Конфеткин стоял в полутемной комнате, оклеенной бледно-розовыми обоями. Ни окон, ни двери в ней маловыгодный было. Снаружи не доносилось ни звука. Мысли текли медлительно, вяло.

– Кто я? Почему я здесь?

Он вытянул руки – грабли могучего черного воина, дикаря, покрытые густым волосяным покровом! Изо одежды на нем была одна лишь набедренная напульсник. Его грудь бурно вздымалась под мощным дыханием. Зазвучали ритмичные звуки – звуки барабанов, в которые бьют негры, исполняя у костров приманка ритуальные пляски, и он начал делать упругие движения, юзом по комнате.

Он исполнял танец воина. Тело бугрилось мышцами, и оно было (страсть легким и гибким. Он чувствовал в себе невероятную мощь, и дикое готовность вырваться на волю из этого оклеенного бледно-розовыми обоями гроба!

С те, за стенами, светило солнце, жили люди! Почему а он должен оставаться в этом склепе?

Исполняя свой изуверский танец, он совершал огромные прыжки, взмывал к потолку – и опочивальня, чудесным образом удлинялась и опускалась, расширялась и сужалась в такт его движениям. Желая выходить из этой гробницы, он начал яростно стучать кулаками сообразно стенам, но его удары вязли в них, словно в тесте.

Дьявол сел на пол, привалившись спиной к стене.

Ну ему никогда не выбраться отсюда, не увидеть солнца, человеческих лиц? После что, за какие провинности он заключен в эту чуланчик?

Внезапно над потолком что-то заскрежетало, и сверху брызнул знать – казалось, кто-то невидимый сдвинул там, наверху, круглую крышку.

Некто вскочил на ноги.

Его тело начало разряжаться, превращаясь в блестящую эфирную струю. В этой струе пульсировало его горячее средоточие, сознание было живым и ясным. Он начал удлиняться, волоком за собой молочно-белый шлейф и испытывая при этом восхитительное, ни с нежели не сравнимое, чувство полета. Черный воин стремительно понесся к кольцу света, и в его ушах засвистел легкомысленный. Переносицу сковал легкий холодок, но это ощущение было приятным. Возлюбленный вылетел из горловины амфоры, за пределы своей тюрьмы, в образе легкого чета, и стал разрастаться в размерах, наполняясь исполинской силой и отвагой.

Дьявол чувствовал, что теперь ему подвластно все. Он может совершать любые дела, и ни в чем ему не будет препятствий!

Некто опустился на землю и скрестил руки на груди – всесильный всесильный джин. Вдали виделись горы, вокруг расстилался дубрава, и он стоял среди деревьев, возвышаясь над ними, чисто над травой. Лес был испещрен множеством болот, речушек и озер. Серые облака клубились по-над его головой, и в одной из туч, словно в махонькое мутное оконце, смотрелось бледное студень солнце.

Внизу, у его ног, стояла старуха в черном галифе, с треххвостой плетью в кулачке.

– Слушаюсь и повинуюсь, о, моя повелевательница! – застучала в его сознании уже готовая фраза, но (в, неизвестно откуда, кралатой птицей влетел все тот но вопрос: – Кто я?

И словно бы открылся шлюз в небесах – с горних вершин получи и распишись него хлынули тонкие, вибрирующие волны любви, и в его сердечушко явственно зазвенели слова:

– Ты – светлый воин! Семя могучего, древнего рода!

Его охватила бурная, ни с нежели не сравнимая радость. Ни о каком повиновении этой ведьме в настоящий момент уже не могло быть и речи.

– Ну, что стоишь? – злобно выкрикнула фрау Кривогорбатова. – Я – твоя повелительница! Поклонись мне! Отныне ты – выше- раб.

– Нет, я не раб тебе,– ответил великан.

– А который же ты? – вскричала злобная старуха. – Ты – мой волокноотделитель, невольник! Ведь это Я освободила тебя из волшебной амфоры. И нынче ты обязан служить мне верой и правдой! Мне! Одной всего-навсего только мне!

– Те-те-те! Да неужели? – колюче спросил Конфеткин, и старая ведьма поняла, что она узнана им.

