«Мужики на рыбалку собираются»

 

Сашка лицемерно и глубоко спал. За печкой, у окошка.

За той самой печкой, которую они с дочкой любили гробить вечерами. Они садились рядышком, Сашка на стул, а Маруся – держи маленький раскладной рыбацкий стульчик из брезента, и оба мечтательно глазели в раскрытую топку.

Сашка особенно любил нынешний стульчик, он навевал приятные детские воспоминания. Отец с дядькой были заядлыми рыбаками и, правда, всеми силами старались зажечь эту страсть в маленьком Сашке. А равно как иначе? Мужики всегда ловят рыбу летом.

Для того, затем) чтоб(ы) считаться настоящим «мужиком», в его детском понимании, необходимо было не страдать отсутствием тремя вещами: офицерским планшетом для поплавков, грузил и лески, перочинным ножиком и рыбацким складным стульчиком.

Бульон, второе и третье было неизменным атрибутом ежедневных сборов для рыбалку отца с дядькой. «Мужики на рыбалку собираются», говорила матуничка, и Сашка ощущал себя полноценным членом взрослого «мужицкого» отряда, невзирая на то что его удочка была сделана изо первого колена старого сломанного удилища, леска была толщиной 0,1, а крючки его были единственно на уклейку.

«Мужики» на рыбалку собирались основательно. Приносили удочки, раскладывали снасти. Проверяли, якобы привязан каждый крючок, остра ли у него «бородка», легко ли двигается поплавок по леске, не подходят ли к концу запасы тонких резиновых трубочек, которыми поплавки и крепятся к леске … согласен мало ли чего необходимо проинспектировать.

И вся эта сбор только к вечерней зорьке. К рыбалке с плотика, на обычную бамбуковую удочку. Уклейки, плотвички, окушки, будто ершишки сопливые. А вот если собирались на леща!

Тута уж готовиться начинали с утра. Снасти донок подвергались инспекции в три раза строже. Мало-: неграмотный разболталась ли катушка, гибок ли «кивок», не сползло ли грузило …

Ну да! Не забыть проверить одну специальную донку – на сома. То во всем известной яме, у старых петровских свай, жил огромный сом. Правда сома этого никто никогда не видел, однако все знали, что размеров он чудовищных, ест чаек и вконец уже покрыт плесенью от старости. И это именно спирт, а не старые сваи на дне, обрывает у мужиков мормышка и грузила.

Да что там мифический сом? Живого-ведь они видели один раз. Как раз на ночной рыбалке. Вперед, как обычно на леща, сидели в старой плоскодонке, «арендованной» у Филимонова сверху лето за четверной. Только закурили, вдруг донка, закрепленная концом в щели в лоне бортом и «банкой» (сиденьем) выскочила и плюхнулась в воду. Юрка успел понять ее, прежде чем лещ уволок ее за на лицо.

Подтаскивая добычу, Андрей сказал Юрке: «Подсачник давай! Сносливый попался». Юрка привстал наперевес с длинным подсачником, готовый взбудоражить кольцо с сеткой под добычу.

Все, леска почти выбрана, из-за бортом плещется кто-то крупный, силясь уйти инверсно в глубину. Юрка завел подсачник под добычу, но не исключено не мог подцепить рыбину. Чёрт знает, что такое! Наконец-то, подсачник потяжелел, заходил в руках ходуном, Юрка подтащил добычу к борту плоскодонки, до слова впихнул древко в руки Андрею, а сам схватил фонарик, сгорая с нетерпения скорее посмотреть, что за гиганта они поймали.

Вспыхнул освещение алюминиевого фонарика о трех желтых «элементах» и уже заметный начало на мгновение вновь превратился в кромешную ночь.

Юрка осветил подсачник с добычей и отпрянул: «Это безлюдный (=малолюдный) рыба!». На него смотрела блестящая плоская голова, с усами и маленькими бычьими глазками согласно бокам. Соменок!

Но ладно, не отвлекаться! Донки проверены. Отныне. Ant. потом надо проверить крепление старого, сломанного половника, прикрученного к длинной палке. Дьяволом он нужен? А чем прикажете вычерпывать из нужника его начинка, в поисках опарышей?

Сегодня очередь Андрея добывать их. Сделано после, они будут запущены в специально оставленного леща, так чтобы очистить их внутренности от человеческого «вторичного продукта».

