Рассказ пробуждение

Некто проснулся у себя в квартире, маленькой двушке, не видевшей ремонта полет 25, которая осталась ему от родителей, давно ранее крякнувших. Хата была насквозь прокурена, ещё бумажные шпалеры были оторваны местами, все заляпаны каким-то говном неясного происхождения, и соответственно углам обоссаны, подобранным с помойки, котом, да и хуй с ними. В хате стояла невыносимая вонища изо запахов многодневного перегара, кошачьего ссанья, дыма дешевого табака и прокисших, недельных щщей, которые стояли получай ржавой нечищеной газовой плите, где работали две горелки. А аромат не смущал проснувшегося жирного грязного уёбка в области имени Вася, 35-тилетнего жлоба, без постоянной работы и образования – путягу, пока еще в 90-е, ему закончить не удалось. Он лежал держи старом скрипучем советском диване, поролон был до неприличия промят, обивка, жёлтая ото пота, местами порвалась. Характерные коричеватые разводы свидетельствовали о томишко, что на данном диване неоднократно ссались. Таки безусловно, во времена своих самых лютых запоев, Вася безлюдный (=малолюдный) удосуживался даже поднять свою жопу с дивана и донести её неважный (=маловажный) то что до очка, а хотя бы до стоящего в углу таза, бывшего эмалированным году в 75-м, и ссался полеживая, прямо на матрац. Ну а хуле? Рука его соскочила с дивана и задела стоящие получи полу бутылки, упавшие с привычным, милым уху, звоном. «Вот, полосатая!», подумал Вася: «Там ничего не осталось?! Всё выжрали?». Бутылки «Балтики 7» однако, как одна, были предательски пусты. Во рту был не слушал бы сладковатый привкус перегара, голова гудела, вставать не желательно чрезвычайно, но сушняк мучал, карал безбожно. Он сел возьми диван и громко рыгнул, потом ещё раз и ещё. Архаизм пива, пшеничной водки за 179 руб. и шпрот. Растопырки дрожали, чувствовалась слабость многодневной пьянки. Он огляделся, ему открылась стандартная репродукция: на липком, залитом всеми возможными видами дешёвого пойла, столе стояли три гранёных стакана, мутных и замызганных, т.к. мылить их было не принято, а хлебали с них и водяру, и пивас, и винидейчик, другую цветную херню. После же на столе стояла банка из под шпрот, в масле которой плавали хабцы «Примы», такие а хабцы в обилии валялись на полу и особо концентрировались в ближайшем к столу углу. Около столом батарея пустых бутылок из под водья, «Охоты», «Балтики» и «Блайзера», «С нами были дамы» — пронеслось в голове. (воплотить подъём с дивана было сродни подвигу. Так он и сидел, почёсывая яйца минуя застиранные, не менянные пару недель, клетчатые семейные семейные трусы, давно потерявшие цвет. Но шмонина ссаных трусов перебивалась вонью перегара, и едкого похмельного пота, которым во всем пропиталось старая простыня-одеяло и одетая на уёбке растянутая, весь в жирных пятнах и следах блевотины, майка-алкоголичка. Накатили мемуары о недавних попойках. Жрать, как ёбаная сука, он начал примерно недели назад, когда ему дали 7500 руб. в качестве гонорара следовать выкопанные траншеи, учитывая тот факт, что он нигде без- работал, ничего не мешало расслабиться. Копать траншеи чтобы домов в частном секторе его подрядил давний знакомый Володя, задавшийся одноклассник. Такие халтуры бывали нечасто… Он отлично помнил оный счастливый день получки, когда с шиком заказал себе у Гашавджона двойную шаверму в лаваше, и единаче такую же взял с собой, со смаком сожрав её впредь до прихода собутыльников. 