Железный Змий уползал получи и распишись северо-запад, и длинное брюхо чудища, плавно покачиваясь нате гремящих колесах, волочилось средь полей и лесов. Подобно гигантскому питону, Змий взбирался получи и распишись косогоры, сползал в низины, извивался меж древних курганов и озер. Точно по ночам глаза его вспыхивали белым светом, и длинные лучи выхватывали с мрака блестящие, словно надраенные ваксой полозья, ссужающиеся в отдалении. Луна безмолвно скользила за этим грохочущим фантомом. Возлюбленная появлялась то с левого, то с правого бока от его железного тела, заглядывала в длинные лавка окошек и обливала его внутренности мертвенно-серебристым светом. Бери деревянных полках, как мумии в гробах, покоились пассажиры. Служители сего Дива подремывали в своих клетушках у жарко натопленных печурок. В городах смешанного таблица стальное чудище делало остановки, поглощая в свое чрево аминь новых и новых пассажиров. Чем дальше уползал Змий – тем не столь встречалось на его пути населенных пунктов, и тем больше дикой и унылой становилась местность. На тридцать девятый октиди своего пути Змий приполз к огромной лысой горе. Дьявол издал пронзительный гудок, и стал втягиваться в черную нору. Целые день Змий находился в каменной утробе и, наконец, на исходе сорокового дня его воротила появилась в стране мрака и лжи.

Всходила полная луна, освещая жутким оранжевым светом черные вини скал. Змий издал сиплый, протяжный гудок, и с его пассажирами начали разыгрываться удивительные метаморфозы.

Лежащие на полках мумии зашевелились и стали подниматься со своих лож. Они превращались в пауков, шакалов, злюка и каких-то доселе не виданных уродцев. Были шелковичное) дерево дивные существа без крыльев, напоминающие черепах с перламутровыми панцирями, возносящихся к потолкам и бьющихся о них в тщетных попытках высказывать(ся) наружу. Иные становились уродливыми карликами, другие – мужиками со свирепыми волчьими мордами; многие пробуждались в виде щеголей, прожигателей жизни в облезлых засаленных фраках; нате месте их голов были свиные рыла. Компанию сим дамским угодникам составляли жеманные похотливые старухи, выставляющие держи всеобщее обозрение свои мерзкие «прелести». За столики торопко усаживались наглые рогатые черти с крючковатыми хвостиками. Невесть из каких мест, в руках у них возникала водка, искусно припрятанная их родственниками в каких-так потаенных местах. Чертяки шумно чокались стаканами, пили, орали, дымили вонючими сигаретами и смертельно резались в карты, наполняя брюхо гремучего монстра смрадом и сквернословием. В клубах сизого дыма реяли белесые существа, как стертый медный пятак на ленточных глистов; по полу перекатывались твари, смахивающие нате каракатиц; все это шумело, лаяло, рычало и кусалось. В иных клетушках ранее вспыхивали и ссоры, перерастающие в кровавые драки. На поднятый помехи являлись грозные служители Железного Змия – в черных цилиндрах, кумачовых шароварах, заправленных в хромовые опорки, и в барашковых безрукавках. Головы сих жрецов тьмы походили в обугленные головешки, а узкие щелочки глаз блестели жутким желтоватым светом. В руках Черноголовые демоны держали символы своей высшие круги – кривые железные посохи с тяжелыми набалдашниками. Служители жестоко избивали скандалистов, водворяя строй. 

И луна лила свои колдовские лучи на угрюмые вершины скал, черные валуны, обломки гранита, промеж которых полз зловещий Змий. Горные пейзажи сменили кремнистые пустыни с красным песком, после ними потянулись чахлые перелески; меж деревьев блеснули мелкие речушки с мертвой вплавь, тут и там дремали заводи и озера, а дальше… дальше еще простирались мшистые болотца – дикий и суровый край!

В соответствии с пути следования, «Питон» делал небольшие остановки, и черноголовые жрецы, войдя в какую-либо с клетушек, направляли жезл на нужного им пассажира и объявляли: «На парад-алле!» 

Никто из находившихся в этом скрипучем ковчеге отнюдь не знал, куда он едет и зачем. Судьба темна… Э! Наливай!

Бренчат гитары, гремят похабные песенки. По (по грибы) окнами проплывают бескрайние просторы нового мира. Под оранжевой луной в таком случае тут, то там вспыхивают какие-то красные огоньки.

