Я не стал чемпионом. Сегодня можно вспомнилось) что, вздыхая о прошлом, анализировать не только сыгранные шахматные партии, только и всю свою жизнь. Жара и внутреннее томление сжимают середыш. Постоянная боль в груди. Как я любил раньше валяться получай пляжах, загорать, играть в волейбол… Играть под палящим солнцем в шатранг. Это сегодня не для меня. Слишком мало осталось у меня времени, затем чтобы тратить его на игру. И яркое солнце тоже безвыгодный для меня.

Месяц прошел без дождя, и без какого либо намека нате вдохновение. Как живут в южных странах, как выдерживают война жары – не представляю. Говорят – у всех есть кондишки. И в Африке, у эфиопов, спрашиваю сына мои покойного друга, приехавшего из Марокко. Вообще-то спирт живет в Израиле, в Марокко ездил за экспонатами. Был и в Эфиопии, искал пропавшее поколение Израилево. Отвечает, живут как на сковородке…

Там привычные. А вообще говоря-то все ищут тепла. Поэтому уезжают. Пушкину как и здесь было холодно. Но грел внутренний жар. Об эту пору с утра более тридцати градусов. Не нужно никакого внутреннего жара. И сие всего лишь начало лета. Сын моего друга привез урну с прахом матери, которую подзахоронили ты да я к могиле моего друга. Друг студенческий веселый певец опередил нас. Отныне. Ant. потом и она – звонкая хохотунья с ним соединилась. В могиле друга вырыли глубокую дыру, будто бы нору – и в нее опустили урну — голубоватый глобус. Как один остается от человека. Бросили горсти земли в эту нору, выпили виноградного причина. От жары раскалывалась голова. И лишь под вечер – изморось долгожданный. Словно раскрылись хляби небесные. Услышаны мольбы огородников. Осадки спасает будущий урожай. Представляю, как ждут дождя получи земле обетованной. Сын друга чисто русский человек, раным-ранехонько полысевший, на висках только осталось золото волос. Дьявол хранитель музея в Хайфе. Живет там на самой вершине вершина мира Кермаль. Возвращаться не хочет. Напротив, зовет меня тама. Я ничего не обещаю. Здесь, на месте бывшей Пруссии, я сыздавна и напрочь прижился, родина писателя – язык, здесь я улавливаю новые пустословие.

Но невозможно найти единственные слова для прощания… Подобно как помню о ней? Была хохотуньей, казалась простушкой. Слезы без- туманят глаза. Совсем недавно хоронили моего друга – поэта, стал я бросать у гроба и не смог, сдавило горло. Жена друга – сие тоже тяжело. Как будто хороню его еще Вотан раз. Она жила ради него. А может быть, я неважный (=маловажный) прав…

Женщины у могилы, говорящие прощальные слова и едва сдерживающие сырость, создавали другой образ. Пусть будет так: затейница радостных сборов, борода в бабьем веселье. С моим другом прожила всю жизнь, и лишенный чего него, я уверен, стало все для нее пресным. И во сейчас дождем орошает ее последнюю обитель. Когда покидает долина) (земная близкий человек, понимаешь — скоро и твоя очередь. Думаю об этом за исключением. Ant. с страха. Сделал все, что мог, а может быть, и с лишком, чем мог. Пора остановиться, ничего нового я уже неважный (=маловажный) скажу людям. А впускать их в свой мир старика – имеет ли доминанта. Примером может служить моя жизнь? Вряд ли… В старости лет без собственного пристанища, мечусь в поисках уединения. В Боровой тишине создаю свои бумажные миры. Вернее даже безлюдный (=малолюдный) бумажные. Нередко написанное остается на диске компьютера. Печатающее устройство не хочется включать.

