1

У дверей гастронома прохаживались двое.

Один был высок, сухопар, с сухим мертвенно-бледным фасом и седыми всклокоченными волосами. Другой едва доходил ему после плеча, и выглядел дряхлым стариком.

Занимался холодный ноябрьский свет. В голых ветвях деревьев, чернеющих на фоне бледно-серого неба,  муторно посвистывал ветер, и в мутном сумраке нарождающегося утра эти два казались пришельцами из преисподних миров.

Старик нетерпеливо пританцовывал у  крыльца магазина, заложив грабки в карманы куцего пиджачка, одетого прямо поверх грязной майки. Второстепенный персонаж этой драмы ходил у оконных витрин, словно восставший изо могилы мертвец, или, быть может, Кощей Бессмертный.

Мужской элемент бросали угрюмые взоры  на оббитую темной жестью дверка, перечеркнутую полосой тяжелого широкого засова с висячим «амбарным» замком.

– Ну да-а… – страдальчески вздохнул Старик, уже более не в силах нести крест томительного ожидания.

– И не говори… – с похоронным видом согласился Старик.

Оба мученика прекрасно понимали друг друга. Нахохлившись, Сенат продолжал развивать свою глубокую мысль:

– Э-хе-хе!

– Н-ну-кася и п-пе-чет! – скрипучим голоском подпел его товарищ.

Белесый свет едва пробиваются сквозь толщу грязно-серых туч. Неровные блики, падающие через желтеющих фонарей, ложатся на черные силуэты прилавков, для их островерхие крыши, деревья, ларьки…

– Сколько сичас перепавшее? – сипит Кощей.

Слова даются ему с превеликим трудом, и двигается спирт так, словно проглотил кол. А соображает, если судить вдоль его безумному виду, совсем туго.

Запрокинув голову, кощей всматривается в холодное небо.

– Наверное, восемь…

– В-восемь? – трагическим тоном восклицает Скелет. – Так п-пачему же она не идет?

– Ничего,– успокаивает старина. – Придет…

У решетки для чистки обуви он замечает недокурок. Старик поднимает вываленный в грязи «бычок».

Зажав окурок в зубах, дьявол с трудом выуживает из кармана пиджака коробок спичек.

Повыловить спичку из тарахтящего коробка ему кое-как удается, а видишь высечь огонек – нет. Проклятая спичка так и прыгает в его заскорузлых трясущихся пальцах.

В тина летит несколько сломанных спичек.

– Ну и промышленность! – ворчит Птица). – Спутники в космос запускают – а спичек сделать не могут!

Ему всегда-таки удается добыть огонек. Закурив, он заходится сухим болезненным кашлем.

– Н-надлежит б-бросать курить! – нравоучительно замечает ему Кощей.

– Я знаю,– Руина согласно кивает. – Здоровье уже не то…

Он делает а ещё одну затяжку.

Словно злые демоны ночи, к прилавкам подтягиваются торговки краденным мясом и подержанным тряпьем.

В мутных сумерках осеннего утра прорисовываются контуры яснополянский мудрец дворничихи.

– Эй, соколики! – басистым голоском окликает мужчин метельщица. – Как дела?

– А как наши дела? – степенно отвечает Руина. – Живем… Помаленьку…

– Живете? – в голосе дворничихи слышна насмешка.

– А а ж? – дребезжащим голоском говорит Кощей. – Вот с-сичас м-магазин откроют – и заж-живем!

Разлапив рычаги, он направляется к зарешеченному окну магазина, тщательно координируя каждое тяга: ноги в драных ботинках приподнимает с большой осторожностью. Ступни ставит возьми землю так, словно движется по топкому болоту.  Отдельный новый шаг Кощей начинает лишь после напряженных размышлений о томик, как сделать это самым наилучшим образом, предварительно взвесив в уме, какую не более и не менее из имеющихся в его распоряжении ног следуют поднимать возьми этот раз. Через минуту-другую он благополучно покрывает отдаление в пять шагов, отделяющее его от оконной витрины. Бедняга прижимает нос к холодному стеклу и прикрывает глаза ладонями, как бы щитками, с обеих сторон.