150 залпом и королевский вкус жирного чесночного соуса, размазавшегося точно по рукам и текущего на майку. Послевкусие шавухи не смывала ажно 8-мипроцентная «Охота». Потом он начал хуярить запоем с друзьями-алкашами, в первую (очередь с Петрухой, разнорабочим с из местной «Пятёрочки» и Коляном, пенсионером по части инвалидности – отморозил по пьянке руку, вечером подтянулся Макс, разжиревший бугай с банками «Страйка», до сей поры с юностью страдающей шизофренией и регулярно посещавший психо-неврологический диспансер в стационарном режиме, как и одноклассник Васька. Телевизор, на любимом канале «ТНТ», безграмотный затыкался ни на минуту, кто-то постоянно приходил и уходил, переворошить всех было трудно, появлялась синька, даже, иногда, хавло, и какие-то третьесортные метадоновые бляднины и алкашихи, решившие нахаляву побухать. До сей поры хуярили, орали, жрали, курили, некоторые оставались на самую малость дней. Соседи пару раз вякали что-то получай счёт мусоров, мол шумно, накурено, но дальше деяние не дошло, в общем, никто не мешал отдыхать. С ёбаной женой Тонькой, раскабаневшей, в краешек охуевшей тварью в бигудях, он посрался накануне счастливого дня, точно по итогу зарядив ей с кулака в дыню. Тонька хотела пусть бы бы частично оплатить коммуналку и поменять себе порвавшиеся кирза на гонорар муженька, чем выбесила Васю, имевшего капли другие планы – на честно заработанное повеселиться с друзьями. Ксантиппа уехала к парализованной тёще и тестю-мудаку, с которым он вовеки не ладил. «Ничего, блядь, пизда, заебёшься за своей старой сукой на постном масле в горшках выносить, в миг прибежишь! Захочешь быстро хорошей жизни!» — игриво думал Васёк, в предвкушении своего триумфа, ещё он питал надежду, ровно тёща скоро сдохнет, а тестя он как-нибудь, правдами-неправдам сплавит в дурку и у него полноте ещё одна хата, которую он сдаст. Находясь в сладостных воспоминаньях симпатия громко перданул, вонь говном резко спустила его с небес для землю – он захотел срать. И не просто срать, а устрашающе продристаться вчерашним «Дошираком», шпротами и огурцами. Если сушняк снова можно было терпеть, то теперь ситуация изменилась. В комнате возлюбленный никогда ранее не срал, пришлось превозмочь себя. Давнопрошедший линолеум, весь в чёрных разводах, шатался под ногами. Вася шёл в одних носках, невыгодный менянных пару недель точно. Пропитанные потом заражённых автоматчик пойми каким грибком ног и уличной сыростью, носки стали твёрдыми, похоже копытам, и линолеум скрипел от грязи при каждом шаге, т.к. для улице была промозглая, слякотная погода, а снимать уличную чакчуры в хате было не принято… В коридоре было размазано кошачье что говняного качества, вероятно, кто-то из гостей не внимательно покидал квартиру. «Сука ёбаная! Что в порядке вещей выкинуть его в мусоропровод! На хера пизда припёрла его на дом!» — думал грязный уёбок, ему было очень мелко и мысль об уничтожении блядского кота прошла мимолётом. Отнюдь не сбавляя скорости Вася рухнул на очко – ржавый эдик, со сколом и трещинами, в котором постоянно текла вода, и начал с грохотом поносить жидким дерьмом, не удосужившись даже закрыть дверь, наполняя квартиру дополнительным ароматом. Обаче, в открытой двери было и практическое применение. Сортир был грязный до невозможности – Васёк принципиально его не чистил, т.к. ему западо делать петушиной работой, жена, когда ещё была в квартире, в свой черед особенного энтузиазма к уборке говна за многочисленными алкашами-собутыльниками и любимым муженьком далеко не проявляла. В помещении сортира – камере метр на полтора, стоял и кошечий лоток, которым кот давно не пользовался и безнаказанно срал идеже не попадя. В лотке же обычно валялись рекламные газеты с почтовых ящиков, которыми страждущие вытирали свои сраные жопы, т.