Главное, заранее не думать ни о каком сюжете. Род (человеческий, ожившие на листе бумаги или на экране компьютера, самочки вершат свою судьбу. Знал ли мой друг, покинувший Петербург, что будет лежать в чужой земле. Нас столько семо приехало – двадцать один человек. И вот стою один у могилы. Округ деревья, листья блестят от дождевых капель. Лес уступает губерния могилам. Говорится в библии о закончившем жизнь – и присоединился он к большинству народа своего. Я часа) в меньшинстве. В чем замысел Бога? Почему не всем отпущен равновеликий. Ant. неравный срок? В голове бьются строки Анны Андреевны: чтоб вы оплакивать мне жизнь сохранена… Это она о блокаде, о миллионе погибших с голода. Жена моего друга тоже была блокадницей. Чудесным образом выжила. Значит, пощадили ее небеса. И сколько бы безвыгодный было нам отпущено, все, кажется, мало. И говорим и пишем в некрологах – безвременная гибель. Наверное, правильно, смерть отменяет ход времени, само наши дни теряет смысл. Наступает вечное путешествие, обещанное Эйнштейном, резвость полета замедляет годы и даже века. Почему же я хотим отсрочить космический полет? Жену моего друга пытались вернуть к жизни в Израиле, потом лечили в Питере. Там и кремировали. Горстка пепла в вазе, похожей получай голубой школьный глобус.   Везли самолетом, для того чтобы воссоединить с моим другом. Ученики великого философа и утописта Федорова, основателя русского космизма, правдоподобно, научатся собирать наши частицы даже в космосе. Надо возвратить назад миллионы кремированных и миллионы сожженных в печах гитлеровских лагерей. Точно по силам ли это верящим в воскрешение. Есть ли выгода повторять свою жизнь. И стоит ли? Вновь пройти вследствие унижения и страдания — не хочу. Говорят космисты, что дозволяется будет исправить ошибки. Жизнь без ошибок пресна, что вегетарианская диета. Судьба долгожителя-ворона скучна и утомительна.

Только как заманчиво общее воскрешение. Мы тогда все свидимся. Станем ли представлять претензии и множить обиды? Или обрадованные возвращением в жизнь заживем обязательно и счастливо. Но как пугающе бездонно – слово вечно. Выдержит ли сущность? Хватит ли сил у нее. Запросится наверняка туда, идеже нет бренного измученного болезнями тела. Но отпустят ли? Волюшка выбора – это только слова. На свободных выборах побеждают диктаторы.

Автор возвращаемся с кладбища в маленьком автобусе. Почему-то все шутят, тревожный смех, возможно даже радость от осознания, что остался жив, сколько не твой еще черед. Тоже, помню было бери похоронах моего литературного наставника. Замечал не раз, точь в точь жены хоронят своих мужей. Женщины ведь живут, (как) будто правило, дольше. Так вот на похоронах в них просыпается скрытая настойчивость. Они в центре внимания. Лишь через месяцы осознают, что-что лишились привычной жизни. И опустевший дом заразит немыслимой тоской. Самый взыскан судьбой конец обещают русские народные сказки. Изумительная концовка: жили они длительное время и счастливо и умерли в один день.

Но не сбывается поверье. Совсем недавно я потерял лучшего своего литовского друга. Дьявол написал книгу, которую я не прочел, потому что в отлучке еще ее перевода на русский язык. Это фолиа о школе для червяков. Червяка там спрашивают: знает ли спирт Ленина. Червяк отвечает – нет. А как же иначе – все-таки вождь не зарыт в землю. Мой друг умер в два счета, тромб закупорил сосуд в легких. Он лежал в гробу с легкой ухмылкой получи и распишись лице. Казалось, сейчас встанет и удивится – почему так без) (счету цветов и народа вокруг. Жена – организатор и при жизни его всяческих встреч и литературных праздников и на этом месте распоряжалась всем действом весьма энергично. Всем улыбалась, раскланивалась, кажется разыгрывала написанную умершим мужем комедию, написанную специально в (видах этого печального дня. Именно комедию. Ведь он в вознесенье не писал трагедий. Мой друг не боялся смерти, и без- верил в бессмертие души. Лежал большой и грузный в гробу, приставки не- тронутый болезнями, затаив под усами усмешку. Мол, перехитрил всех, вроде и его герой литовский швейк – Густас.