– Ну, чо? Есть? – озабоченно спрашивает Старая (калоша.

– Н-ничего н-не видать! – скрипит Кощей.

Он напрягает стемма. Ant. слепота.  В глубине торгового зала ему начинает мерещиться переливы вожделенных бутылок.

– К-кажись, есть! – с робкой надеждой сообщает шпион.

– Есть, есть! – раздается за его спиной оптимистичный тромбон. – Вчерась в половине седьмого завезли!

Кощей выполняет разворот хоть где. Разумеется, в несколько приемов, как человек, стоящий на ходулях. У магазина – всё ещё один собрат по несчастью. На нем – плащ цвета мореного дуба в элегантных винных разводах. Ладно сочетаются с ним полосатые пижамные брюки. Само лицо незнакомца находится в полнейшей гармонии с его туалетом. Особенно примечателен получай нем большой вспухший нос, посиневший от длительных возлияний.

– Возлюбленная сейчас придет! – сообщает Нос радостную весть. – Я ее тольки шо видел!

– Неужто, слава тебе, Господи! – обрадованно вздыхает Старик, крестясь направо направо.

– О-хо-хо! Скорее бы уже! – страдальчески вторит Мощи. – Уж больше мочи нет!

 Синий Нос бодряще улыбается:

– Терпи, казак,– атаманом будешь!

Все отчетливее проявляются прилавки подо островерхими навесами, и небольшой хозяйственный магазинчик неподалеку от гастронома, и металлические копья забора, опоясывающие числом периметру забаловский рынок…

Мужчины ждут.

Наконец та, кого они ожидают с таким нетерпением, приходит…

Возлюбленная шествует по базару чинной поступью, лузгая семечки. Для ней – белый пуховый платок и серая шуба, подпоясанная тонким кожаным ремешком.

Посторонившись, «соколики» выстраиваются пред молодой женщиной в шеренгу.

– Здравствуй, Томочка,– с льстивой улыбочкой возьми измочаленном лице, приветствует ее старик. – Здравствуй, красавица, дай тебе Вседержитель здоровьишка и самых прекрасных женихов! Хи-хи…

Томочка малограмотный отвечает. Ее брезгливый взгляд скользит по страждущим человечкам. Подойдя к решетке с целью чистки обуви, она начинает соскребать грязь с подошв дорогих, лимонного цвета, давалка. Мужчины смотрят ей в спину, почтительно выжидая.

–  Да что ты и погодка! – вновь осторожно прощупывает почву Старик и глупо хихикает ей в спину.

– Г-слышно, сичас в Турции похолодало,– поддерживает светскую беседу и Кощей.

Со стороны судостроительного завода доносится тридевятый бас гудка.

– Восемь часов! – нервно восклицает Кощей. – Ой-ей!

Его частокол  выбивают мелкую дробь, и тело дрожит так, почто если бы кости его вдруг загремели, это, слыхать, не удивило бы никого.

Тонечка подходит к двери и достает с коричневой сумки связку ключей. За ее спиной раздается нерадостно дребезжащий голосок Кощея Бессмертного:

– С-пас-сай рр-радная! Уже-же кол-лосники прогорают!

 

2

После обеда «колосники» у Кощея раскалились прежде такой невероятной степени, что ему едва-едва посчастливилось залить их жар стаканом сивухи, выпитой в кредит. Вдобавок на частичное погашение прошлой задолженности ушли разводной клавиша и полведра карбида кальция, стянутых им у растяп сантехников, часом те занимались ремонтом уличного водопровода. За этот но, сегодняшний стакан самогона Кощей клятвенно обещался своей кредиторше, тете Розов (более известной в округе под прозвищем «Хозяйка клоаки») отделать на переноске ожидаемого ею угля. Слово было судьба Кощеем твердое, торжественное и  нерушимое «как кремень». Притом особо разъяснено было, что сивуха ему нужна, по существу говоря, не для пустого баловства, но именно исполнение) пользы дела. Ибо стоило Кощею лишь только «принять в грудь» каких-нибудь там сто граммов «чемергеса» – (языко он сразу же начинал «вкалывать, словно зверь».

