу выскочил дымчатый кот. Беглецы исчезли в кукурузном поле. Кот же остался сидеть на дороге – у того места, где скрылись люди. А еще минут через десять вдали появился лимузин. Автомобиль быстро приближался. Затем он затормозил возле кота, и из его длинного темно-синего кузова один за другим стали выскакивать мужчины в черных костюмах и черных очках. Дядюшку Бонг поразило то, что у всех у них были какие-то плоские фигуры и одинаковые, оливкового цвета, лица. Всего он насчитал шесть человек. Каждый из этих людей был вооружен автоматом с коротким, как у пистолета, стволом. Увидев все это, перепуганный дядюшка Юнг упал в траву и наблюдал за происходящим изо рва, затаив дыхание.

Между тем люди в черном выстроились на дороге цепью, лицом к полю и их ноги стали странным образом удлиняться, словно на выдвижных штангах. Широкими, как на ходулях, шагами они вступили в кукурузное поле и двинулись в сторону залива.

Были и еще два свидетеля этого странного происшествия – тринадцатилетние мальчики Ким и Бен, пришедшие в бухту собирать ракушки. Они бродили по отмели, и вдруг увидели, как к ним бегут белый мужчина с ребенком и женщина. За ними появились фигуры на длинных ногах. Как рассказывали мальчишки, эти фигуры были одеты во все черное, и когда они шагали по полю, кукуруза едва доходила им до бедер – казалось, что они плывут по золотистому морю. В руках у этих людей были очень большие плоские пистолеты.

Черные люди еще не дошли до края поля, как в небе появилась «летающая тарелка». Она опустилась рядом с беглецами (К этому времени они уже находились шагах в двадцати от воды). В нижней части тарелки открылась дверца, и из нее выдвинулась лестница, на которой появился худощавый гуманоид в серебристом комбинезоне. Он махал рукой мужчине и женщине, приглашая их войти внутрь. Те взошли по трапу внутрь аппарата и дверца за ними закрылась. НЛО оторвалось от земли и полетело над заливом на бреющем полете. Там, где бухта уходит вдаль, стесненная скалами, тарелка остановилась, потом резко взмыла вверх и растворилась в голубом безоблачном небе.

 

13

Выслушав мой доклад, Му спросил:

– А где голова?

Я вытянул голову из сумки и протянул ее Му. Генерал принялся вертеть ее в руках. Компакт-диски я уже передал ему раньше.  

– Да-а,– протянул Му, покачивая голову на ладонях, словно дыню. – Следует признать, в технологическом плане селениты ушли далеко вперед! Даже и не отличишь от настоящей!

Покрутив еще немного котелок Эстрады-два, Му спрятал его в сейф.

– Этой башкой займутся наши специалисты,– он вскинул на меня цепкие, со стальным отливом глаза. – Так где, ты говоришь, вас высадили инопланетяне?

– Вот тут, в районе Бекасово,– я взял со стола синий карандаш и сделал отметку на карте, лежащей перед Му. – На опушке соснового леса. А потом мы добирались сюда на электричке.

Му поскреб ногтем щеку.

– Где же сейчас филиппинская девушка и ее сын?

Я назвал Му адрес конспиративной квартиры, на которой поселил Долорес. Генерал немного подумал, затем надавил пальцем на одну из кнопок пульта управления, что стоял у него на столе рядом с тремя телефонами – красным, желтым и белым. Спустя полминуты в кабинет вошла Марьи Ивановна, и у нее был такой вид, словно она только что оторвалась от дойки своей Буренки. А те полминуты, что прошли между звонком и ее появлением в кабинете шефа, ей понадобились для того, чтобы снять передник со своего ситцевого, с рюшечками платья. О том, что такое деловой стиль, она, похоже, даже и не догадывалась.

– Марья Ивановна,– произнес Му мягким, сочным баритоном. – Передайте аномальщикам из отдела Зет, чтобы они проверили этот участок.

Он назвал ей координаты опушки в сосновом лесу. Марья Ивановна не стала записывать их в свой блокнот, а лишь слегка кивнула – у нее была феноменальная память.

– И еще вот что. Необходимо присмотреть за одной квартирой, а также взять под охрану ее жильцов – молодую женщину по имени Долорес и ее сына. Адрес…

Секретарша слушала шефа с безмятежной, «домашней» улыбкой, словно он приглашал ее на блины.

Му страшно дорожил своей бесценной Марьей Ивановной. Это был суровый человек, прошедший огонь, воду и медные трубы. Перед тем, как стать генералом, он долгие годы выполнял самые ответственные операции «за бугром». Но без своей секретарши он был как без рук. Как и многие оперативные работники, Му терпеть не мог рутинной канцелярской работы. И если Марья Ивановна заболевала гриппом (что случалось раз в сто лет) или же уходила в отпуск, у Му все сразу же начинало идти через пень колоду. Когда же его секретарь была на месте – дела шли без сучка и задоринки, как бы сами собой. Кроме всего прочего Марья Ивановна производила на Му и успокаивающее терапевтическое воздействие. Его помощница была похожа на простую сельскую женщину, которая сейчас накормит вас пельменями, напоит чаем, а потом еще и споет на ночь колыбельную песенку – про мышку-норушку или серых волчков. В отличие от других, она воспринимала Му не как своего всемогущего начальника, а как неугомонного ребенка, за которым нужен глаз да глаз.