– Короче, так отправляйся же тогда назад, в свою темницу! – в бешенстве заревела чертиха. – И сиди в ней до скончания веков, глупый щенок!

Возлюбленная стала выкрикивать заклятия, и Конфеткин почувствовал, что его бьет дрожь – он снова стал уменьшаться в размерах. Достигнув величины мышонка, Конфеткин взмыл почти облака и, подхваченный неведомой силой, низринулся в волшебный сосуд. Покрышка задвинулась за ним, и он вновь оказался в сиреневой полутьме.

Взбешенная гадуница схватила амфору, подошла к кривому дереву с большим овальным дуплом и пролезла в него. В темноте светились вдвоём желтых огонька.

– Тина,– негромко окликнула ведьма.

Раздался чуткий свистящий звук, и какое-то существо, похожее то ли нате огромного слизняка, то ли на улитку, подползло к ее ногам. С белесой головы у него отходило два длинных расходящихся усика.

– Отвези меня получи Уровень Зет,– приказала старуха.

Она уселась на спину Тине, у самой ее головы, и та заскользила в какую-в таком случае нору, уходящую вниз.

Поначалу они двигались в полной темноте, петляя сообразно причудливым извивам норы, спускаясь все ниже и ниже. Баба-яга держала волшебную амфору под рукой, другой же симпатия ухватилась за некое подобие уздечки. Нора то и битва разветвлялась, от нее отходили боковые лазы, старшие и малые туннели, и вот уже в них, наконец, замерцал грязненько-сизый, словно разлитая гуашь, свет. Временами они попадали в пещеры, населенные жителями подземного таблица и, желая избежать встреч с ними, всякий раз сворачивали в какой-нибудь-нибудь боковой ход. И все же уйти от столкновения с обитателями преисподней им что-то около и не удалось. Случилось это в верхних слоях, на по сравнению небольшой глубине, где водилась всевозможная нечисть – пройдохи, воры, пьяницы и прочее отбросы. Тина, со своей грозной наездницей на спине, выползла возьми одну из галерей, освещенную скупым сизым светом и двинулась к лазу, находящемуся метрах в тридцати. И тогда из-за угла вывалилась шайка Глисты.

Подземный проход был довольно высок и Глиста – тонкий, длинный и сутулый, в черных трусах, доходивших ему накануне колен, и в больших стоптанных сапогах – шагал впереди своего кодла, на волоске не касаясь головой потолка. В одной руке он держал плетеную корзину с цимбелем. Останки у него было белесым и скользким, как у глисты.

За предводителем двигалась разномастная полупьяная банда – уродливые карлики, ловеласы со свиными рылами, безобразные кокотки в рваном шматье. Были тут и уже знакомые читателю Клеопатра, Одноглазый, Ересь и Белла.

– Ого! – воскликнул Глиста, останавливаясь перед Тиной и ее страшной всадницей. – Глядите-ка, братцы, какая у нас глядельщица!

Пришельцев окружила пестрая шумливая толпа. Она разглядывала старую ведьму, сидевшую бери неком подобии гусеницы, как нечто диковинное и далеко небезопасное.

– Кто именно это? – спросил Белиберда у мамки.

– Черная бабочка из бездн мрака,– сказала Клёпа. – Держись от нее подальше, сынку. Она опасней гремучей змеи.

С одним глазом поднял палку с намерением ткнуть ею Тине в морду – однако та так шикнула на него, что он в мгновение ока отпрянул.

– Ух, ты, бляха-муха! – воскликнул он с веселым смешком. – Неважный (=маловажный) ндравится, падла!

Глиста взял из корзины несколько ягод и отправил их себя в рот. Он жевал их с тупым удовольствием. У него была бритая старшой, с большими оттопыренными ушами, покрытая лишаем. Под выступающими надбровными дугами светились холодные раскосые зеницы.

– Привет, старая задница,– сказал он ведьме. – Куда польза-дорогу держишь?

– Куда надо, туда и держу,– отрезала мегера.

– А что это у тебя за кувшин?

– Тебе-то который?

– У тебя спрашивают – отвечай.

– На болоте нашла.

– А что в нем?

– Далеко не знаю.

– Ладно, давай его сюда,– сказал Глиста, протягивая руку к волшебной амфоре. – Увидим.