И чисто, около трех часов пополудни, возле темно-синих, с желтым ромбом ворот тети Розы остановился думпер. Из его кузова, вздымая облако черной пыли, с грохотом посыпался уголек.

Тетя Роза стояла в трех шагах от машины и беспокойно теребила в кармане передника два рубля, решая в своем уме жестоко непростую задачу: сколько заплатить шоферу за его записки? Поначалу, ей хотелось дать водителю два рубля, (для того потом можно было выхваляться перед соседями с чистой совестью: «А во такая я дурная! Последнюю сорочку готова с себя снять и людям возвратить!» Но когда пришел черед расставаться с деньгами – в руке  тети Розы в честь какого праздника-то оказался лишь один рубль.

Едва машина отъехала – к угольной куче приковыляла Рюмочка, бывшая к этому времени вдобавок относительно трезвой, ибо абсолютно трезвой она не бывала в жизни не.

– Здравствуйте, тетя Роза,– сказала Рюмочка с привет­ливой улыбкой в опухшем пятнистом лице. – Чо, уголек привезли?

– Му-гу,– утвердительно промычала тетя Розка и, приложив к Рюмочкиному уху ладонь трубочкой, конфиденциально сообщила. – Три рубля шоферу дала!

– Ого! – лицемерно изумилась Рюмочка. – Ну, вы и даете, тетя Роза! Из-за что же ему три рубля? Хватило б с него и одного. Уходить позавчера тете Леле дрова привезли – так она всего-навсего рубль шоферу уплатила.

– А вот такая я дурная! – воскликнула польщенная тетя Розка. – Не то, шо другие. Все мне кажется точно-то стыдно рубль давать. Дала ему три – а в данное время хожу и переживаю: может быть, мало? Может быть, пяточек нужно было дать?

– Да вы шо, тетя Роза! Хватит и трех, и так перебьется! – успокоила ее Рюмочка, почесывая худощавый зад. – И без того ободрал вас, как липку.

– К тому но, я гляжу, он меня еще и обдурил,– сварливым голоском заметила Владелица клоаки. – Я-то ему заказывала «орешек», а он шо привез?

– Хорошо, тетя Роза, сгорит. Все сгорит! – сказала Рюмочка, ковыряясь грязным пальцем в носу. – В тот же миг я слетаю за Кощеем – и мы вмиг все перенесем.

Симпатия бодро заковыляла к старой покосившейся калитке. Протиснувшись в нее боком, Рюмочка шустро юркнула на маленький захламленный дворик. Убогая «хатынка» около высокой развесистой акацией взирала на мир грязными подслеповатыми оконцами. Рюмочка приблизилась к двери и, маловыгодный постучавшись, вошла в коридор. В нос шибанул смрадный дух – садило плесенью и чем-то тошнотворным, словно в морге. Из коридора Рюмочка проникла в крохотную комнатенку с голыми пыльными стенами. Черная тенета длинными космами свисала по углам потолка. Замызганный конторка украшала незамысловатая композиция из граненного стакана и пустой семисотграммовой бутылки изо под вина. На топчане, вытянув руки по швам, лежал Сухофрукт Бессмертный собственной персоной. Был он в драных ботинках и плаще вне пуговиц. Нательная рубаха грязно-рыжего цвета облепляла тощую впалую штука. Рюмочка затормошила его за плечо:

– Эй, Кощей, пьяная твоя мордень, вставай! Есть дело на триста миллионов!

Пьяная мордаха не шевельнулась. Рюмочка воздела руки над неподвижным веточка.

– Вставай! Труба зовет!

Через несколько минут, так и маловыгодный сумев разбудить мертвецки пьяного Кощея, Рюмочка выскользнула в закоулок из приоткрытой калитки и увидела Санька. Старик – а это был возлюбленный – задум­чиво пинал уголь носком искривленного шлепанца, одетого держи босую ногу и рассудительно говорил:

– Все верно, тетя Заля! И я придерживаюсь того же мнения: пора! Пора уже делать запасы! Зима нонче будет суровая…

– Пьян как бревно! – крикнула Рюмочка.

– Который пьян? – сурово нахмурился Санек.

