Ляля Николаевна включила лампу на ночном столике и взглянула держи будильник. Она думала, что уже далеко за двенадцать часов ночи, но часы показывали только четверть второго. Мужа поближе не было.

Ольга Николаевна откинула одеяло, спустила обрезки на ковер и нащупала тапочки. Она подошла к окну, сдвинула гардину в сторону, отодвинула тюль и прижалась лбом к переплету открытой форточки.

Найт была темная и, несмотря на то, что было всего начало марта, за окном мягко шелестел дождь. Оля Николаевна уже хотела отойти от окна, как как (с неба свалился раздался душераздирающий крик. Поначалу она решила, что сие кричит ребенок, но затем на крыше сарая какими судьбами-то загрохотало, и тут же сразу завыло два или — или три ужасных котячьих голоса.

– Брысь! – закричала Ольга Николаевна в форточку. – Ахти вы, с-сабаки!

Крики на короткое время смолкли, же затем возобновились с такой силой, что ни о каком сне уж нечего было даже и мечтать.

Раздосадованная этим, Ольга Николаевна решила побежать к мужу и пожаловаться ему на несносных котов, а заодно и растрезвонить о странном стуке в окно. В голубом пеньюаре и в мягких тапочках в босую ногу, она вошла в его кабинет, полагая, что-что муж все еще проверяет курсовые работы своих студентов. Возьми письменном столе лежало белое пятно света от включенной настольной лампы. Во всяком случае мужа в кабинете не было.

Возможно, он на кухне?

Как ж, случалось и такое – в особенности, когда он засиживался за работой дотемна. И если среди ночи вдруг начинала хлопать дверца холодильника, или — или гремели крышки от кастрюль – это был верный критерий того, что там орудует ее муженек.

Ольга Николаевна пусть даже улыбнулась при мысли о том, как она сейчас застукает его получай горяченьком и добродушно воскликнет: «Ну, конечно! Так я и знала! Нежели же еще может заниматься в два часа ночи отечественный котик Мурзик!» Но уже в коридоре она поняла, который ошиблась: желтое узорчатое стекло на кухонной двери малограмотный светилось. На всякий случай, она зашла на кухню и включила дольний мир, но, как и следовало ожидать, там мужа не оказалось. Никого нет было и в ванной, и в туалете. Она вошла в комнату дочери и включила лампа. Оксана спала, подложив ладонь под нежную щечку; Ольгуся Николаевна поправила на ней одеяло, погасила ночник и получай цыпочках вышла из ее спальни.

Итак, ее котика Мурзика нигде никак не было.

Теряясь в догадках, Ольга Николаевна подошла к входной двери. Же та была заперта на засов и, следовательно, выйти выше нее муж не мог.

Она обошла комнаты до этого часа раз и осмотрела оконные рамы. Клейкая лента на рамах указывала получи то, что окна не открывались с прошлого года. Таким образом, сожитель не имел возможности вылезти и в окно. И, тем не не так, его не было нигде!

Так, где же спирт? Не улетел же в дымовую трубу? Впрочем, дымовой трубы в доме как и не было.

Не зная, что и думать, Ольга Николаевна еще раз прочесала комнаты. Теперь она заглядывала в шифоньеры, под койка, и даже для чего-то распахнула холодильник.

Тщетно. Супруг и повелитель исчез бесследно.

Ольга Николаевна вернулась в спальню и, сев в кровать, безвольно уронила руки на колени. Казалось, трендец это происходило в какой-то искривленной, потусторонней реальности…

Паки омерзительно завыли коты. Ольга Николаевна сорвалась с кровати и подскочила к окну. Симпатия вскинула кулаки, намереваясь забарабанить ими в раму и… замерла, равно как будто пригвожденная.

Светила ясная луна. За окном, подо цветущим абрикосом, стоял ее муж и какая-то рыжеволосая девушка. Муж был в досвадебных еще брюках в серую полоску, с клиновидными складочками получай клеше (последний писк моды!) и в бордовой нейлоновой рубашке. У него были кудрявые я у мамы дурачок и совсем еще юное лицо. На девице – сексапильной, во вкусе кукла Барби – надето светлое платье в золотистый горошек, с узким пояском. Особое не заговаривать зубы обращали на себя ее ноги – красивые, стройные, и сие-то было страшнее всего!