– Что-нибудь еще? – спросила Марья Ивановна, и ее округлая добродушная физиономия сорокалетней женщины светилась при этом теплом и уютом.

– Нет. Пока все,– сказал Му.

Марья Ивановна неторопливо удалилась.

Немногие в нашей конторе знали, что Му и его секретаршу, помимо сугубо деловых отношений связывают и дальние узы родства. Му был внучатым праправнуком известного декабриста Ипполита Муравьева-Апостола. (А его дядя, кстати сказать, перед самой войной женился, по заданию Берия, на внучке Бормана). Так вот, Марья Ивановна приходилась дочерью легендарному советскому разведчику майору Исаеву, работавшему в немецком Абвере под именем Штирлица. А Исаев-Штирлиц, по материнской линии доводился Му троюродным дядей… Таким вот образом, в генеалогическом древе рода Му и его секретарши сложилось нечто вроде династии работников спецслужб – точно также, как это случается в семьях актеров, писателей, медиков и знатных рабочих.

– Ну что ж,– произнес Му. – Неплохо сработано… Не-пло-хо…

Но я-то знал, что за этим «Не-пло-хо» последует разбор полетов. И не ошибся. Му встал из-за стола, прошелся по кабинету, и вдруг нацелил мне палец в грудь:

– Но скажи, зачем тебе понадобилось ехать в Манилу и выслеживать портье у отеля Шипр, когда ты уже получил компакт-диски от гуманоида? И, таким образом, ставить всю операцию под угрозу срыва? Ведь инопланетянин предупредил тебя, что кольцо сжимается! Он предложил тебе свою помощь по выходу из игры. Но ты все же предпочел пройтись над пропастью по хлипкому канату. Зачем?  

Я ожидал этот вопрос, поскольку и сам прокручивал его в своем котелке перед тем, как сделать свой ход – совершить еще один рейд к отелю Шипр, с риском быть вычисленным агентами Яндекса.

– Во-первых, у меня была четкая установка: получить информацию, оставленную Странником, и никем иным,– напомнил я Му. – Все остальные сведения меня не должны были интересовать. И я четко придерживался данных мне инструкций. И потом, откуда мне было знать, что находится на тех компакт-дисках, которые передал мне гуманоид? Возможно, там были записи песен Ляпис Трубецких? Да и сам инопланетянин? Кто он? Ведь он вполне мог оказаться подосланным казачком селенитов.

И пошло-поехало. Вопрос – ответ. Вопрос – ответ. И так – битых три часа.

– Ладно,– Му, наконец, махнул в мою сторону ладонью. – Более подробный анализ твоих действий мы проведем позже, когда изучим послание Наблюдателей и голову манекена.

Он перестал расхаживать по кабинету и опустился в свое кресло. Сейчас он вынесет свой вердикт.

– Так вот… В общем и целом ты провел операцию… успешно… Профессионально. (Это было высшей похвалой в устах Му!) И даже, так сказать, перевыполнил план – раздобыл голову манекена. А это – уже нечто осязаемое, материальный факт! Ее можно пощупать руками, изучить, попытаться понять, как она устроена. Благодаря тебе, нам в руки попал уникальный образец принципиально новой, внеземной технологии! Если все это подтвердится, я буду ходатайствовать о награждении тебя орденом красного Знамени. А пока… Пока напиши подробный отчет о проделанной работе. Сдашь его Марье Ивановне, и – месяц отпуска. В Сочи. Отдыхать, отдыхать, отдыхать…

Генерал вскинул на меня свои проницательные очи, и мне почудилось, что в них промелькнула едва уловимая улыбка:

– Если пожелаешь, можешь взять с собой эту девушку из Рикоко. Там как раз подходящий для нее климат.

У Му – интеллигентное лицо интеллектуала высочайшего класса. Но с ним как-то не вяжутся его густые вьющиеся волосы, напоминающие кудри всенародно любимого поэта-лирика Сергея Есенина.

 

14

– Да! Этот парень оставил всех нас с носом! – горячился Янсон, не скрывая своего раздражения в голосе. – И теперь русским стало известно о наших планах! Мало того, он унес с собой голову Дубль-По! А ведь у них в засекреченных ящиках сидят отнюдь не дураки! Рано или поздно они допрут, как устроена голова. И – что тогда?

– Мы и сами не ожидали такой прыти от этого парня,– пожимая плечами, оправдывался Ганли. – Но ему помогли Наблюдатели!

– И что вы теперь намерены предпринять? – голос у Янсона приобрел лающие, визгливые оттенки. – Поплакаться у меня на рукаве?

– Попробуем похитить голову. Или же уничтожить ее.

– И сделайте это как можно скорее!

Янсон недовольно поерзал на стуле, затем протянул свою хищную костлявую руку к глобусу Земли, повертел его вокруг оси и остановил на Европейском континенте:

– Так… А что там у нас делается по Украине?

 

 

На этом история с манекенами не заканчивается. Она имеет свое продолжение, о котором, возможно, будет рассказано как-нибудь в другой раз. Но теперь, пожалуй, можно поставить и точку.

  

9 марта 2008 г.