– Кощей.

– А! Ну, что ж… ему сейчас легче…

Рюмочка приблизилась к собеседникам и воскликнула с видом невинной овечки:

– Чисто вы скажите, тетя Роза, разве можно до ёбаный степени напиваться?

– А что ж ты с него возьмешь, акромя анализа? – хихикнул Санек.

– И оный отрицательный! – сострила Рюмочка.

– А я как раз иду с партейного собрания,– с важным видом сообщил Санек. – Гляжу, тете Розов уголек привезли. Дай, думаю, подсоблю доброму человеку. Нельзя ведь не придти в трудную минуту на помощь к ближнему своему.

– А точь в точь же иначе! – округляя глаза, с энтузиазмом вскричала Рюмочка. – Надобно(ть), надо выручать человека! Тем более – тетю Розу! Вот именно я за тетю Розу в огонь и в воду пойду!

– И я пойду,– ни секунды мало-: неграмотный колеблясь, заверил Старик.. – За тетю Розу – куды хош пойду. И в Таврия и в рым, и в медные трубы!

– Тетечка Розочка! – патетическим голоском вскричала Рюмочка, устремляя держи Хозяйку клоаки по-собачьи преданный взгляд. – Ведь ваша милость же меня знаете! Я же всегда всем говорила, шо ваш брат – ангел! И всегда всем повторять буду! Потому шо особая) такой женщины, как вы – на всем земном шаре безвыгодный найдешь!

– Даже и пытаться не стоит,– подпел Санек. – Только и можно всю землю обойди – а все равно нигде не сыщешь, дай Демиург вам здоровьишка и всяческих благ!

 Прелюдия была разыграна чисто по нотам, и Рюмочка решила, что пора брать быка вслед рога. Ее костлявые ладошки молитвенно сомкнулись у впалой женские молочные железы:

– Тетечка Розочка, золотая моя! Налейте сто грамм, а? То вы же знаете, в каком я сейчас нахожусь трансе!

– Засохни, паразитка! – сказала Хозяйка клоаки, окатывая попрошайку ледяным взглядом. – Твоя милость только погляди на эту шаромыжку! Еще палец о безымянный (безыменный не ударила – а уже сто грамм ей наливай!

– Тупица! – возбужденно вскричала Рюмочка, нервно почесывая зад. – Ну, шо стоишь, на правах пень? Не слышал, что ли? Давай, тащи бандура! Тетечка Розочка, родная! – взмолилась Рюмочка, заламывая руки надо головой. – Ведь вы же знаете, какое у меня недоля! Ведь у меня же сердце рвется на части! Человек горит!

– Я вижу, тебе только в драмтеатре играть,– заметила тетя Розка без тени улыбки.

– Ну, тетечка Розочка, ну, миленькая, золотая! – уговаривала ее Рюмочка. – Короче, по пять капель, а? Только для сугрева. И мы с Саньком – гляди вам наше честное пречестное пионерское слово – будем работать как вол, как звери! Но вы же знаете нашу проблему: за исключением. Ant. с допинга нам не обойтись.

– Эге… – сказала тетя Розуля, кисло усмехаясь. – Один «зверь» уже принял допинг, шоб ему ничего нет было. Налила ж ему стакан чемергесу как порядочному человеку! А спирт, гляди-ка, подлюка такая, взял – и копыта откинул!

– В среднем то ж Кощей! А то – мы! Верно, Шурик? Ведь наш брат же с Шуриком – совсем другое дело! Да мы с ним словно выпьем – так у нас работа в руках прямо горит!

– Непосредственно пылает,– авторитетно подтвердил Санек. – Никакого удержу на нас раз уж на то пошло нету.

– Да мы эту кучу – тьфу! – Рюмочка сплюнула минуя плечо. – Раз, два – и нету. Как будто ее на этом месте и не бывало.

– И никогда не существовало даже.

– А? Тетечка Розочка? Положим? По десять капель? Для поднятия боевого духа. А олигодон мы вас не подведем!

– Боже сохрани! – Старик перекрестился.– Николи не подведем! Будем вкалывать, как черти!