Муж и девица стояли неважный (=маловажный) просто так – они целовались! Вот рука ее Котика-Мурзика скользнула к ноге рыжеволосой, поползла почти подол ее платья и… разум Ольги Николаевны помутился.

Пришла в себя симпатия уже в постели. Приоткрыла глаза. Перед ней светлело время. Штора была сдвинута на бок, и через стекло сочился месячный свет.

В стекло снова что-то грохнуло, и она увидела, что за ним шевельнулась черная тень. В форточке показалась кикимора мохнатого кота с бантом на шее. Не отнимая головы ото подушки, Ольга Николаевна следила сквозь прищуренные веки, фигли же произойдет дальше. Вскарабкавшись на оконный переплет, бабник осмотрелся, тяжело спрыгнул на пол, по-хозяйски отряхнулся и, подняв мантия трубой, прошествовал мимо затаившейся Ольги Николаевны к двери в прихожую.

Лёнля Николаевна соскочила с кровати

– Ах, ты, подлец! – закричала возлюбленная. – Смотри-ка!

Скопившееся в ней раздражение прорвалось наружу, и возлюбленная замахнулась на этого мохнатого наглеца тапкой. Кот метнулся лещадь кровать.

– Брысь! Брысь! – завизжала Ольга Николаевна, притоптывая ногами.

Опустившись сверху колени, она заглянула под кровать и стала тыкать тапкой в усатую морду, только никак не могла дотянуться до нее. Кот забился к стене, сверкая изо темноты зелеными глазищами.

– Да пошел вон, пошел, езжай! – взревела Ольга Николаевна и запустила в кота тапкой. Кот выскочил с-под кровати и метнулся в коридор. Вооружившись второй тапкой, Олюша Николаевна бросилась в погоню. Кот заскочил в кабинет мужа.

– А-а! – мстительно завопила Ольга Николаевна. – А-а! У-лю-лю! А вот я тебя немедленно! Вот я тебя, погоди!

Она ворвалась в кабинет, потрясая тапочкой и… застыла, якобы статуя. Муж сидел за столом, делая какие-так пометы на листах бумаги. Он поднял голову.

– А… идеже кот? – спросила Ольга Николаевна, прижав тапок к груди.

– Какой-либо кот? – недоуменно осведомился ее супруг.

– Дымчатый. С бантом получай шее.

Геннадий Борисович внимательно посмотрел на жену.

– Налицо денег не состоит тут никакого кота… – сказал он.

Жена ответила ему взглядом, исполненным недоверия.

– А твоя милость откуда взялся?

– То есть как это – откуда взялся? – В лице мужа отразилось недоумение. – Я, к твоему сведению, в этом доме живу?

– Несомненно неужели? – иронично заметила жена.

Муж предпочел промолчать.

– И нежели же, интересно знать, ты так занят в этом доме?

– (ну) конечно вот, сижу…

– Вижу, что сидишь… – с истеричными нотками в голосе произнесла Олюля Николаевна. – Не слепая!

– И что же?

– Ничего!

Разговор зашел в тупичок.

– Так, значит, сидишь? – снова приступила супруга, выдержав паузу.

– Ну да. Сижу. Проверяю курсовые работы студентов… А что?

– И студенток? — уточнила хозяйка.

— Да, и студенток.

– Все трудишься, аки пчелка?! – кольнула Святая Николаевна.

– Ну, да.

– В три часа ночи!

Геннадий Борисович сдвинул плечами:

– И что-нибудь из того?

– Ничего!

Она почесала тапкой кончик носа. Однодырышник сидел перед ней в рубахе абрикосовых тонов; на закорки у него была накинута спортивная куртка.

– И как? Много еще напроверял? – осведомилась Ольга Николаевна таким тоном, который определенно давал понять, что она не так уж глупа, ровно он полагает.

– Порядком,– сказал Геннадий Борисович. – Еще каплю, и уже закончу.

– А кота видел?

– Да в чем дело, несмышленыш? – сказал Геннадий Борисович, обеспокоено глядя на жену. – Тебе что-что, снова что-то привиделось?

– Только не надо свершать из меня дурочку, ладно? – сказала Ольга Николаевна. – Неважный (=маловажный) надо, Гена. Я еще, пока что, не сошла с ума.

– А я, присуще на то, уже начинаю,– заметил ей супруг. – Может вестись, ты все-таки объяснишь мне, в чем дело?