к. сортирной бумаги в доме отродясь отнюдь не было. Поросшая паутиной лампочка в двадцать свечей почти безлюдный (=малолюдный) освещала чудное место, потому налететь в дерьмо или ссанину было уймись простого, а в коридоре горела энергосберегательная лампа дневного света. «О-о-ох! – кряхтел Вася, шумно заполняя глаз наметан унитаз жёлто-коричневой массой – Хорошо-о!». Стесняться было некого, как же и присутствующие в квартире люди его никогда особо не смущали. И ась? стесняться? Большинство из этих уважаемых людей сами стократ блевали в это очко, пока оно не было засрано, как пиздец, учитывая, что совать своим рылом в дерьмо приставки не- особо здорово, блевать стали в ванной, в пакеты для мусора, а самые нетерпеливые очевидно в углы. Ещё не досрав до конца, ёбаный пьянчуга начал разминать газетёнку, для придачи ей мягкости – сие сука заботилась о ощущениях своего очка. В процессе вытирания жопы, симпатия угодил таки своей клешнёй в собственное дерьмо. «Блядь! Придётся в ванну маршировать!» — подумал он. Кинув сраную бумагу в очко, подтянув семейники, некто дёрнул ручку слива, жалобно подвывая в очко вылилось невыгодный больше стакана воды – слив почти не работал. Васе было объединение хуй, он хотел смыть говно с руки и окропить холодненькой свое небритое отёкшее харя, остальное его не заботило. Отвернув скрипучий кран холодной воды, какие тута на хуй смесители, на максимум в жестяную раковину ударил порядочный напор. ЖКС ещё более менее работало, правда Вася, по (по грибы) коммуналку давненько не платил — денег не было, у в отдельных случаях появлялись, то тратились на более приятные душе моменты. Смыв помёт, Васёк протёр замызганный кусок зеркала, висевший над раковиной. Чрез чёрные точки и грязные разводы на него смотрел опухший подонок с сальными слипшимися волосами, красными от перепоя глазами, в двухнедельной щетине, росшей клочьями, застряли макаронина «Доширака» и вчерашняя блевотина. «Я чё блевал?! Ни хуя отнюдь не помню…», такие мысли посетили синяка. Умыв рыло, засунув его прямо под кран, после чего, прополоскав разоряться, несколько раз смачно харкнув в раковину, Вася огляделся. Ванночка была завалена грязным, нестиранным бельём, некоторое валялось в такой мере давно, что самое старое уже поросло плесенью. «Да, блевал таки» — джакузи была заблёвана. Блевотина смывалась нормально только горячей водою, а последние пару дней её не было, трубу прорвало сиречь типа того, Васе отнёсся к событию с полнейшим похуизмом. Законно просравшись и умывшись, уёбище почувствовал себя несколько лучше. «Хм, увлекательно, я все деньги проебал? И покурить бы…», учитывая, как алкашей в хате не осталось – всё бабло, по скорее, пропито. На кухню он даже не пошёл – основным местом попойки являлась апартамент, где он спал, вторая комната двушки была завалена в вонючий); °° хер никому ненужным барахлом: старая мебель, тряпьё, книги, вроде сочинений Ленина, сломанный велосипед, три лысых покрышки через «Жигулей», которые пидрила подрезал лет восемь назад, и тутти в таком духе. Дверь в комнату давно отсутствовала, он вынес её с петель, сломав куча, во время очередной пьянки на 23 февраля. А хуле, имел льгота отметить Праздник – два года в мотострелках под Красноярском и состояние ефрейтора было одно из самых главных его достижений. Учитывая, фигли ни один алкаш и бомж, за время лютых многодневных пьянок, в (то хозяин квартиры валялся в беспамятстве, ни хера не взял с комнаты, ценность вещей предельно ясна. Разумеется, сигареты отсутствовали и для столе и на старом телевизоре и в карманах, за то спирт нашёл там мелочь и зажигалку, что порадовало, но рыться долго не было сил. Не мудрствуя, он взял с пола хабец подлиньше и закурил. Как божок по душе босыми ножка дым защекотал ноздри, перебивая не столь приятные привычные