– И на томик свете,– заключила Рюмочка,– Господь Бог воздаст вам вслед за вашу доброту.

Невзирая на уговоры, Хозяйка клоаки осталась непреклонна:

– Ни грамма неважный (=маловажный) налью, пока весь уголь не будет лежать в сарае! И далеко не мечтайте даже.

Накрапывал холодный осенний дождь. От гнусно нависших туч небо казалось сумрачным и унылым.

Рюмочка расторопно наполняла ведра углем и, бойко шлепая по мокрому цементированному двору тонкими ножками в искривленных тапочках, таскала их в грязь тети Розы.

– Ай да работничек! Вот это и я понимаю! – нахваливала ее тетя Заля. – Не то, что мужики.

– И не говорите, тетя Розка,– весело отзывалась Рюмочка. – Перевелись в наше время мужики.

Около этих словах женщины бросали насмешливые взгляды на Санька. А тому и заправду приходилось туго. Под тяжестью ведер плечи старика обвисли, и держи дряблой шее вздулись вены, а маленькое сморщенное личико, похожее возьми печеную грушу, искажала такая мучительная гримаса, что бери него было просто тяжело смотреть.

Словно в тяжелом сне, таскал старикашка уголь, припадая на левую ногу. И Хозяйка клоаки стояла посереди двора под черным обвислым зонтом, подсчитывая ведра. В желтом переднике, с хитрожопо бегающими глазками на хищном морщинистом лице, она нежели-то напоминала старую крысу.

 

3

Кощей проснулся с жажды и с удивлением обнаружил, как  под самым потолком, высунув голову с стены, на него смотрит конская морда. От сего дива Кощею стало не по себе. Он мотнул тяжелой чугунной башкой – и единица в стене исчезла.

Решив, что следует выпить, Кощей встал с топчана и подошел к столу. Хотя бутылка с вином оказалась пуста, и он знал, что умереть и не встать всем доме нет ни капли спиртного.

Надо было почему-то срочно предпринимать. Но что? Сходить к тете Розов и попробовать выцыганить у нее в кредит хотя бы глоток самогона?

Возлюбленный направился было к двери в коридор, но двери почему-в таком случае не оказалось. Удивленный этим, Кощей решил заглянуть в комнату матери. Необъяснимым образом докуда-то подевалась и дверь, ведущая в ее комнатенку… И куда-нибудь бы ни двинулся Кощей, он натыкался лишь получи пыльные стены. Пропала даже кровать брата. Сколько некто помнил себя, она всегда стояла у маленького грязного оконца – а днесь ее не было! Само же оконце вдруг с каких же щей-то оказалось забранным толстой металлической решеткой, как в тюрьме, и через него едва-едва сочился зловещий, мертвенно-желтый месячный свет.

Все это казалось совершенно необъяснимым.

Кощей ощупал себя. Да что ты, это был он. Точно, он.

Тогда он решил подвергнуть проверке, на месте ли топор.

Он подошел к своему топчану и, опустившись для колени, сунул под него руку. Топор был держи месте. Он вынул его из-под топчана и с интересом осмотрел при лунном свете. Затем засунул на вчера место.

Между тем в груди его полыхал костер! Его трясла паппатачи, и липкий противный пот струился по телу.

Как но выйти на волю?

Он подошел к окну и увидел нате подоконнике ножовочное полотно!

Кощей схватил его и начал перепиливать стальной прут оконной решетки. Но работа шла тяжело. Хворостина был тверд, а ножовочное полотно оказалось очень тупым, с гладкими зализанными зубьями. В конце концов, оно сломалось, и Скелет, с богохульными ругательствами, швырнул его на пол.

И вновь дьявол заскользил безмолвной тенью по полутемной коморке. Нет, выхода мало-: неграмотный было! Бедняга был замурован в своей темнице на вежды веков!

Он остановился посреди комнаты и увидел, что его тор отбрасывает длинную косую тень. При этом голова Кощея имела форму причудливого, наравне бы перевернутого вверх дном ведра. Это озадачило его. Полоз не превратился ли он в привидение? Или все сие только снится ему? Желая убедиться, что он малограмотный умер и не спит, Кощей поднес к лицу руки с растопыренными пальцами, и увидел, чисто от ладоней исходит бледно-лимонное свечение.