Люди вокруг меня отнюдь не похожи на литовского друга. Не пойму, почему белоголовый капитан так боится смерти. В морях он был самым лихим изо капитанов. Теперь ему за восемьдесят. Давно проводил жену в из другой оперы мир. Просит звонить ему по утрам, проверять – жив ли… Покупает дорогие лекарства. Отдал Шлюзы соседке, чтобы могла зайти, если он не откликнется держи звонки. И в то же время держит в неприкосновенном запасе бутылку коньяка. Говорит ми, что если проглотить с десяток таблеток снотворного и выпить бутылку – не грех безболезненно закончить жизнь. Я его понимаю – самое страшное обессиленному болезнями начинать всем в тягость. Зачем эти мучения. И все же приближенно во всех странах осуждают самоубийц. Их положено перехоранивать за оградой, вне других могил. Возможно, самоубийца уничтожает свою душу. Мало-: неграмотный дает ей отделиться от бренного тела. Об этом хотя (бы) подумать тяжело. Ведь душа бессмертна. Верю, Федоров изначально прав: самое стержень зло смерть. Пока ее не победим, не можем да мы с тобой считать себя разумными управителями мира, сынами Божьими. Не грех восстановить тело – уже сейчас, можно клонировать. Но куда-нибудь испаряется душа? Никому не ведомо. Никто не возвратился изо иного мира и ничего нам не объяснил. Неизвестность пугает. Буде даже там рай – ты, ведь прибудешь туда минус тела…

Жизнь, как и шахматную партию, всегда можно оборвать на полуслове. Ant. начать самому. В шахматной игре достаточно положить короля и произнести одно словцо: сдаюсь. В жизни все значительно сложнее. Я не в праве пусто осуждать. Ведь самые чтимые мною писатели и поэты осуществили свое власть на смерть. Ясунари Кавабата, Хемингуэй, Ромен Гари, Есенин, Маяковский, Цветаева… Думали ли они о бессмертии души. Лучше всего, нет. Отчаяние затмевало мысли о вечном. А возможно, понимали, как будто уже обессмертили себя в слове. Ведь творчество на в эту пору единственный путь к бессмертию. И оно же делает жизнь невыносимой. Особа пишущий всегда на виду, он изначально занимается эксгибиционизмом. Раны его видны во всех отношениях. У него спрашивают ответ гонимые, униженные и оскорбленные… У него ищут отклик в смертный час. И наступает момент, когда чаша страданий переполняет его. Лакомиться версия, что даже великий Гомер повесился. И не был ли самоубийством отплытие Толстого из Ясной поляны.

Жить сегодня, умереть грядущее. В студенческие годы смотрел японский фильм с таким названием. Японцы паче других понимают, что такое смерть. Харакири, Хиросима, Фукусима — ото слов подступает к горлу тошнотворный страх. Само слово Страна восходящего солнца пахнет смертью. И в то же время завораживает. Близость смерти порождает самураев. Порождает людей чести. Спасая других, спасаешь себя, то бишь свою душу, очищаешь ее. И становится святее святых самурайский консул в Литве Сёгихаро. Спасший тысячу спас десятки тысяч. Сие потомство тех евреев, кому успел выдать он транзитные визы. Сие те, кто успел покинуть страну, где за каждым домиком подстерегала смерть. Ведь литовские фашисты расправлялись с жителями местечек допрежь того, чем туда добирались айнзацкоманды…

Все время помню, чего я спасся чудом, что жизнь моя «случайный дар». В мои сны врываются страшные видения – рвы с трупами, газовые камеры… Один с половиной миллиона убитых детей…Это мои сверстники, могли бы быть рядом со мной, были бы моими друзьями…

Нас было беда сколько на челне… Пушкин – молодой, переполненный желанием любви, рифмами и сюжетами – по (волшебству почувствовал, что остался один. А если бы он прожил долгую живот, среднестатистическую жизнь современного человека — создал бы шедевры либо задохнулся от тоски, узнав, что мир не изменяется с слов.

Не равняю себя с гением. Я слишком поздно понял, что такое? остался один. В течение десяти последних лет покинули данный мир самые близкие люди. Друзья и родители. Со смертью матери безграмотный стало человека, который принимал меня в любой ситуации, в любом проявлении, принимал и прощал.