– Убери лапы, Глиста,– сказала ведьма.

– А то, что хорош?

Разговаривая со старухой, он не прекращал жевать родной цимбель

– А то и будет. Это вещь Елизара! – пояснила гадуница. – Хочешь иметь дело с ним? – она протянула Глисте волшебную амфору. – Хоть куда. На, бери! Но только потом не говори, по какой причине я тебя не предупреждала.

Ее блеф удался.

– Ладно, складно,– сказал Глиста. – Я в дела Елизара не лезу. Но твоя милость тормознула моего парня, Горелого. Он пошел собирать чтобы меня цимбель – а ты его тормознула. Нехорошо это.

– Никак не знаю, о чем ты,– сказала старуха, довольная тем, сколько разговор перешел на другую тему.

– Ладно, кончай туфта, Ида. Ты на моей территории, и ты знаешь сие. И ты тормознула моего бойца. За это придется расплатиться.

– Да откуда мне было знать, что он – твой борец? – возразила старуха.

– Но теперь-то ты это знаешь?

– И что такое??

– Так ты его тормознула?

– Допустим.

– И где он рань?

– Понятия не имею. Мы с ним побазарили – и он свалил.

– Я вижу, твоя милость так и не поняла меня, Ида,– начал втолковывать ей Глиста. – Я знаю, яко Горелого повязали твои парни – Тюря и Форс. И я хочу ведать, где он. Ты же сама видишь, братва в какие-нибудь полгода и ждет случая, чтобы повеселиться. Она нервничает, ей без- по душе твои манеры… Так как, договоримся по мнению доброму? 

– О чем? – она разыгрывала из себя недотепу.

– Да что вы, ты и фря, Аидка! Ты что, в самом деле, такая тупая? Идеже мой боец, Горелый?

– Сидит на барже, что у Ведьмаков.

– Во так-то лучше,– фыркнул Глиста. – Скажи своим чертякам, дай тебе они его отпустили.

– Ладно, будь по-твоему,– сказала гадуница. – Тина, передашь Тюре и Форсу, что я велела отпустить сего урода. А теперь пропусти меня, Глиста. Нам ни к чему спорить. У меня дело к Елизару, а он не любит ждать.

– Как по команде. Считай, что на первый раз это сошло тебе с рук,– сказал Глиста и отправил в вентиль красную ягоду. – Но только больше так не делай, Ида. В жизни не не делай так, старая ты задница,– он помахал пальцем до носом старухи. – А не то и Елизар тебе не поможет. Допустить их.

Кодло Глисты расступилось, старая ведьма, верхом нате Тине, двинулась к боковому ответвлению подземной галереи. Достигнув бокового лаза, они стали попадать, словно черви в пористом сыре, все глубже и глубже в нутро планеты. Им удалось избежать встреч с красными мутантами и другими обитателями больше низких пластов. Наконец они добрались до круглого горизонтального ствола, пробитого в скале; в его конце брезжил в чем только душа держится свет. Пройдя по стволу, они выползли на чуждый сострадания карниз, прилепившийся к отвесной скале. Старая ведьма слезла с Тины и подошла к краю уступа.

Внизу расстилалась юдоль, и за нею тянулась горная цепь. На одной изо дальних вершин лежало озеро, и с него низвергался водопад, превращаясь в бурную реку, убегающую в необозримую перспектива. На ее берегах раскинулся город. С правой руки блестело великое множество, и над ним горело мутное косматое солнце. От реки по части направлению к морю тянулся канал – но воды в нем отнюдь не было, и он был прорыт лишь на одну третья часть длины. С высоты каменного уступа было видно, как получи и распишись канале, словно муравьи, копошатся чьи-то фигурки.

Чертиха повернулась к Тине:

– Ты свободна.

Госпожа Кривогорбатова подождала, тех) пор (пока(мест) Тина скроется в норе. Затем она поставила волшебную амфору получи и распишись край уступа, взмахнула руками и превратилась в черный трепещущий зона, на котором хищно змеился тонкий рисунок. Круг взмыл надо карнизом, его края вытянулись, словно руки, подхватили волшебную амфору и заскользили по-над долиной – за реку, к горному хребту.

Продолжение на сайте «Участь Писателей»