Не предвидя, что и думать, он застыл в пустой темной комнате.

И тутовник, в полосе лунного света он заметил в полу круглый лазейка. Неподалеку от него торчал крюк, и к нему был прикреплен намотка веревки. Кощей бесшумной тенью скользнул к крюку, бросил в окно веревку и стал спускаться по ней вниз.

Оказалось, почти комнатой находился довольно обширный подвал! Он спустился в него и увидел каких-ведь людей за деревянным столом, освещенным тусклым светом коптящей керосиновой лампы. До сего часа несколько человек расположились у каменной стены на скамье. Худой как щепка подошел к людям у стола. От них веяло смертной тоской.

– А, пришел,– сказал Водан из них, голый по пояс, обрюзгший и сутулый старец с тусклым лицом дегенерата.  – Ну, садись. Что, хоть в петлю полезай?

Кощей сел за стол.

Предплечья и волосатая грудь мужской пол были разукрашены синими татуировками. Потный живот был выпуклым, во вкусе у рахита.

– Конечно, тяжко,– ответил за Кощея лысый дедок с остренькой серой бородкой. – Смотри, как человек мается. Налей ему.

Старичок сидел обок с татуированным. На нем была темная косоворотка с накинутыми получи и распишись плечи ремнями от баяна. Баян лежал на его коленях.

Татуированный достал с-под стола бутылку. Он налил мутный напиток в погнутую алюминиевую кружку и протянул ее своему гостю:

– Получи и распишись, подлечись!

Схватив кружку, Кощей жадно осушил ее и почувствовал, словно по его жилам растекается сатанинский огонь.

– Что, попустило? – спросил татуированный.

Сухофрукт кивнул.

– Что ж ты к нам раньше-то не приходил? – спросил дедок. – Сыздавна пора. Уж заждались.

– А кто вы? – спросил Кощей.

– Обитатели твои,– сказал дедок.

– Ну что? – внес предложение толстобрюхий. – Накатим еще по соточке? За знакомство?

 

4

– Ужели, слава тебе, Господи, окончили! – сказала тетя Роза, со вздохом утирая гусь рукой, как будто это она сама перенесла круглый уголь.

Рюмочка шустро подмела перед калиткой угольную пылинка. Затем работники умылись во дворе под водопроводным краном и обтерлись каковой-то грязной портянкой, выполнявшей роль полотенца.

Наконец-в таком случае пришел черед пожинать плоды своего труда!

Санек и Рюмочка прошли держи летнюю кухню.

На хлипком столе, застеленном липкой клеенкой, стоит только бутыль с мутно-желтым самогоном, лежат малосольные огурцы, яйца, хлеб…

После первого же стакана пятнистые щечки Рюмочки расцвели, наподобие сирень в саду, а сизые губы расплылись в блаженной улыбке.

– А ваша сестра знаете, тетя Роза,– словоохотливо заговорила она,– пошла я в воскресенье держи базар и купила там курицу… Дай, думаю, отнесу ее деточкам в школа. Нехай там им из нее бульончик сварят.

– Неужли и как она им, понравилась? – плутовато прищурила глаз Распорядительница клоаки.

– А как же! Такая жирная, такая наваристая кока! – воскликнула Рюмочка.

После второго стакана она судорожно всхлипнула, и в соответствии с ее пятнистым щекам вдруг покатились горючие слезы. Рюмочка ударила себя кулаком объединение груди:

– Вот вы скажите, тетя Роза, разве глотать на свете справедливость?

– Цыц, паразитка,– осадила ее тетя Розуля. – Пей, и не базикай.

– Нет, вы мне скажите, тетя Заля. Только по-честному. За что они меня материнства лишили? А? По (по грибы) что? Разве же я – плохая мать?

– А шо, хорошая? – усмехнулась Содержательница клоаки. – Топить надо таких матерей. Как Муму.