А авоська и нахренаська ведь задолго до смерти стали чужими. Один, размозженный и униженный неудачами, скрылся в соседней республике, другой не выдержал моей критики и затаил обиду. Не мочь, понял я, говорить правду, даже самым близким друзьям. Особенно поэтам. Что по слушать, внимать, восхищаться. Поэтам нужны не друзья, а любящие слабый пол. Поэты должны быть молодыми. Печально быть поэтом истечении (года) шестидесяти. Лишенный обожания женщин, разве может он врать не краснея стихи. Представьте седого Пушкина, с лицом изборожденным морщинами, страдающего геморроем и язвой желудка, согбенного и едва волочащего ноги — невозможно крикните вы, нам не нужен таковой Пушкин! Успокойтесь, такого не будет. Пистолет Дантеса заряжен.

Настоящее дуэли не в моде. Были бы разрешены поединки, поэты перестреляли бы дружок друга. Желчь и зависть душит их. И никакого Дантеса малограмотный нужно.

И все же «человек один не может». Одному несладко не только от одиночества. Одному так легко утопнуть в своих обидах. Одного ничто не радует.

Вместе со всеми позволено забыть про караулящую тебя смерть. Похороны сменяются праздниками. В июне Водан праздник набегает на другой. Встречаем лето. День России. Сочельник, когда Ельцин влез на танк. И поделили империю. Совпадает с Ивановым денно. Впору жечь костры и прыгать через жаркие всполохи огня…

В парке юные барабанщицы созывают низы на открытую эстраду. Голенастые, тонконогие, приученные к ритму. Бейте громче. Разгоняйте тоску. Славьте богов дождя и солнца. Юные потомки язычников. Хоть где за кустами палатки национальных обществ. Зачем разделили нас. Украинское, белорусское, великорусское – маловыгодный все ли они звенья одной цепи – просто неодинаковые диалекты. Опомнитесь, соединитесь. Не хотят, жар обид будоражит гарполит. Только сильный дождь может охладить. Тучи над парком сгущаются. Чиновники ждут явления губернатора. Приготовили важный зонт, чтобы уберечь от дождя начальничью голову. Казачьи патрули и охранники у входа. Шарят точно по моей спине металлоискателем. Бесплатный массаж. Во всех аллеях охранники. Одеты в черное. На правах хочется иметь вождя. Он все решает. Каждому в этом бренном мире нужна венки. Но в слове победа содержится слово беда. Это фр из стихов талантливой писательницы моей соседки. Победитель жаждет обретший вознаграждение за пролитую кровь. Победителю кажется, что ему конец дозволено. Он хочет выиграть у судьбы, у жизни. Полагающий, ась? победил, он заблуждается. Победа растлила его. Так материальное ценность, достигнутое легко в начале партии, усыпляет игрока, делает его невнимательным. Возлюбленный рано почивает на лаврах. Но подсказать ему об этом невозможно. Играем всегда без подсказок. Девиз один: «Взялся – ходи!». Когда ты дотронулся до фигуры, то другой фигурой твоя милость уже не имеешь права пойти…

Мои ушедшие с жизни друзья были страстными игроками. В шахматных партиях они получали свою дозу адринолина. Свершение на доске заменяла поражения в жизни. В жизни же была одна единственная серия с заранее проигранным эндшпилем. Это была расплата за бездумную и лихую игру в миттельшпиле. Шабаш эти красивые жертвы и изящные комбинации услаждали самолюбие и сеяли в душе надежды. Да нехватка фигуры в конце партии, нехватка всего лишь одного темпа делали всю эту красивую игру бесполезной. Дозволительно положить короля на доску и сдаться сразу, а можно временить игру и зная, что обречен, мучить себя и противника необязательными ходами. К тому а и флажок на часах повис. Вот-вот он упадет. На хрен дергаться и повторять ходы. Ничьей в этой жизни не иногда. И нет никаких прав на повторение партии. Отыграться невтерпеж…

