Когда Гурджиеву было только девять планирование, у него умер отец. Отец был беден. Умирая, спирт подозвал Гурджиева поближе и сказал ему:
— Мне нечего сохранить тебе в наследство. Я беден, и мой отец тоже был беден, только он дал мне только одно, и это сделало меня богатейшим человеком в мире, даже если снаружи я остался бедным. Я могу передать тебе то а самое.
Это определенный совет. Может быть, ты больно молод и не сможешь последовать ему прямо сейчас, так запомни его. Когда ты сможешь действовать согласно этому совету, действуй. Планерка прост. Я повторю его, и поскольку я умираю, слушай внимательно и повторяй по (по грибы) мной, чтобы я умер удовлетворенным, что передал послание, которое, может водиться, веками переходило от отца к сыну.
Послание было без усилий. Отец сказал:
— Если кто-то оскорбляет тебя, раздражает, провоцирует, не мудрствуя лукаво скажи ему: «Я понял твое послание, но я пообещал отцу, чего буду отвечать только через двадцать четыре часа. Я знаю, кое-что ты в гневе, я это понял. Я приду и отвечу тебе от двадцать четыре часа». И так же во всем. Соблюдай остановка в двадцать четыре часа.
Девятилетний мальчик повторил, что сказал ему родоначальник, и отец умер, но переданное в такой момент послание запечатлелось без возврата. Когда он повторил послание, отец сказал:
— Хорошо. Пускай будут с тобой мои благословения; я могу умереть в мире.
Возлюбленный закрыл глаза и умер. И Гурджиев, хотя ему было просто-напросто девять лет, начал это практиковать. Кто-то оскорблял его, и спирт говорил:
— Я приду через двадцать четыре часа, чтобы тебе понести наказание, потому что я пообещал это своему умирающему отцу. Из первых рук сейчас я не могу тебе ответить.
Может быть, кто именно-то бил его, а он говорил:
— Ты можешь меня бежать; прямо сейчас я не могу ответить. Через двадцать четверка часа я приду и отвечу тебе, потому что я дал такое обет умирающему отцу.
И впоследствии он говорил своим ученикам:
— Сие простое послание совершенно меня трансформировало. Этот человек меня бил, так я не собирался реагировать в этот момент, и мне ничего малограмотный оставалось, кроме как наблюдать. Мне нечего было (с)варганить: сейчас этот человек меня бьет, а я должен быть скромно зрителем. Двадцать четыре часа делать было нечего.
И недреманное око этого человека создавало во мне нового рода кристаллизацию. Вследствие двадцать четыре часа я мог видеть яснее. Мои зенки были полны гнева. Если бы я ответил прямо в оный момент, я стал бы бороться с этим человеком, я ударил бы сего человека, и все было бы бессознательной реакцией. Но после двадцать четыре часа я мог думать об этом паче спокойно, более тихо. Либо он прав — я ес что-то неправильное и нуждался в том, заслуживал того, для того чтоб меня побили, оскорбили, — либо он был ни на волос неправ. Если он был прав, ничего не оставалось, к тому же как прийти к нему и поблагодарить. Если же он был начисто неправ… тогда не было смысла бороться с человеком, некоторый так глуп и делает совершенно неправильные вещи. Это малосодержательно, это просто пустая трата времени. Он не заслуживает никакого ответа.
И при помощи двадцать четыре часа все становилось на свои места, и возникала определённость. И с этой ясностью и наблюдательностью в мгновении Гурджиев превратился в одно изо самых уникальных существ этого века. И это было фундаментальной основой всей кристаллизации его существа.
Твоя милость всегда снаружи.
Источник неизвестен
Запись Я приду и отвечу тебе минуя двадцать четыре часа впервые появилась Собиратель звезд.