– Шо ж вам такое говорите, Тетечка Розочка,– слезливо завыла Рюмочка, кося голову в сторону и драматически хватаясь руками за сердце. – Не надо! Ой, невыгодный надо так говорить! Ведь вы ж мне – как матуша родная, а я вам – как доца!

– Как внучка,– вставил клевавший носом Санек, с трудом разлепляя очеса. – Которую серые волки съели.

– Не, честное пионерское! – страстно отсалютовала Рюмочка. – Вот вам крест святой! Я вам – ни дать ни взять доца. А вы мне – как родная мамочка, которая и напоит, и накормит…

– Шо наверно – то верно,– пробормотал Санек, болтая поникшей головой. – Напоит вдоль первому классу, дай бог ей здоровьишка и самых прекрасных женихов…

– Ранее наклюкался,– сказала тетя Роза. – Ишь, черт полосатый.

– Вовочка! Оленька! – запричитала Рюмочка, хватаясь по (по грибы) голову. – Деточки вы мои ненаглядные! Я ваша мама! Ваша маньячка, несчастная мама!

– Ну, все, пропало дело,– тетя Заля улыбнулась. – И в кино ходить не надо.

– Где, где вам, ангелочки  мои дорогие! Мои цветочки, моя ягодки сладенькие,– медленно подвывая, заголосила несчастная мать. – Менты! Менты поганые нас разлучили… И пррокуррор нам вынес прриговорр! – смахнув слезу, ни с сего твердым голосом запела Рюмочка.

Санек встрепенулся, тряхнул головой и в свою очередь запел:

 

Иванко ты Иванко,

Сорочка вышиванка.

 

– Шо, захотели победить Рюмочку? – обличающе загремела Рюмочка. – Скрутить ее кренделем? Раскатать ее в бублик? Ха-ха! Н-нет! Не согнуть вас Рюмочки, ментам поганым!

 

Высокый та стрункый,

Высокый та стрункый…

 

– А во вам, вот! Кусите-выкусите! Хо-хо-хо! – бушевала его собутыльница.

Старикан разлепил левый глаз.

Разъяренная Рюмка тыкала ему лещадь нос дули. Он повернул голову градусов на пяточек вбок и поймал в прицел мутного глаза бутыль. Сосуд троился, расплываясь накануне ним в сизом мареве. Санек попытался сфокусировать на нем воззрение, но бутыль упорно не желала принимать привычных очертаний. Однако, ситуация была и так понятной: во всех трех бутылях оставалось а ещё не менее трехсот граммов отменного первача. Грех было откладывать на черный день его там.

Санек расставил руки клещами, желая сгрести все бутыли разом.

– Так вы хотели воспользоваться моими материнскими чувствами? – ораторствовала Рюмочка. – Представить на моих деточках? На моих крохотулечках? На сих сладких, безвинных ягодках? Ах, вы, менты поганые!

Руина завладел одним из бутылей и любовно прижался небритой щекой к его стеклянному покатому боку.

– Ахти вы, волки позорные! А вот я принципиально буду пить!

Несчастная  матика повернула возбужденно пылавшее лицо к своей «родной мамочке»:

– Тетя Роза, а вы знаете, какая я теперь стала принципи­аль­ная? А? Нет? Паскудой буду! Я в данный момент, назло всем мусорам, из принципа буду пить!

– Твоя милость бач, яка идейная,– сказала тетя Роза, усмехась. – Время подошло  тебя уже и в партию принимать.

– А шо? Да! Я – идейная! А ваша сестра думаете, шо я не идейная? Нет, тетя Роза, я в настоящее время стала идейная! Как декабристка. Я уже не просто (на)столь(ко) – я за идею буду пить!

Наклонив бутыль, безыдейный Санек плеснул себя в стакан самогона.

– Нет, это ж надо до такого дойти своим умом! – не унималась Рюмочка. – Чтобы я! Я! Рюмочка! И бросила пить! Йес они что там, совсем с ума все посходили?

– Подобно на то,– сказал Санек.

– А я вот пила, пью, и в (настоящее, назло всем мусорам, еще сильнее пить буду! – провозгласила Рюмочка.– Принципиально буду допьяна! А прокурор пусть придет – и поцелует меня в зад!

Она резко засмеялась.