Мой старший друг-шахматист сумел затянуть концовку. В фашистском концлагере дьявол занял второе место в шахматном турнире. И был переведен изо каменоломен, где человек мог выдержать от силы лунный (серп, в лагерную обслугу. Он вполне сознательно уступил первое полоса эсэсовцу из лагерной охраны. За первое место словак мог расплатиться жизнью. В обслуге он заменил того, кто именно искал для охранников в золе золотые коронки. Этот бедолага, далеко не сумевший скрыть свое еврейство, стал горсткой пепла. Золотую коронку годится. Ant. нельзя было и утаить. Спрятать в заднем проходе, а потом выменять получи нее не только пайку хлеба, но даже и чек в лагерный публичный дом. В день Победы, этот мой словно кого черт веревочкой связал надевал арестантскую робу, увесив ее медалями, которые дьявол получал регулярно, как участник войны, и мы шли к памятнику павшим героям, стояли дальше, у вечного огня. И все видели в моем друге героя. Возлюбленный был герой, потому что выжил в кровавой мясорубке, идеже миллионы жизней уносились в небо с дымом крематория. И в то а время я понимал, а с годами все больше понимаю, что герои сие не те, кто выжил. Герои погибают первыми.

Прекращение дружественных отношений между государствами пробуждает самые низменные инстинкты. Военным преступникам нет оправдания. Столкновение не все спишет. Страшно, что сами палачи безвыгодный могут осознать, что совершили преступление. Ведь их протяжно готовили к тому, чтобы убивать. Убийцу миллионов Эйхмана пытались вынести оправдательный приговор. Говорили об обыденности зла, о том, что он очевидно исполнял приказы. Сердобольная еврейка Хана Арендт, чудом избежавшая Холокоста, была получай его стороне. Проходят годы. Преступники успевают прожить общежитие, состариться, они так до конца жизни и считают, а честно выполняли приказы. Они получают нормальную пенсию. Считаются ветеранами войны. Порой судили одного из полицаев, его спросили, как некто смог убить более десяти тысяч евреев, не тяготит ли сие убийство его совесть, он ответил: так це ж жиды. Въедается в мокрое дело и в генную память национальная рознь. Ее итоги миллионы замученных и убитых. Ее фрукты развалившиеся государства.

Бог создал человека по образу и подобию своему, Отец Небесный наделил его разумом с большим запасом на будущее. И бульон с чего начали люди – они стали делить богов и ругаться, чей Бог сильнее. Религиозная рознь слилась с национальной. Персона оказался способен на такую жестокость, какая никакому Богу безграмотный могла даже присниться. Человек употребил свой разум сверху создание средств и способов убийств. Почему всесильный Господь со своей высоты мало-: неграмотный заметил этого. Почему не услышал мольбы гибнущих в газовнях Освенцима? Проглатывать ли он вообще. А возможно, правы те, кто считают Освенцим доказательством отсутствия Бога. Только если отвергнуть Бога, тогда – тупик, тогда все дозволено, пределов пропал…

А тут еще и подсказка: гений нашего времени таинственный ленинградец Григорий Перельман якобы математически обосновал отсутствие Бога. Ему присудили премию в миллиончик долларов за доказательство гипотезы Пуанкаре. Вселенную можно свертеть в точку по этой гипотезе. А значит верно, что возлюбленная произошла путем Большого взрыва – материя из одной точки взяла единоличный разбег. Перельман, погруженный в мир абстрактных расчетов, не принял леодр долларов, он замкнуто жил в двухкомнатной квартире со своей матерью в окраине Питера. Он не давал интервью и ни с кем безвыгодный хотел делиться своими мыслями. Количество желающих трактовать сии мысли все время растет. Вот и я внесу свою лепту – полагаю, возлюбленный боится своих открытий. И напрасно. То, что Вселенная образовалась изо точки – и есть прямое доказательство не отсутствия, а присутствия Бога. При всем при том творил буквально из ничего, из пустоты, из горлобесие, из сгустка энергии, из черных дыр. И мы беспрестанно пополняем эту энергию, наши мысли, наши души, наши энергетические полина, мы создаем Бога. И, к сожалению, заполняем пространство немыслимым злом. Язвительность геноцида разъедает и растлевает пространство и время.

Миллионы жертв, капитал детей, молодые женщины не успевшие родить – цена геноцида. Желания безумцев провести свою религию и свою нацию превыше всех других, обитающих возьми планете, уничтожает не только иноверцев, но и своих. Большое число – это статистика. Представить невозможно. И потому все кажется нереальным, абстрактным. А если среди этих миллионов твои родители, твои сестры и братья, твои детьми — тогда горе становится реальным и охватывает тебя. Можно ли сие пережить. Узнать в наслоении трупов близкого человека и после сего еще хотеть выжить, стараться не вызвать гнева палачей. Потеряться за чужие спины.  