запахи. Похмел вступал в приманка силы – появлялся озноб, тело трясло, неумолимо хотелось остограмиться, ужели или хотя бы пива… Вася подошёл к окну, отодвинув, натянутое, в качестве занавески, держи покосившейся карниз дырявое прокуренное одеяло, погода не порадовала – малый снег с дождём, на сером асфальте лужи и грязь – типичная ранняя кострома. «Говно погода! Как же впадлу выходить, но приходится бухнуть. Обязательно. И покурить». Собравшись с силами, Васёк начал переворачиваться кверху дном карманы своей куртки-пуховика, грязных, вонючих штанов, в них некто упал на улице пару дней назад и валялся, сей поры друзья алкаши его не подняли. Местами попадались и двушечки, и серебряные пятаки, и хоть золотистая десятка, так согревшая душу. «53 рубля! Вот сквернавка! Только на пиво или сигареты! Может у ёбаной чурки в пас занять?». Вася ходил обычно в ларёк-шаверму в конце на хазе и продавец-чурбан знал его, как облупленного и разок занял полсотни. Бережно сложив мелочь в карман, он уже собирался приходить, как его осенило – он же бухал в ватнике! В своём армейском ватнике! Спирт точно одевал его пару раз, и он точно ходил в киоск! Трясущимися руками, он залезал в карманы ватника и, да, диво дивное произошло! Мятая, как будто побывавшая в жопе соточка! Вона оно – счастье! Рваная, да и по хуй! Окрылённый победой неприличный уёбок начал напяливать пуховик на обтягивающую волосатое живот майку, сев на диван, он нацепил сраные джинсики, и тупоносые, ублюдочного вида, ботинки из кожзаменителя, которыми лишь только говно месить, не видевшие обувной щётки с момента покупки сверху рынке. Довольный собой он вышел из любимой квартиры, в которой прожил всю питание, и, закрывая обшарпанную дермантиновую дверь на замок, услышал скверный голос старой бабки-маразматички, живущей в соседней хате: «Ах, твоя милость сука! Опять за водкой собрался! Я на тебя участковому пожалуюсь…». «Пошла держи хуй!» — буднично перебил её Вася, она поуже порядком подзаебала его, и направился по лестнице вниз, сбивая со ступенек пустые банки изо-под «Яги». В парадной было темно, несмотря на светлое досуг суток, окна были грязные, а лампочки постоянно били наркоманы и шелупонь, регулярно посещающие соседа сверху – молодого героинового торчка Серёжу, тот или иной подбанчивал, и гнилухи ставились прямо в парадняке, оставляя после себя спидозные шприцы. Нравился настоящий подъезд с незакрывающейся дверью и малолетним ублюдкам, изрисовавших все стены просто-напросто им понятной хуетой, само собой, что выходить оправляться на улицу после выпитой «Яги» они себя безлюдный (=малолюдный) утруждали, плюс горы окурков. Вася спускался вниз и сам по себе не заметил, как наступил в лужу блевотины. «Да оплодотворенный в рот! Какая псина облевалась здесь?!», ботинок грязнее безвыгодный стал, но всё равно не приятно, можно отметить, оскорбительно. Как ни странно, виноваты в его неприятности были малограмотный нарики и не малолетки, а храпящий на весь подъезд Босяк. В рванине, нахуяришись «Боярышика», источая зловоние, он развалился чистосерде на лестничной клетке между этажами, на картонке изо под плазменной панели «Филипс», которую выбросили на помойку ранее домом какие-то буржуи. Похоже, что он обосрался. «Вот но пидор ёбаный! Спит в моём подъезде!» — Вася невыгодный любил и более того, презирал БОМЖа, считая его низшим, антисоциальнм элементом, без спросу же БОМЖ был частым гостем в парадняке. Вася чисто подошёл к спящему телу, воевать даже с БОМЖом у него без- было сил, и вытер об него наступивший в блевоту ботинок-глиномес. «Вот так тебе, тварь!» — гордый собой спирт вышел на улицу, погода не порадовала его вничью. Холодный ветер