Что-что это? Непонятные атмосферные явления? Или же сполохи ночных костров?

Середь нечисти, кишевший в брюхе Железного Змия подобно гигантским болезнетворным бациллам, ехала и хозяйка Кривогорбатова, принявшая облик отвратительной старухи с волчьей головой. Возлюбленная сидела у окна, угрюмо привалившись к стене. Огромная, в три объема диск Луны, струила жутковатый свет на болотистую низину с чашами черной воды, поросшими высокой травой; из-за окнами проплывали силуэты низкорослых деревьев; вот Змий прополз после мосту через сонную речушку, за ее излучиной открылся широконек рукав, посеребренный лучами холодного ночного светила. Снова потянулась топкая котловина; «Питон» замедлил ход, и на покосившемся указателе старая ламия прочла название станции: «Чёртовня». Змий вздрогнул, громыхнув своими железными суставами, и промер. На тропе, против окошка Кривогорбатовой, маячили какие-ведь нелепые фигуры, словно отразившиеся в кривых зеркалах. На тонких, искривленных ножках, в бежевых колготках, стоял гермафродит огромного роста, с блистательно размалеванными губами и нарумяненными щеками, обряженный в цветастое бабское (весенняя) тройка. У него была несуразная, бутафорских размеров грудь, а на голове красовалась высокая митра, увитая желтыми болотными цветами. Ушки этой «матроны» оттягивали клипсы величиной с чайное блюдечко. В руке симпатия держала ридикюль из зеленой лягушачьей кожи. Второе редкость, с плоской скособоченной фигурой, скорее походило на мужика, зато хорошо на самом деле являло женщину. Сие чудо эмансипации – в куцых клетчатых штанах, истрепанном смокинге, с на лицо рябым и костлявым, косившем к тому же на один зенки и украшенном заплывшим синяком – имело вид холодный и чванливый. Незаинтересованный член компании, по-видимому, был отражен от зеркала смеха, которое приплюснуло его и раздуло. Был симпатия в коротких, с широкими лямками, детских штанишках, доходивших ему накануне груди и скрывавших под собой большой круглый живот. Рыльник он имел пухлое, проказливое; уши – оттопыренные, а руки – короткие, ровно у младенца.

Что же понадобилось этой шутовской троице для глухом, затерянном в диких краях полустанке среди ночи? Встречала ли возлюбленная кого-либо из пассажиров Железного Змия? Или а просто заявилась сюда скуки ради, дабы поглазеть получи гремящее чудо-юдо? 

Вдруг ряженный в бабский черед фигляр пронзительно свистнул, заложив пальцы в рот и замахал кому-ведь рукой:

– Сюда! Вали сюда, милок! Мы туточки!

Старуха ведьма прижалась волчьей мордой к стеклу, пытаясь рассмотреть, кого окликнула кобыла. Милок двигался по тропе, в мертвящих лучах лунного света, трусливой шакальей поступью. Кривогорбатова присмотрелась к его хлипкой фигуре… Дантов) и дьявол! Да это же Горелик!

Бывший цирик подошел к странной компашке. Пузастый шут, подобно конферансье в манеже цирка, дурашливо вскинул руку надо головой:

– Мы рады приветствовать вас в нашей Чёртовне!

И на) этом месте же, с размаха, нанес ему удар в солнечное сплетение. Горелик ухнул, согнулся наполы, хватая ртом воздух. Паяц добродушно расхохотался, похлопывая новоприбывшего до плечу:

– Милости просим в наши края! Мамочка, принимай ремонт.

Он пнул Горелика коленом под зад.

– Ну, шо твоя милость склонился перед этим мудаком, как архиерей перед ангел кротости иконой? – басовито загудела мамочка. – Возьми, и дай ему в соответствии с роже! Кто победит – поощрительный приз! Бутылка гамулы!

Горелик выпрямился, с трудом переводя благовоние. Пузатый бес хитро щурился, осматривая его с головы поперед пят:

– А лапсердачок-то у него, вроде бы, ничего, а! Ну-кася-к, сымай, я примеряю.

– Чего?

– Сымай прикид, зелень салатная, тебе ходят слухи. Ну, живо!

Горелик снял пиджак, протянул его коротышке. В настоящее время бывший цирик стоял перед местным шутом в грязной майке, как овца на закланье ожидая своей участи. Коротышка примерил пиджак.

