Широкая толпа знает имена Вознесенского и Евтушенко. Но вряд ли третья часть из тех, кому знакомы фамилии наших шестидесятников, назовет фамилию Чухонцева. Меж тем, спирт начинал с ними. Более того, его можно назвать последним шестидесятником. Может бытовать, самым значимым из всех.
Однако его тихий поэтичный голос, неприспособленный для эстрадных микрофонов, сумели расслышать точию в наше время. Еще несколько лет назад мне, как например, фамилия Чухонцева была в новинку. Впервые об Олеге Чухонцеве довелось услыхать от профессора Литературного института Владимира Смирнова. Прозвучало газель «Кые-Кые» про юродивого, толкающего перед собой тележку. Же больше, чем само произведение — поразили слова профессора о книжка, что «это великое стихотворение за все последние полвека».
С тех пор как рукой сняло не так много времени, но имя Чухонцева понемногу приходит к широкому читателю. Его мистическое стихотворение о встрече с умершими родителями «и дверка впотьмах привычную толкнул» – даже вошло в пробный ЕГЭ сего года.
«Слава богу, он есть, слава богу, спирт с нами», — сказала о Чухонцеве Алла Демидова. Но до-прежнему поэт закрыт и непубличен. Не дает интервью. Живет в маленьком переделкинском домике.
Так корреспонденту «КП» удавалось встретиться с Чухонцевым несколько раз, закачаешься время форумов молодых писателей в Липках.
Я непрофессиональный стихотворец.
Пришел ко ми как-то слесарь чинить водопровод. Спросил, кто я до профессии. Я сдуру ответил: «поэт». «И что же твоя милость написал», — спрашивает слесарь? «Евгения Онегина«, «Тёркина»? С тех пор я далеко не говорю, что поэт. Я непрофессиональный стихотворец, но не в плане стиха, а в фолиант, что не зарабатываю поэзией. Непрофессионалами были Лермонтов и Фет. Профессионалами был Содружество, Некрасов, Пушкин. А если из современных поэтов – то Резник.
Маршак говорил ми: не отдавайте ни одной строчки забесплатно. Но я нарушил его наставление. Я осознал, если хочешь сделать что-то качественное, нужно стереть из пам, что с этого можно что-то иметь.
Дневников сроду не вел.
Человек я несерьезный и в этом моя беда. В школе занимался в спортивной школе, хотел карьеру связать со спортом, только поскольку я был гимнастом и акробатом, у меня вытянулись руки-коньки и силовые элементы я делать не смог. Стихами занялся бери спор, где-то в середине девятого класса. Это безбожно поздно для поэта. Из-за своей несерьезности, дневники я отродясь не вел. Но зато вел записные книжки, слабо записывал все то, что меня поразило. Скопился невредимый чемодан таких книжек. Но за несколько лет, почему я живу между Москвой и Переделкино, чемодан пропал. Наверное, его унесли рабочие руки. Чемодан был хороший, фибровый, с металлическими уголками. Я проездил получай нем в электричках всю свою студенческую юность. На нем было практично ездить в толкучке электричек, где вечно нет места.
Если бы бы я написал книгу воспоминаний, это были бы записки не обо мне, а о Слуцком.
Я не очень верю в литературные мемуаразмы. Мне кажется, это удел писателей третьей руки. Мудрено представить себе мемуары Пушкина, Блока, Толстого… Они сказали шабаш свое в творчестве.
Я спросил как-то у Чуковского: «Что ваш брат сейчас пишете?». Он сказал: «Ничего, только письма». И сие тоже важно. Он считал, что все что позволяется написать — он написал.
Другое дело— исторические деятели. Я хотел бы, в надежде каждый оставил мемуары. Даже Черномырдин.
А если бы я написал о кусок-то мемуар, то это было бы не о себя, а об одном человеке который мне важен в жизни. Слуцкий.
Старых стихов безграмотный помню, не читаю, не люблю.
Помню, мы в 1974 году поехали в Тифлис. Был вечер поэзии и Симонов читал «Жди меня». Я был шокирован. Все прошло тридцать лет после написания этого стихотворения, я не понимал, точь в точь можно читать такую дряхлость. Помните строки Ходасевича: «разве мамунька любила такого, желто-серого, полуседого и всезнающего, как змея»? Си вот и со стихами происходит что-то подобное. Робею, стыжусь сих старых стихотворений. Самое важное в поэзии — поймать интонацию. А затем что давно я перестал делать что-то в силлабо-тонике, видимо, меня хозяйка стихия вытолкнула и я перестал чувствовать свои старые стихи.
Я определил к себя время как состав людей.
Каков состав людей — такое и сезон. Линейное время я не приемлю, оно бесплодно для художника. В молодости тебя слабит здоровье, молодость, ощущение что жизнь бесконечна. А потом становится зверски. Мне было 28, когда прозвенел первый звонок. Я понял, который жизнь конечна. А потом – подступают сроки. Ты уже думаешь, фигли не сделал то и это. Сейчас я живу с ощущением, чисто живу в подарок. Мое время ушло.
Нет, меня приставки не- очень печалит, что современная поэзия издается маленькими тиражами
Во что такое слава? Окуджава, например, когда говорили о его славе — навеки обрывал со словами: у меня не слава, а известность. Святослав — это то, что будет или не будет следом. Вот что такое тираж — это потребность общества в нежели-то, с большой натяжкой имеющее отношение к ценностям которые я исповедую и люблю. Сии ценности всегда удел в общем небольшого количества людей изо современников. Неслучайно Брюсов хотел остаться хотя бы в примечании.
В томик времени, где я сейчас живу мне больше всего безвыгодный нравится холод.
Холод холод и еще раз холод в отношениях целое больше пробирает до костей. Все-таки, когда смертный не подпевает сильному — это большой показатель. Я не о книга что русская поэзия была умна, но она без- подпевала сильному. Сейчас происходит страшное. Мне кажется, подобно как выветривается присущее русской литературе внимание к первозданной основе. Налицо денег не состоит больших певцов Акакия Акакиевича. Да, безусловно писать трактаты о крупных деятелях — сие достойное занятие. Но почему нет пристального внимания к бытию рядового человека? Ещё бы и что такое рядовой человек. Любой человек, это мир…
ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ
Казус Чухонцева. Почему самый великий шестидесятник остался в тени Вознесенского и Евтушенко
8 госпожа отмечает восьмидесятилетие Олег Чухонцев. Его называют легендой, последним великим поэтом нашего времени. Меж тем, с ведет очень закрытый образ жизни (пожалуй, более свернутый, чем мастер конспирации Виктор Пелевин). Чухонцев не дает опрос, а за последние пятьдесят лет его видели на публике с силы восемь-девять раз. (подробности)