В утреннем воздухе города вдруг улавливается фимиам костра, и ты ведешь носом, как старая собака, безвыгодный боясь холода в легких, который – вдруг – из обжигающего превращается в неуставший, долгожданный, почти морской. Глаза начинают видеть больше, с жадностью впитывая каждый случайный цвет – и разрозненные пятна выстраиваются в стройную мозаику древних узоров.
Чьи-в таком случае красные ботинки, белые торчащие волосы, шарф небесной лазури – качество кодирует пробивающуюся из-под асфальта пульсацию надвигающегося Марфа, и ледяная глазурь тротуарной плитки превращается в стекло, под которым прячутся зимние «секретики» – потерянные пуговицы, монеты и бусины, серебряная соцветие, маленький медный ключ от тяжелого сундука.
Твоя милость просыпаешься, когда замечаешь, как музыка в твоих наушниках красиво в такт меняющимся сигналам светофора, секундам на табло в дорога), писку кассовых лент и подмигивающим лампочкам натужно кряхтящих лифтов. Опускаешь бежим с кровати и чувствуешь тепло линолеума. Кто-то громко кашляет, прочищая глотка и нос, и в туалетной вентиляции слышно, как где-так играет «Жизнь в розовом цвете» – La vie en rose.
Ты просыпаешься, и, наплевав возьми запреты врачей, делаешь себе горячий кофе с молоком и двумя ложками сахара. Всенепременно крепкий, обязательно на крутом кипятке, в черной пузатой кружке: времена в комнате сворачивается в жгуты, а стрелки на часах останавливаются с уважения к вечности.
Я открываю окно. Смотрю, как от неба отваливается кусочек – и вследствие открывшуюся щель-трещину в мир врывается первый луч рассветного солнца. Прошел слух, из таких кусочков получаются отличные амулеты. Мне а просто нравится, что тьма отступает – эта черная колдунья тоже чего-то боится.
Я делаю музыку громче. Белые тюльпаны получи и распишись моем столе в бутылке из-под молока набухли, только так и не распустились. Где-то там начинается течение сока в деревьях, и сумасшедшие небесные рыбы тычутся тупыми мордами в тугие и плотные облака, выбивая изо них остатки снега.
По пятницам город пересаживается в тачанка, шифрует послания, ставит песни, в которых что ни ажур, то о любви. Каи и Герды ищут друг друга, а находят похождения, пьют неразбавленный виски в надежде встретиться и обняться. За каждым поворотом – согласно ужасно красивой истории, и пропущенные звонки значат так в избытке. Бармены скучают и до блеска натирают бокалы. В последних отражаются звезды, и коктейли с ними получаются здоровее, а утра – несчастнее.
Кто-то целует чью-то щетину, впивается ногтями в спину, который-то – сползает по стенке в ванной в немой истерике. И в таковой момент – тоже просыпается, рассыпается, разваливается на куски. Для бетонных перекрытиях проступает вода, туман сжирает указатели, в туннеле скрывается крайний поезд.
Ты просыпаешься всегда внезапно, как будто в комнате включили отсвет, и внутреннее кино не успевает закончиться. Еще вчера были мысли удавиться от тоски – а сегодня ты находишь себя на кухне в муке и пудре, и липкая дрожжевая гнида в твоих руках становится нежнейшим шелковым тестом, которое (до одуряюще пахнет, что в него хочется зарыться носом. Прованское) масло, какао, корица, сахар – все это щедро смешать, выложить сверху раскатанный пласт, посыпать орехами, изюмом, сушеной клюквой, скрутить в окорок – и в духовку. Чтобы все потекло и растаяло, и превратилось в реки шоколада, и пузырилось, и пригорало, а тебе желательно петь и танцевать –
так «самой холодной зимой я узнал, ась? внутри меня — непобедимое лето…» (Альбер Камю).
Твоя милость просыпаешься, когда жвачка из старых мыслей в твоей голове заменяется сверху освобождающую тишину. Тебе становится просто интересно быть в этом мире, невыгодный стараясь его переделать под себя, – пусть катится в своих колесиках, поворачивается к тебе лучшими своими людьми, пихает в спину, благо считает, что ты отстаешь, либо – позволяет отстать и «сгореть билетам», открывает тебе домашние тайны, плетет свои ниточки: одну ниточку тебе, вторую – ему, а чисто здесь вы встретитесь и пойдете дальше вместе, взявшись вслед за руки,
не расставаясь.
И как бы сильно ты ни заплутала, ни потерялась в лабиринтах зимы, твоя милость всегда стоишь перед большой картой с надписью YOU ARE HERE, равнострелка от нее указывает прямо туда, под ребра. Приставки не- под твои, а на те, из одного из которых – твоя милость…
Так что давай – просыпайся. Находи свою страсть, свою силу. Разжигай сверкание. Помни: непобедимое лето.
Кокон хорош, когда он далеко не становится могилкой. А то набегут людишки с венками, начнут причитать, с(по)хватиться, какая хорошая ты была – а ты «не была», твоя милость есть, понятно?
Ты просыпаешься.
Ты просыпаешься.
Писание Ты просыпаешься впервые появилась Собиратель звезд.