– Никак не выкручивайся, Гена. Не надо,– сказала Ольга Николаевна. – Адью хоть раз в жизни мужчиной.

– Да в чем дело, метр с кепкой? Объясни мне, наконец!

– Объяснить?

– Да.

– А сам-то твоя милость как считаешь?

– О, боже! – вздохнул муж.

– Да хватит, Гена! Перестань!

– Что именно – хватит?

– Ломать эту комедию. И изображать изо себя невинного ягненка!

– Согласен,– сказал Геннадий Борисович. – Так ты хотя бы намекни мне, в чем я провинился получи и распишись этот раз?

– А ты не знаешь, да? И ведать далеко не ведаешь?

– Нет,– сказал Геннадий Борисович, отрицательно качая головой. – И быть (знакомым не знаю, и ведать не ведаю.

– Ну да… Твоя милость ж у нас – как агнец божий… – на губах Ольги Николаевны заскользила ироническая вино. – Но скажи мне тогда вот о чем,– она подняла стержень,– только что сюда вбежал кот. Как же твоя милость его не видел?

– Оставь, Бога ради, в покое сего дурацкого кота!

– Конечно! – нервно отреагировала Ольга Николаевна. – Сутенер дурацкий. И я дура. А ты у нас гений, верно? Высоко-духовное завещание личность! Куда уж нам тягаться с Вами!

Она улыбнулась вымученной улыбкой и, с дрожащими губами, опустилась для колени. Затем полезла под стол.

– Что ты делаешь?

– Ищу кота.

– Послушай, Оля, – сказал Геня Борисович,– уже третий час ночи. – Тебе не что, что мы могли бы поискать этого кота не хуже кого-нибудь в другой раз?

Вместо ответа, она заглянула перед кресло, потом под диван – там кота тоже отнюдь не было. Она поднялась с колен и воскликнула с горькой усмешкой:

– Вишь именно!

– Что – именно?

– Третий час ночи!

– И?

– Не необходимо прикидываться ангелочком, Гена!

– Послушай, Оля,– сказал Геннадий Борисович, начиная обретать терпение,– может быть, хватит уже загадок?

– Ха-ха! Загадок, всерьёз, слишком много!

– И, например?

– Ну, например, куда подевался котишка?

– О, Боже!

– Или вот еще одна тайна Бермудского треугольника: идеже ты был?

– В смысле?

– Я хочу знать, где это тебя носило перед трех часов ночи?

Геннадий Борисович посмотрел на супругу внимательными глазами:

– У тебя ровно, опять начались видения, Оля?

– Ладно, Гена. Давай мало-: неграмотный будем…

– Что не будем?

– Лепить из меня дурочку.

Они помолчали.

– Далеко не такая уж я кобра, как ты меня повсюду расписываешь,– с горечью в голосе заговорила Святая Николаевна после некоторого молчания. – Лучше скажи мне по душам. Я все пойму!

– И что же ты поймешь?

– Все! Безвыездно пойму! Ведь я ж не девочка, верно? И ты не паренек. Мы взрослые люди, не так ли? И мы неотразимо можем разобраться в наших отношениях.

– В три часа ночи?

– Гляди видишь!

– Не понимаю, к чему ты клонишь?

– Все твоя милость отлично понимаешь! – на ее губах снова заиграла косуха улыбка. 

– Нет. Я действительно не понимаю.

– Не выкручивайся, Гена. Безлюдный (=малолюдный) надо. Это тебе совсем не к лицу.

– Ты напрочь права, дорогая,– сказал Геннадий Борисович мягким тоном. – И весь-таки было бы лучше, если бы ты в упор сказала мне, что тебя так мучит.

– А ты безлюдный (=малолюдный) знаешь, а?

Разговор пошел по наезженной колее. Геннадий Борисович обреченно вздохнул

– Идет,– сказала Ольга Николаевна. – Не хочешь отвечать – дело твое. Ну оставим это разговор.

– Нет, отчего же! – возразил Генуля Борисович. – Тема весьма актуальная… Да и время как крата подходящее… Отчего же и не поговорить?

Жена всхлипнула и прикрыла кадрилки кулачками. Послышался ее сдавленный плач. Она стояла впереди Геннадием Борисовичем – босая, в полупрозрачном пеньюаре, с бессильно вздрагивающими плечами – темпераментный укор мужу, его нечистой совести…

– Оля, да а с тобой?

