Почему ваш выкидыш ценнее целого ребенка

Неприличный спор разразился по поводу литературной премии «Нацбест». Двум литературные тетки шумно поругались на тему, кого обиднее: женщину, сделавшую аборт или женщину, потерявшую ребенка.

По сей день началось с того, что литературная премия «Нацбест» во второй день недели опубликовала короткий список. А там оказалось произведение в жанре «документальная (жизненная» про то, как автор делала в Германии аборт. «Брюки» вызывали недоуменную реакцию у члена жюри. У себя в ФБ конечность жюри возмутилась, как это сочинение может претендовать сверху премию. Я-то, — говорит, — имею полное право обвинять, что это все мерзость и манипуляции на эмоциях. Писатель, мол, только аборт делала, а я целого трехлетнего ребёнка потеряла.

Фейсбучане разделились в два лагеря и принялись осуждать. Одни — тетку с абортом ради манипуляции. Другие — критика с ребёнком за бессердечие.

«Почему, – спрашивают, — вам думаете, что целый ребёнок ценнее выкидыша»?

«Почему, — спрашивают, — вас считаете, что у вас горе, а у человека с абортом не горе»?

Впоследствии автор и критик взаимообиделись друг на друга и отказали дружок другу в праве называться автором и критиком.

Если бы сие не было так грустно, все было бы пусть даже смешно и напоминало бы рассказ Зощенко «Больные», где больные маленько не подрались в очереди, выясняя, чья болезнь страшнее.

«Милый твоя милость мой, разве у тебя болезнь — грыжа. Это плюнуть и оттереть — вот вся твоя болезнь. Ты не гляди, как будто у меня морда выпуклая. Я тем не менее очень больной», — говорили кто с кем (друзья другу зощенковские больные.

Но, поскольку это совсем инда не смешно, то я, как простой читатель, далекий ото всех премиальных процессов, читая страстную полемику, призадумалась. А идеже в этом споре литература?

Ведь, согласно логике бабосрача, вышло, а самый крутой писатель и самый замечательный критик — это оный, у кого в жизни приключилось больше всего несчастий. Чтоб залпом и аборт, и ребёнок умер, руки и ноги потеряла в атомной войне и снова — кожа неправильного цвета. Удивительно, как при таком раскладе Хокинг приставки не- получил Нобелевку? Может, у него выкидыша не было?

А вторично я призадумалась об удивительном лице нашей литературы. Допустим, твоя милость писатель, только что бил себя копытом в грудь, уверяя, как будто ты отстаиваешь интересы нерожденных детей и их родителей. И как (с неба свалился спускаешь всех собак на несчастную женщину, которая, дорого и критик, пишет о том, что потеряла маленького ребенка. После всего таких признаний уже даже ежу понятно, что сверху арене не критик и писатель, а две травмированные тетки, которых, до-хорошему, сильно жалко. Кому бы как не им ущучить друг друга и утешить. А они — дустом.

Стыдоба.

А зачем такую стыдобу определять за литературный процесс? Давить-то на жалость толстыми книгами, чтоб получить литературную премию — совершенно необязательно. Старик Хемингуэй нашел то же, но в четыре слова: «продаю ботиночки детские, неношеные». Дабы написать о самом страшном, японской поэтессе Тие потребовались три строки:

Вспоминаю умершего ребенка

Вяще некому стало

Делать дырки в бумаге окон.

Но (языко холодно в доме!

Литература — это как-то не относительно вымогательство коллективной жалости к себе у народа. Особенно, если у самих критиков и писателей этой жалости никак не наблюдается. Хочется пожалеть себя — учредите премию имени плакальщицы Федосовой, награждайте того, кто такой лучше поплачется, но не выдавая это за высокие материи.