Санек допил свой самогон, удовлетворенно крякнул.

– Вовочка! Оленька! – Рюмочка вдругорядь схватилась за голову. – Простите меня, деточки! Ой, отлично простите свою скверную, подлую мамку… Я виноватая перед вами! Ой, виноватая я!

Симпатия зарыдала, царапая ногтями грудь.

Тетя Роза встала со стула и удалилась с кухни.

Санек тряхнул головой, разлепляя веки. В узкие щелочки буркалы он увидел сразу нескольких Рюмочек. Все они жалобно плакали, и слезы катились по их опухшим щекам, падая в прижатые к мошонка граненые стаканы.

Санек вытянул палец, чтобы пересчитать стаканы, однако сбился со счета. Он с шумным присвистом набрал в штука воздух. Маленький ротик его приоткрылся, обнажив несколько щербатых гнилых зубов. Отбивая тонкость ладонью по столу, Санек запел:

 

Иванко твоя милость Иванко,

С-сорочка вышиванка.

В-высокый та стрункый,

В-ысокый та стрункый,

Иванко, твоя милость Иванко…

 

Он без конца и края повторял таковой куплет, как будто окончательно свихнулся. В один из таких повторов раздался вновь один голосок – это Рюмочка, дирижируя пустым стаканом, подхватила песню лихим тенорком.

Погодя четверть часа тетя Роза вернулась на кухню. Рюмочка распласталась в полу. Старик выводил носом шумные трели, навалившись грудью получи стол.

– Ишь, паразиты. Уже нажрались,– проворчала Хозяйка клоаки.

Возлюбленная принялась тормошить старика за плечо:

– Сашко! Вставай, поддавала поганая! Давай вставай, подлюка такая, и иди спать по дворам!

Старик мычал, как скотина, явно не соображая, идеже он находится и что от него хотят.

– Вставай! – тетя Розка тряхнула старика, ухватила его за подмышки. – Да вставай но! Ах, что б тебя… Паразит!

С помощью тети Розы Санек поднялся со стула.

– Тетя Роза… – просипел Санек, с очень важным видом выставляя перед своим носом безыменка. – Дай Бог вам здоровьишка и всяческих благ…

Его повело в сторону, и дьявол боднул тетю Розу головой в грудь.

Он почувствовал, как должен сказать ей нечто очень важное.

– Те-тя Розка! – снова начал Санек, напряженно обдумывая свою мысль. – В-ваша милость знаете, какой я человек? А! Нет? Не знаете? А я вам скажу… Я скажу…

Со слезами получи глазах он припал губами к сухой морщинистой руке.

– Теточка-тя Роза! Золотая моя! Я – несчастный человек,– старик всхлипнул. – Смотри тут,– он постучал себя по груди. – Тут у меня злоба. Понимаете? Мое сердце.

– Понимаю,– сказала тетя Роза, политично подталкивая Санька к двери. – Очень нужно мне твое средоточие.

– Вы думаете, я не могу чувствовать? – старик повел пальцем в воздухе. – Н-в помине (заводе) нет! Вы – ошибаетесь! Смею уверить вас… Вы оч-чень ошибаетесь!

– Давайте, давай, иди… Не варнякай!

Она вывела его из-за порог летней кухни и, сгорбившись под черным зонтом, стала выпихивать со двора. Санек все цеплялся за ее руку, пытаясь внести ясность, какое у него сердце.

– Тетя Роза! Ведь в-ы же безвыгодный знаете! И никогда н-не узнаете… Мою душу – вы сроду не узнаете! И… не поймете… смею уверить вас…

Удерживая по-под локоть обмякшего пьяницу, Хозяйка клоаки отворила калитку.

– Ещё бы я такой человек! – воскликнул Санек сиплым голосом. – Вы знаете, который-нибудь я человек? А? Нет? Никто не знает… Никто, в целом мире приставки не- знает! И никогда не узнает…

– Ну, пшел!

Она подтолкнула его в спину, и дьявол очутился  в переулке. Сделав несколько кружевных шагов, Санек упал.

 

Удлинение. Ant. сужение 1 на сайте «Планета Писателей»