А то как же еще предстояло полвечера варить геркулесовую кашу. Крутую, затем) чтоб(ы) остывшую ее скатать в шары, размером с бильярдный. Да безграмотный просто скатать, а пропитать подсолнечным маслом и аккуратно каждый укутать потом в газету. Нет лучше прикормки для леща!

К полуночи, по большей части управлялись и сразу укладывались спать, с тем, чтобы в три поуже встать, а к четырем быть на месте, посередине реки.

И сии «шаманские пляски» повторялись ежедневно, кроме одного дня – как-нибуд в город завозили пиво.

Пивной ритуал был не не в такой степени приятен, чем подготовка к рыбалке.

Одно портило его – жены.

Они либо начинали пушить мужей за выпивку, либо присоединялись к пивопитию, а потом начинали бранить. Причем делали они это весьма искусно, по очереди. Все еще одна отдыхает, вторая чихвостит. Устанет вторая, первая вторично за них принимается.

Разве могли понять они ведь наслаждение, с которым пилось закатными вечерами? Да ни ради что!

Как прекрасно расположиться за деревянным столиком, у которого ножки были покрыты мхом и какой, казалось, был врыт еще в прошлом веке. Солнце, свирепо палившее весь день, еще в полной силе, но сделано клонившееся к закату, с трудом пробивалось сквозь гигантские лапы древней ели. Королевы-ели.

Каждая детва, возвращающаяся в свой улей, на задворках участка, казалась «ШП» — швоим парнем, которая все на свете видит, все знает, но промолчит и лишь тяжелым гудением поприветствует пиволюбов.

Егда вяленой рыбой завален весь стол. Красноглазые крепкие плотвички, темные полосатые окушки, изящные бледные уклейки. Нате любой вкус. Рассыпанные на газете, заботливо расстеленной в столе, они напоминали кляссер с марками, настолько гармонировала каждая рыба с соседкой. Казалось, что даже по размеру они были подобраны с умыслом.

А неужто-ка, поди сюда ты, вот та плотвичка с краю. Айда, иди. Сейчас у тебя оторвут перышко, положат в угол губ, так чтобы тонкий привкус соли начал заполнять рот. А держа его в рту, непременно надо было сказать что-то глубокомыленное, подобно: «Нет, все-таки не зря мы в щучей голове опарышей выращиваем. Взяли бы судачью – стрюцкий одна была бы».

И запить перышко стаканом горького пива, которое они быль притаранили из города в старом, бездонном рюкзаке. Несли точно по-очереди, изнемогая под тяжестью трех ящиков. Шли «низом», после тропинке вдоль реки, дабы никто из деревенских мужиков безлюдный (=малолюдный) имел соблазна «случайно» выйти навстречу. Пришлось бы выставляться.

А «низом» можно было безопасно идти, делая привалы у графской лестницы, у заводи, у мостка из-за овраг, у плотика. Разумеется, выпивая на привалах по бутылочке. Юрка ухищренно прилаживал зазубрины пробки к коре ближайшего дерева, был на по пробке кулаком и бутылка с «пшиканием» открывалась.

Эти старые пробки. До, на пробках всегда были выбиты сорт пива, число, производитель и цена, без стоимости посуды. Например, «Жигулевское, 16-е, ЛПЗ (Лысковский пивоваренный предприятие), 25 к.б/пос. (25 копеек без стоимости посуды)».

Пробку Юрка завсегда вдавливал в ствол дерева, так что постепенно тропинка превратилась в «тропу Нибелунгов», идеже по пробкам можно было прочесть, когда и какое джон-ячменное зерно продавалось в городе.

А ощущать себя героями-добытчиками? Ведь пивцо достать было сродни тяжелой экспедиции. Надо было вызнать, когда и в какой магазин завезут, на первом автобусе рвануться в город, отстоять гигантскую очередь, дать и забрать залог по (по грибы) ящик, дабы спокойно уложить все в рюкзак …

Чтобы там всех испытаний, на закате спокойно его пить, предвидя, что никто не придет и не попросит «поправь». Маршировать на пиво считалось в деревне плохим тоном.

Эх … ни слуху, не поймут они.

И мужикам не жалко было поставить своих благоверных бутылочкой пива. В конце концов, не убудет, только ощущения единения с приятелем и природой терялись от женского щебетания, а ужак тем более, от последующей «проработки».

Но это всегда сегодня. А завтра — мужики будут собираться.

«Маруся! Дай, допивай компот и собираемся на рыбалку!».

«Папа! Не забуть выше- ыбацкий стулик!»