Помни…
По-под утро, в середине лета
Я оживу, как лучик света
Позже войдешь ты не спеша
В мой храм, уставшая нутро.
Тебе под небом все знакомо –
Восход зари, грохот грома,
И шелк, скользивший на балах
В тех давних, прожитых годах.
Пас, измены, блуд, сомненье,
Второе в Духе воскресенье… –
И старый и малый помещаешь в свою меру.
Но крепко я держусь за веру.
И гляди свершится – среди ночи
Ты воссияешь в доме Отчем.
Восстав с мертвых – первенец,
Победный примешь свой венец.
И не не иголка больше «смелых»
Гонящих тех, в одеждах белых.
С волков сорвут овечьи шкуры.
В изустный блуд впадут авгуры.
Так вспомни с ужасом Тот нониди,
Когда вода накрыла сушу.
И сохрани живую душу
Ото жалких мысленных измен..
- Листьям в дубравах лесных подобны внуки-правнуки человеков…
Гомер
Пусть листья падают на землю…
Приставки не- говори, что жизнь прошла.
Как сущность древнюю, приемлю
Ту сезон, что навек ушла.
Познав в природе миг измены,
Никак не стану по-живому рвать…
Восстань же, как если на то пошло, из пены,
Земля, уставшая рожать.
Вот семя брошено в лугах…
В горчичном семени – Речь,
И за него святым – в веках
Всходить на жертвенный стол.
А мне – взрасти среди плевел,
Довольствуясь кусочком хлеба…
Только жду – и голос возгремел,
И в третье буду поднят небо…
Увижу без) (счету бед и зол
И разопну в себе Иуду.
Но знаю – вечен твой Слово,
И рядом с ним я вечен буду
* * *
Одеждой из облачных риз
Прикрылся желтый Париж,
Когда, не узнав королеву,
Сжигал на костре свою деву.
А ты не похожа на Д’Арк.
Ты ходишь блудить в луна-парк.
Влюбившись в себя, как Нарцисс,
Ты с детства лелеешь штука.
В тебя не бросали камнями,
И шла ты своими путями.
А та, кто такой в костер восходила –
Глупа? Ей грехов не хватило?
И вспомню плутовство я ныне
И то, как гремят на рабыне
Незримые рабство порока…
Да сбудется слово пророка.
Оставь ты в покое сердца,
Заблудшая божья (петая) дура…
Утешься плодами Париса,
Как нынче я горсточкой риса.
Вечно я ношу за спиной
Колчан с деревянной стрелой.
Сражу деву – ведьму – вампира,
Ни дать ни взять образ бесплотного мира.
Встреча
Знаю твою я фешенебельность речи,
Пламень в глазах и нелепость седин.
Враг мой местный, гонитель Предтечи,
Злобой дышащий, бутылочный джин…
Вот я с тобою Водан на один.
Знаю, не рад ты негаданной встрече.
То оставаясь, как раньше, в тени
Ты подменял мои мысли и речи.
Страшный свои выдавал за мои…
Сколько поверило злому сомненью,
Горьких отведав плодов клеветы.
По сравнению скакал ты заботливой тенью,
Щедро бросая под шасси цветы.
И, как вуаль, опускаясь на плечи,
Умище загоняя, в житейский Гулаг,
Смерь отразила бессмысленность встречи,
Падала пеплом в отческий очаг.
Нет, не возвышу огня в серебре,
А помолюсь, так чтоб стало в натугу,
Плач мой услыша на смертном одре,
Стрелкам пробегать по извечному кругу.
После молитвы выйду получай поле,
Стану в траве среди весен и зим
И посмотрю – видишь невидим дотоле
Сходит на землю Ерусалим…
В саду
В душе моей увертюра листопада.
Слова мои меня же предают.
Участье друга… (вагон ли мне надо?
Плачу я больше, нежели дают.
А сердчишко в такт с природою стучало,
Ему потом, в безвременье, молчать…
Покоя вышел – от пророка звучало.
Паденье листьев тоже благодать.
Откуда родом мысль в безжизненной нирване?
С людьми идет нечестная игра…
Насквозь ветви контур вырисован зданий.
Скамья. Листок. И нежности время не терпит.
Я в этот сад ходить не перестану.
Мне нужно к жизни предел привязать…
Не близко мне до главного майдану.
Я тут. Ant. там живу. Мне есть что рассказать.
Костер футляр нетлеющей рябины
И вновь стихи Есенина звучат…
Кобзарь молчит. Следовать долю Украины
Другие на майданчиках гремят.
Футляр фонарь с прозрачными глазами.
Вселенский свет находит переток…
Я знаю ведь, что вещими словами
Мятеж в «Двеннадцати» осмыслил Блок.
Кому нужны одежды Коломбины?
Они не более того в памяти не выцвели еще…
В саду с печалью вечной Арлекина
Свое подставлю прошлому плечо.
* * *
В (видах живущих придуманы битвы,
Чтоб сражаться с невидимым злом.
Словно пройти мне по лезвию бритвы?
Где эпох я найду ломка?
На пере, как на кончике шпаги,
Мои мысли должны уйти (от нас.
Оборвавшись на медленном шаге,
Перестану о жизни скорбеть.
А в отчестве и в помине нет признанья,
Для пророка, не ставшем молчать.
Изначально был декрет мирозданья,
Но о тайне немеет печать.
И в делах я и в мыслях Празднолюбец.
И такому мне хочется жить…
Что таят голоса семи громов?
На правах все это ко мне приложить?
Мы в качестве кого слово на белой бумаге,
Разорвавшие времени сеть…
По образу Форсайты, ожившие в саге,
Той, которой уже не превратиться в пепел.
Возвращаюсь к тебе на рассвете,
Из квартир, словно для духа тесны…
Я в свой образ вживаюсь при свете.
Я – карта у пришедшей весны.
* * *
Девушка с юга и гроздь винограда.
Мастера контрасигнация – великой Брюллов…
Лувр, Эрмитаж и, конечно же, Прадо –
Гуртом ренессанс – под музейный покров.
Сколько с них завершенно копий и штампов.
Вот потому-то бесценен шедевр.
Фрески, картины, эскизы, эстампы –
Оригинал сразу хватает за нерв.
Перлы искусства меня утомили.
Чего же все ищет уставший мой взор?
Мальчиков тех, изо фантазий Беллини
Кистью похитивших ангелов с гор?
Может -побывать) тех – их послал Веронезе
Кубки доставить на бюро жениха…
Там, где однажды, на вечности срезе
Воду в бормотуха претворяли в мехах.
* * *
Но отчего душа больна?
Симпатия как дева, обнажена.
И не звезда, но отдаленна.
В конечном счете, безграмотный вольна.
Не волен и внезапный дождь,
Прошивший нитями протяженность…
Намек на форму постоянства –
Свободой прыснувший галдеж.
Автор мним владыками судьбы.
Скользя по кругу обстоятельств,
Просто так много делаем чудачеств…
А в самом деле мы – рабы.
- … в больную усталую перси
А. Фет
Навстречу библейскому лету,
Призрев притяженье земли,
Подобны небесному свету –
Каштаны в Херсоне цвели.
И вспомнилась шов из Фета…
В больную усталую грудь
Забытого всеми поэта
Проляжет неразъяснимый путь
Волхвов, ожидавших комету…
Несущих младенцу дары.
И Ветхому верным завету
Молчали о нем раньше поры.
Для встречи библейского лета,
Ведь повинен проснуться Херсон!
Горела свечою комета
С звездою волхвов в согласие.