– Великоват слегка,– проворчал он. – Ну, да ладно уж, так и состоять… Сойдет…

– Ну, шо, милок, давай знакомиться? – сказала трус в цветастом платье. – Меня кличут Клеопатра. Я – ваша мамка, правительница здешних мест. А это – моя свита: пан Белиберда (близ этих словах пузатый отвесил Горелику шутовской поклон) и наша несравненная, блистательная Красавица. 

Блистательная Белла, с косой ухмылкой на рябом лице, сделала Горелику книксен. Белиберда подкрался к ней сзади и шаловливо ущипнулее за срака. Белла взвизгнула, двинула пятерней в ухо проказника и осыпала его матерной бранью куда сложной конструкции.

– Мамочка! Она меня забижает,– захныкал Ерунда, утирая кулачками глаза. – Поставь ее в угол, мамочка, симпатия противная и злая!

– Цыц, губошлепы хреновы! Ну, а тебя-так как звать-величать, голубь ты наш сизокрылый?

– Горелик.

– А личность-то шакалья,– заметила Белла.

– Зато у тебя задница – по образу стиральная доска,– парировал Белиберда. – Чуть пальцы об твою жопу безвыгодный сломал.

– Ша, придурки! Дайте мне с этим хлопчиськом воспитанно пообчаться.

– О чем будем вести речь? – деловито вскинулся Фавн Белиберда. – О поэзии? Живописи? Архитектуре каменного века? 

Некто с дурашливой озабоченностью нахмурил брови. Затем приподнял локоть, точь в точь курица крыло, сунул ладонь под подмышку и, резко хлюпнув предплечьем, издал неясный звук

– Фу! Воняет! Воняет! – брезгливо зажимая пальцами носок и помахивая перед ним другой рукой, воскликнул пан Околесина. – Опять эта Белка нам всю атмосферу культурного общения испортила!

Дьявол захихикал, очень довольный своей гадкой выходкой.

– Уймись, мерзавец,– сказала Белла.

– Ай-яй! Какие вульгарные выражения! – продолжал выламываться Белиберда. – И когда ты уже обогатишь свой словарный заряд?

– Не обращай внимания на этих охломонов, сынку,– сказала Слава отца. – Они бесы безвредные, миролюбивые… Но с юмором. А станешь высказываться – утопим в болоте. Усек?

Горелик кивнул в знак согласия.

– Хотя только имей в виду, что юмор у нас здесь аспидски тонкий и деликатный,– влез с разъяснениями Белиберда. – Да вот, посуди без спросу: топили мы не так давно в болоте одного салабона, по всей видимости тебя – и все так смеялись! Аж животики надорвали!

Некто запрокинув голову и радостно захрюкал…

– Ну, шо загрустил, турман ты мой сизокрылый? – загудела Клеопатра. – Держись мамки – и конец будет нормалёк! Хочешь, дам сиську пососать?

Она прижала руку к прыщики.

– Во, блин! А куда ж она подевалась? Забыла дома получай рояле!

– Это Белка ее сперла,– наябедничал Белиберда. – Своих-ведь, ни жопы, ни сисек нет. Вот она бери твою и позарилась!

– Ну, ты меня уже достал, буффон гороховый! – огрызнулась Белла. – Смени репертуар, придурок!

– А подарки привез? – спросила Слава отца. – Давай их скорее сюда! Шо? Неужели не привез? Видишь это да! Как же это ты приперся к нам сверх подарков, голубок ты наш сизопузый? А хоть чекушеку-в таком случае прихватил?

Бесы выжидательно посмотрели на вновь прибывшего.

– Ну-ка и дела! – сокрушенно покачала головой Клеопатра. – Даже и чекушки безлюдный (=малолюдный) привез в презент! Вот она, нонешняя молодежь! Никакого уважения к старшим!

– Йес! – сказал Белиберда. – Совсем распустился молодняк. Придется всерьез предпринимать воспитанием этого козладона.

– А вот мамка тебе и подарки, и бутылочку приготовила,– сказала Клёпа и полезла рукой за бюстгальтер. Она вытянула оттуда подарки – рдяный галстук и дурацкий колпак. Клеопатра повязала Горелику галстук возьми шею, напялила на голову колпак. Она сложила пакши на груди, любуясь новоприбывшим.

– Во! Теперь ты будешь чисто пионэр!

Белла не удержалась от комментария:

– Ну и квазимодо! И где ж это тебя так прикоптили?

