роман «Хромосома Христа» Глава 4

Главарь 4

Я понимал, что загадка клеточной ауры интересовала Юру неважный (=маловажный) меньше, чем тайна египетских пирамид или неопознанных летающих объектов. Сие было ясно как день, и он искренне сожалел и был расстроен исключительно тем, что ему до сих пор не посчастливилось, как волшебнику, привести нас в состояние захватывающего восторга, сдернув накануне нашими удивленными глазами завесу тайны с этого непостижимого нимба кирпичиков жизни. Видимо, приборчик, кто он сам смастерил из подручного материала для изучения ауры, был безвыгодный настолько ловок и цепок, чтобы ухватить ее за павлинный хвост. Я видел, с каким живым интересом он предавался своей работе и ни дать ни взять его огорчали потери и неудачи. Я сделал попытку его утихомирить:
— Никуда она от тебя не денется.
Он точию широко улыбнулся и ничего не ответил.
— Я это и сам знаю, я а не слепой, — после короткой паузы сказал он и ослепил меня бликами стекол своих дорогих очков.
Щурясь, дьявол задумчиво посмотрел на солнце, прячущееся за крышу в родных местах.
— Иногда мне кажется, что я могу прикоснуться к ней, я пусть даже знаю, как она пахнет, — коротко улыбнувшись, признался некто.
Мы помолчали, затем обнадеживающе пожали друг другу пакши и разошлись.
Юра с нами в бадминтон не играл, но с сауны обычно не отказывался. Он был очкариком и заядлым книжником и до чрезвычайности любил свою скрипку. А однажды я поймал его на горячем: некто раскладывал на столе небольшие картонки, на которых цветными фломастерами были написаны иероглифы. Аглицкий он уже знал хорошо, а китайский, видимо, давался ему с трудом. Спирт смутился и что-то невнятно пробормотал, сгребая картонки со стола и суя их в выемка пиджака.
— Учишь китайский? — спросил я, чтобы что-то заломить.
— Японский, — сказал он и кашлянул.
— А-а-а, — сказал я.
Для меня иероглифы оставались издревле иероглифами. Китайские или японские — разве можно их узнать?
Все мы были твердо убеждены только в одном: получи свете нет ничего важнее и интереснее, чем проблема сохранения молодости и увеличения продолжительности жизни! А душа должен жить тысячу лет.
— Не меньше, — утверждал Георгий, — это определенно!
Мы уже причислили себя даже к масонскому клану с экспериментальной медицины и верили, что на этом поприще нас ждет непременный счастливый конец.
— Теперь это наш крест, — сказал тогда Жора.
Валерочка в какие-нибудь полгода скривился и снова как-то весь сплющился.
А Васька Тамаров всего-навсего улыбался. И не произносил ни слова. Но внимательно слушал отечественный спор. Я удивлялся его нарочитой немоте. Много позже я, что, понял, отчего он только молчал. Скептик! Скупердяй получи слова, философ!..
Аура! Это теплое, нежное и простое какофемизм, ставшее не только для Юры, но и для всех нас таким близким и родным, было спрятано ради семью печатями. Вот почему мы не давали Юре продыху, вона почему преследовали его. А он оберегал ее от нас, делать за скольких невесту. Мы наступали, наши атаки были яростны и бескомпромиссны, а ему нечем было их посылать. И он бунтовал: брал свою скрипку и пиликал что-нибудь невеселое, во всем объёме забыв о нашем существовании. Нередко это давало повод с целью насмешек, но вскоре звуки грусти и нежной печали проникали в наши сердца и охлаждали наши горячие головы. И я снова любили друг друга. Только Валерочка держался особняком, впадая в обиду, и придурковато молчал, жуя в себе свои умные слова. Его хоть подбадривал Ушков.
Если бы в те дни кто-нибудь сказал ми, что Юра, уже к тому времени достигший изумительной сноровки в распознавании клеточных скорбей и страхов, станется киллером, я бы даже не рассмеялся тому в глаза, как ни говорите дал бы понять, что он полный дурак и дикарь. А как страстно он потом убеждал нас в необходимости клонировать Иуду и Сталина: «Если вам уж так жаждете совершенства!». Тогда он считал, ась? совершенство невозможно без предательства и насилия.
— Ты тоже таково думаешь? — спрашивает Лена.
— Теперь — да! Совершенно невозможно! Все ж таки предательство и насилие призваны для проявления совершенства. Это как бы свет и тень, как «инь» и «ян», как…
И тот и несхожий, считал Юра, не только в полной мере удовлетворили свое человеческое любопытство, а и, реализовав феноменологию собственных геномов, выполнили небесное предназначение. Нелепые, получи и распишись мой взгляд, утверждения: я просто диву давался!
— Слушай, — нечаянно спрашивает Лена, — а тогда, на Мальте, тебе удалось ускользнуть от погони?
— Ты же видишь, — говорю я.
Ясно при всем при том, что если бы они меня настигли, то живым бы отнюдь не отпустили.
— А почему ты об этом спрашиваешь?
— Я так броско себе все представила, когда ты рассказывал — жуть!
О фолиант, что в моем спасении Тина принимала самое активное соучастие, я молчу.