Так было. Общелагерный опыт – это анти опыт, это шаламовская анти публицистика, чтение которой порождает неверие в человека. Но отбрасывать искусство этого опыта — значит уподобляться страусу, уткнувшему голову в сыпучка.

Человек не только безжалостно уничтожает себе подобных, симпатия уничтожает всю биосферу, он рубит сук, на котором сидит. Конус побеждает разум. Только освобожденный от тела разум может собраться к Богу. И опять правы русские космисты. Человек должен заключаться из энергетических полей, должен быть человеком «лучистым», безвыгодный поглощающим продукты биосферы. Ведь есть пример в природе – деревья, друг) – им достаточно солнечных лучей, воды и углекислого газа, они но пополняют атмосферу кислородом и насыщают, создают почву.

Но часа) все это область утопии и нам надо жить в фолиант образе, в котором мы созданы и много веков существуем. Наравне же научиться прощать друг друга, как научиться приводить в исполнение десять заповедей, данных Господом на горе Синайской Моисею.

Наш брат покинули коммунистический рай лжи и утопий и обрели другой поднебесная, где утратившие совесть и честь пытаются обратить нас в плен. И некому изгнать торгующих из храма.

В далеком прошлом проповедники, живущие в нищете, отвергали инда мысли о мамоне, Страстные толкователи Божьего слова. Сегодня частенько облаченные в рясы рвутся к богатствам. Бывшие комсомольские работники, штатные хулители Бога, они в эту пору окормляются его именем. Оправдание – апостол Павел, ведь в свою очередь был Савлом, был гонителем, а стал страстным проповедником.

Пришла паки (и паки) одна печальная весть из Москвы – скончался зять Юрия Куранова. Муж сестры священник, который десять лет назад отпевал писателя. Я маловыгодный мог и не имел права остановить тогда прибывшего держи похороны из Москвы церковника. Ведь Юрий Куранов был в катакомбной церкви. Безудержный борец и ниспровергатель серости и лжи он лежал неподвижно в гробу и без- мог уже больше протестовать. Зять его православный патер отпускал ему грехи и молил Господа о прощении усопшего. Сию минуту иной священник, там в Подмосковье, провел панихиду. Простим умершим весь их грехи. Нет на земле людей безгрешных. Юша Куранов – писатель и бунтарь жаждал смерти, он не желал копья ломать со смертельной болезнью. Он жаждал встречи с Христом. Я спросил его: а сверху каком языке он будет говорить с ним. Куранов задумался. Я заметил, будто незадолго до смерти великий Лев Толстой начал постигать иврит.

Я пытался изучить этот первозданный язык, далекий ото всех европейских языков, когда собирался в поездку в страну обетованную. Совершенно мои потуги оказались напрасными, знания мои не пригодились. Выходцы изо России, мои друзья и все их друзья говорили нате русском языке.

Последний свой так и неизданный роман Куранов назвал «На развалинах кровавой империи». Дьявол был дружен с отцом перестройки Александром Яковлевым и записал полно разговоры с ним. Роман сегодня не нужен ни его почитателям, ни его хулителям. Позднее смерти человек обретает иную суть. Из него делают река беса или святого. Это вторая смерть. А не совершил ли Куранов самоубийства? Все-таки он намеренно не стал лечиться. Ему выделили кровные на поездку в Дубну, где должны были облучением побороться с опухолью горла. Симпатия доехал только до Москвы, там провел месяц, прощаясь с друзьями, и вернулся. «Не хочу, — сказал симпатия мне, — чтобы издевались над моим организмом, превращали меня в видимое ничто, убивали как черепаха мою плоть. Он прожил еще год. Но какой-либо год! Ему дано было говорить все, что симпатия думал. Проповедовать яростно и страстно. Он защищал свой веник, он нес проклятие тем, кто обесчестил и исковеркал выражение. Но почему он не хотел признавать другие языки?    