– Ладно, детки,– сказала Слава отца. – Не задавайте вьюноше дурных вопросов. Это же нескромно. Давайте лучше спрыснем приезд нового члена нашего дружного коллектива!

– Сие всенепременно! – потирая руки, вскричал Белиберда. – Без этого ни за что на свете нельзя! А то удачи не будет.

Мамка открыла сумка и достала оттуда бутылку, заткнутую пробкой. Она вытянула пробку зубами, сплюнула получи и распишись землю, отпила из бутылки несколько глотков и протянула ее Горелику.

– Об эту пору ты.

Горелик взял бутылку и поднес ее ко рту. В нюхалка ему шибанул смрадный дух. Его рожа брезгливо перекосилась.

– Выкладывай, пей, пей, интеллигент сраный! – прикрикнула Клеопатра. – Или твоя милость нас не уважаешь?

В эту минуту Железный Змий вздрогнул, лязгнул суставами и тронулся с места. Последнее, подобно как увидела старая ведьма в окно: ее бывший цирик в дурацком колпаке, с красным галстуком сверху груди, пьет какую-то дрянь из бутылки, в окружении шутовских фигур.

 

Правитель пятая

Чёртовня

Ну, шо ты там ползешь, ни дать ни взять муха по липучке? А ну, ускорил шаг! – с этими словами Клёпа нанесла удар ногой по пухлому заду Белиберды.

– Ай, свет не мил! – вскрикнул Белиберда, отлетая от мамкиной ноги, словно футбольный мячик, и хватаясь руками за ушибленное место.

– Цыц! Глаз получи и распишись жопу натяну!

Они шагали гуськом по узкой тропе. Впереди – Околесина, за ним Клеопатра, потом Горелик. Замыкала шествие Красавица. Вокруг простиралась унылая безлюдная местность. Чахлые кустики перемежались с корявыми деревцами, почти ногами чавкала грязь. Дул сырой ветерок, пробирающий впредь до костей; луна то скрывалась, то вновь выглядывала изо-за туч; с потемневших небес сыпала «моква» – противная колючая покров. Воздух был пропитан гнилостными испарениями болот; повсюду вспыхивали загадочные красные точки.

– Мало-: неграмотный вешать нос, Гардемарины! – бойко командовала Клеопатра. – Ать-неуд! Ать-два! Правое плечо – налево! Хвост – подтянулся! Белибердень – шире шаг!

Через километр или два, перед ними возникла речушка с черной, точь в точь смола, водой.

– А ну-ка, приготовили паром! – распорядилась Клёпа.

Белиберда и Белла двинулись к берегу, и стали спускать на воду пирога. Мамка рявкнула на вновь прибывшего:

– А ты шо стоишь, наравне хрен в огороде? Ну-ка, помогать! Живо!

Горелик присоединился к бесам. Они переправились бери другой берег.

На той стороне рос редкий тальник, стояли две хижины, вросшие в землю. Двери одной с них были распахнуты настежь, в окнах горел мутный азиатский свет. За окнами мелькали какие-то тени, кликушески голосила баба.

– Убью, сука! – орал мужской пьяный крик. – Убью, гадюру кривожопую!

Тень метнулась к двери. Голая бабёшка, с плоской как фанера фигурой, пулей выскочила на в сторону, за ней, с топором в руке, гнался хромоногий лысый мужлан, в длинных, по колено трусах.

– Ах ты, гнида косолапая! Ахти ты, шваль подзаборная, потаскуха ты долбанная! – орал дьявол. – Ты ж мне всю жизнь испоганила! Всю кровь изо меня высосала! Молодость загубила! Ну, все, кикимора, готовься! Пришел твой момент!

Баба, стремглав перебежав дорогу, кинулась в кусты. Мужик, горестно дыша, ринулся за нею.

– Вступаем в очаг цивилизации! – мажорно объявила Клеопатра. – Ну-ка, грянули строевую песню! Чепуха – запевай!

Белиберда затянул:

 

А на фига, а на смоковница,

Заехал к черту на рога,

В край далекий и голимый

Голубочек ты наш родимый?

 

– Белуха! Не слышу твоего бравого голоса!

Белка подхватила:

 

Ну, да это не беда!

Выше- лихой Белиберда,

С Клеопатрою своей

Стоят тысячи чертей!

 

– Скорее! И побольше энтузиазму в голосе!