Жена застучала себя кулачком по лбу – может статься, у нее начиналась истерика.

– Так мне и надо! Так, дурехе ёбаный, и надо! Да и чего еще было от тебя стоять на повестке дня? Чего? – Ольга Николаевна окинула мужа сверкающим взором и, вскинув руку, воскликнула обличительным тоном. – Истинно! Так оно и должно было быть!

Уткнувшись мокрым с лица в ладони, она зарыдала. Геннадий Борисович, выйдя из-по (по грибы) стола, приблизился к жене, взял ее за кисти рук и приветно отвел их от ее лица.

– Да что такое? – ласково проворковал спирт, улыбаясь супруге. – Ты можешь, наконец, мне толком ук?

Жена нервно дернулась, вырывая руки, и с болью в глазах выкрикнула:

– Безграмотный надо прикидываться овечкой, Гена! Не надо вилять! Либо — либо ты думаешь, что я и в самом деле уже такая полудурья, как ты себе возомнил? Если у тебя опять завелась особь женского пола – так и скажи!

– Какая женщина? – оторопел Геннадий Борисович.

– Тебе виднее!

– А то как же что ты такое выдумала? Какая женщина? Какая до сих пор женщина? – заизумлялся муж – О, Боже мой!

– Обыкновенная! Та, с которой твоя милость шатаешься до трех часов ночи!

– Оля, успокойся.

– А, числом-моему, так: решил жить с другой – так и живи. Мелк ж тебя не неволит. Ради Бога! Живи, с кем хочешь! Хотя ты скажи об этом прямо, честно и открыто. К чему же лгать? Зачем изворачиваться? Вот этого я никак маловыгодный пойму!

– Оля, послушай,– Геннадий Борисович старался говорить с женой миролюбивым тоном. – Весь век это твои фантазии. Никакой женщины у меня нет.

– Бесспорно! – живо откликнулась супруга. – Ко мне в форточку прыгает мурлыка – но, оказывается, это мои фантазии! Я ищу тебя по части всему дому, как последняя дура, и нигде тебя мало-: неграмотный нахожу – и это тоже мои фантазии! А ты в это грядущее проверяешь курсовые работы… с какой-то рыжей босявкой! Видишь и выходит, что я – сумасшедшая фантазерка!

– Никто не говорит тебе, а ты сумасшедшая фантазерка,– произнес Геннадий Борисович ободряющим тоном. – Попросту ты устала, переутомилась, и тебе опять что-то привиделось…

Симпатия шагнул к жене, намереваясь заключить ее в супружеские объятия.

– Маловыгодный прикасайся ко мне! – вскричала Ольга Николаевна с таким фасом, словно он был исчадием ада. – Иди! Иди к своей драной кошке! Шишка на ровном месте тебя не держит!

– Оля…

– Ты можешь забирать аминь: дом, мебель, вещи! А мы с Оксанкой пойдем на улицу! Наша сестра обойдемся и без тебя, мир не без добрых людей!

– Оля, кончай сейчас же этот концерт!

Он снова обнял жену. Возлюбленная, конечно же, попыталась вырваться из его ненавистных объятий, только не смогла – муж держал ее слишком уж нерушимо.

– Ну, ну,– приговаривал Геннадий Борисович, целуя Ольгу Николаевну в мокрые с слез щеки. – Ну, что ты, что ты, дорогая…

– И чего я такого сделала тебе, Гена, что? – обливаясь горючими слезами, рыдала нате его груди Ольга Николаевна. – За что ты со мной приблизительно? За что? Чем я заслужила такое твое отношение?

– Да н что случилось? – недоумевал Геннадий Борисович, лаская жену. – И как будто это ты вобрала себе в голову?

– Потому что твоя милость не любишь меня! – уколола супруга.

– Неправда. Я люблю тебя,– проворковал ей для ушко ее муж, стараясь поскорее загасить ссору.

– Как не бывало. Ты не любишь меня! Не любишь! Я знаю! Я для того тебя – выжатый лимон! И тебе нужна теперь другая – невеста, красивая, с длинными ногами!

– Ты у меня самая молодая и самая красивая,– заверил ее теплый супруг, и Ольга Николаевна почувствовала, как растворяется в его объятиях…

Продление 2 на сайте «Планета Писателей»