с моросью, обдувая отёкший ебач, и продувая плохой пуховик, освежал. Благо идти было метров 200, безлюдный (=малолюдный) больше. Снег таял, обнажая выброшенные на газон пустые бутылки, использованные презервативы, коробки с-под сока и собачье дерьмо. В помойке рылся какой-в таком случае чёрт, собирая ценные находки в пакет. Неуверенной походкой, Вася почапал точно по обледеневшему тротуару к «Шаверме». «Не удивительно, что я тут ёбнулся, скажем так бы посыпали чем-нибудь! Только деньги берут, пидоры!». Поближе гулял собачник – мужик лет сорока, типа из рабочих, с мелкой шавкой нате поводке. «Слышь, братан, не будет сигаретки?» поинтересовался у него Вася, заметя сигарету в его рту. «Не, бля, кончились» — невежа не одобрительно осмотрел Васю с ног до головы. «Чё, вместе нет?», «В натуре говорю, сам стрелял», «Слышь, дай тяжку, а?», «Да, отнюдь не, стрельни у пацанов у ларька лучше. Я последнюю курю», «Ну дай тяжку-ведь! Или добить дай!», «Да отъебись ты от меня, синичьё ебаное!». Муху проглотил Вася пошёл дальше: «Вот гондон!» пиздел он себя под нос. До шавухи Васёк дошёл без происшествий. У стекляшки толкались какие-в таком случае бомжеватого вида мрази, никого знакомого не оказалось. «Слышь, пацаны, пожалуйте сигаретку!», «У самих ни хуя нету!» — ответил ему экий-то мутный хер и подошёл к нему поближе: «Мелочью мало-: неграмотный выручишь? Хоть рублей двадцать может найдёшь?», «Ага, блядюшка, сам последнее наскрёб. В другой раз, ёб твою, и двадцать и тридцатка…», мутный отошёл к своим. Взяв за ручку, пидрила без открыл дверь. В заведении царил божественный аромат жаренной курицы, прозрачные дверцы холодильников с пивом завораживали. А облом с крепким алкоголем? Водка, даже дорогая, коньяк, виска. Эх, мечты! Сладкие и манящие, Васёк бы купил кончено бутылки и хуярил бы их прямо из горла, горизонтально на диване и закусывая, текущей соусом, шавермой двойной в лаваше может ли быть пите, наслаждаясь сериалами по «ТНТ». Собственно, теперь категорически встал вопрос, что взять? Он мучал его в протяжении всего пути, 153 рубля – шкалик водки? Саки и сигареты? Или просто побольше пива? Или сладенького «Блайзера»? Цены в ларьке были непотребно завышены. Он определился. «Здорово!» — сказал он стоящему по (по грибы) прилавком молодому чуркабесу. «Салам аллейкам! Как дела?» — с высоты своего положения улыбнулся гадкий чурбан. «Вот понаехали суки! Не живётся у себя?! Чтоб тебя, облизьяна чёрная, малолетки запиздели!», но вслух он сказал другое: «Да нормуль, чай. За топливом пришёл, блядь», «Водки, да? Пива? «Балтика 7»? Ась? тебе?» «Цены у тебя, что пиздец, разориться можно бери хуй, в «Пятёрке» дешевле в два раза», «Да неё выходить километр, да? А я рядом и спустился и тут. Не, хочешь шагом марш, клиента многа, не один», «По хуй, полтораху «Охоты», выкладывай. И сигарет ещё. «Примы» пачку давай». «Вот молодец, таким (образом и нада!», «Скидон не замутишь? Я ж постоянный клиент, на абдула. Блядь, каждый день у тебя беру» «Не, хозяин никак не разрешает, понимаешь?», «Да, бля… Ладно, давай!». Грязный смрадный уёбок вышел из «Шавермы», сунув пачку в карман пуховика. «Заебись, уложился. И безграмотный занял у черножопой гниды ни рубля. И даже сдача осталась!» — подумал Вася и метко свернул крышку тёмно-коричневой полторашки и жадно присосался к горлышку, сделав в некоторой степени больших глотков, алкота у стекляхи с завистью посмотрела на него. Горьковатая пенистая раствор стекала в горло, даря ни с чем несравнимое наслаждение, смывая квасок перегара прямо в пасть. Оторвавшись от баклахи, синяк оглушительно рыгнул, и улыбнулся много дней нечищеными гнилыми зубами. «Жизнь хороша, ёба! Клюёт, бляха!».