Бесы запели слаженными голосами:

 

Станешь с нами твоя милость дружить –

И не будешь ты тужить!

Средь болотных мшистых кочек,

Вплоть до едрени-фени точек!

 

В дымных норах загуляем,

Глюков дьявольских поймаем!

А получи утро похмелимся,

И по новой забуримся!

 

– Так! А нонче взяли фа-диез-бимоль! Опаньки!

 

А на хрена, а бери хрена,

Ты напился допьяна?

К ведьме старой приставал,

Юбку от большого ума задирал?

 

На болоте под луной

Плясал с черною козой,

А попозже к ней приставал,

Ах, какой же ты нахал!

 

– Сверх ногу, тверже шаг! Носочек, носочек тянуть! Белиберда, подобрал брюшко! Вступаем в райцентр! Ну-ка, заделали концовочку!

 

Ахти, не ругай меня, мамуся!

Завтра снова я нажруся!

Подина оранжевой луной,

Загуляю я с козой!

 

– Ать, два! Ать, двушничек!

Перед бравыми чертяками открылась центральная площадь поселка, большую доза которой занимала лужа. С правой руки возвышались мрачные развалины здания в два этажа, с наполовину снесенной крышей. Из-вслед закопченной печной трубы, торчавшей прямо из наката, выглянула звездный пастух, осветила силуэты двух борцов, стоявших по щиколотку в вонючей жиже. Обана были смертельно пьяны и лишь чудом удерживались на ногах. Они апатично толкали друг друга руками. По краям лужи стояли болельщики.

– Физкульт-наше вам с кисточкой! – воскликнула Клеопатра, вскидывая над головой руку.

– Здоровенькі були,– откликнулся каковой-то бес с багровым прыщеватым лицом. – Шо, новобранца ведешь?

– Ой ли?.

– И к кому же?

– К Глисте.

– Ну, ну,– загадочно вымолвил прыщеватый.

– А сие – наш Дворец Культуры,– пояснила Горелику мамка, указывая нате руины. – Тут, на свежем воздухе, проводятся спортивные состязания по мнению классической борьбе.

В руинах Дворца Культуры, за темными провалами окон, двигались какие-в таком случае огоньки. Тренькнула балалайка, послышись пьяные голоса.

– Молодежь кучкуется,– сказала Клёпа. – Повышает свой культурно-идеологический уровень.

Она крикнула борцам:

– Ну-кась, и шо вы там топчетесь, бляха-муха? Толян, активней шевели маслами! Держите его за шею и проводи бросок через бедро!

Прыщеватый дал указание другому борцу:

– Колян! А ты тоже не будь дураком – ныряй ему перед руку! А потом цапай за жопу и кидай через себя!

Толян расставил щипанцы клещами. Грузно ступая по луже, он двинулся нате соперника. Колян начал медленно, очень медленно приседать, раскинув обрезки для равновесия. Но не удержался и плюхнулся на спину. Ласты в рваных кедах взмыли вверх. Раздался взрыв хохота. Слава отца прокомментировала:

– Хотел сесть на горшок – да промахнулся.

Толян, за головы, поймал пустоту, и повалился на Коляна. Борцы барахтались в грязи, наравне свиньи, пытаясь встать на ноги. Зрители свистели и улюлюкали.

– Ничье! – крикнул прыщеватый арбитр.

– А ни фига! – заспорила Клеопатра. – Толян одержал чистую победу! Возлюбленный уложил Коляна на обе лопатки! Черный пояс его!

С грязного провала окна раздалась многоэтажная матерная брань. Послышался кривотолки битого стекла, снова тренькнула балалайка. Клеопатра крикнула:

– Ужели, шо? Кто еще желает сразиться с чемпионом? Нет похлеще смельчаков? Тогда на арену выходит гроза всех бойцов долины Зла – неотвратимый воин Горелый! Делайте ставки, господа! 

– Ну вона, настал твой звездный час! – гнусно ухмыльнулся Белиберда, толкая новобранца локтем в стегно. – Заделай его, Горелый!

– Да, потешь мамку, сынок,– сказала Слава отца. – Покажи этому уроду, какой ты есть добрый гвоздь Алёша Попович! Одержишь победу – и поведу тебя к сладким девочкам с мохнатыми хвостами. А недостает…

Белиберда гадко улыбнулся:

Утопим в болоте.

Продолжение на сайте «Вселенная ПИСАТЕЛЕЙ»