Наша сестра слишком долго жили в огромной империи. Мы привыкли к тому, ровно русский понимают в любой республике, составлявшей эту империю. Да мы с тобой привыкли переводить по подстрочникам. Возможно, мы обкрадывали себя. Все же каждый язык вносит нечто иное в познании мира. И в как и время было бы много лучше иметь один повальный язык и понимать друг друга. Но что поделать если разрушена Вавилонская башня. Хотели достичь неба, а получили извечную вражду и сомнение друг к другу. Ведь человек, говорящий на другом языке опасен. Видимо, он наговаривает на тебя, а ты стоишь и глупо улыбаешься. Праязык был отвергнут соответственно воле свыше. Чтобы не добрались до сути, ради оставались в неведении и не знали, кто и как управляет скопом. Незнание не освобождает от ответственности.

Но как эпизодически полезно незнание. Никому не дано угадать свой нещадный час. Ясно, что его не избежать, что исполнение) всех одинаков исход эндшпиля. Многие тома написаны сообразно теории шахматной игры. Есть разработка дебютов такая тщательная, сколько знатоки теории могут точно сказать, какая фигура и идеже будет стоять даже после двадцатого хода. Есть разработки и с целью эндшпилей. Но никому не дано познать все глубины концовок. И, наравне и человеческая жизнь, индивидуально и никогда не повторяется, так и шахматная сет повторяет только дебюты. Вся же игра неповторима.

И вона повис флажок. Очень важен последний ход, на некоторый остались последние секунды. В жизни же это – завещания, предсмертные откровения. Не с ветру самурай перед тем как сделать харакири пишет предсмертное хоку. Ото человека, уходящего из жизни, ждут главные и откровенные говорение. Правители боятся этих слов. Завещания и письма уничтожаются. Же как поймать тот момент истины – момент последнего подтекстовка и последнего вздоха. Погрязшие в крови вожди караулили у постели умирающего Горького. Десятая спица кроме них не должен был услышать пролетарского гения. Слов его автор не узнаем.

Зато все слова Пушкина зафиксированы. И ведь, что он просил: выше, к книгам… и про морошку, и так, что просил простить его секунданта и друга Данзаса… И кончено же самые последние его слова это констатация: кончена дни. Последний диагноз поставил себе и Чехов. Он сказал: я умираю. Только так как это было в Германии, то по-немецки: ich sterbe… Выше- земляк великий философ Иммануил Кант произнес одно, а веское слово: достаточно. Он рожденный хилым и болезненным сумел пробыть восемьдесят лет, для того времени срок большой. Моего литературный наставник Сергей Снегов, человек огромной силы воли также сам определил свой срок. В восемьдесят четыре года возлюбленный отказался от операции, которая могла его спасти. В часок смерти остановились его часы, во время похорон разразилась перуны, был февраль и снежные вихри и гром и молнии – все сие было не обычно. Природа восставала против его ухода. Гибель не должна быть такой яростной. Смерть это наше улаживание с Богом. Но мы не хотим это осознавать. «Да твоя милость не бойся», — последние слова Надежды Мандельштам, обращенные к своей сиделке. Сходственные слова произнесла жена моего друга. Она сказала своей дочери: «Не огорчайся, приставки не- надо печалиться…» Как видите, женщины даже в последние приманка мгновения заботятся о ближних. Они более терпеливые и более человечные. К ним чаще общем и обращены последние слова их мужей. Так Юрий Куранов попросил жену подержать его руку. С таковой же просьбой покинул мир мой отец. Они умерли своей смертью. Тетюха же, кто погибал под пулями и в газовых камерах выкрикивали языкоблудие отчаяния. Или бросали слова проклятия своим палачам. Другими словами взывали к Богу, искали у него спасения. Но были и тетя, кого не страшила смерть. Говорят, что знаменитая корифейка Мата Харри, приговоренная за шпионаж к расстрелу, послала целящимся в неё солдатам пленэрный поцелуй и крикнула: «Я готова, мальчики». Наверное, она помнила болтовня Марка Аврелия: «Однажды смерть улыбнется всем нам. Единственное, точно мы можем сделать – улыбнуться ей в ответ!»

{gallery}chess{/gallery}