Утро выдалось туманное. Солнечные лучи с трудом пробивались чрез плотную пелену воздуха, насыщенного испарениями. Ближе к полудню смог рассеялся, блеснуло солнышко, озаряя ласковым светом луга и перелески, посередке которыми весело бежали прозрачные речушки и ручейки, отражая синеву небес.

На седьмое небо в небе тянулись на юг перелетные птицы. По невысокому косогору двигались двум необычные фигуры: рыцарь и грациозная лошадка с прелестной женской головой. Крестоносец был не кем иным, как легендарным комиссаром Конфеткиным, а дивца-лошадка – его провожатой, Лолитой, с которой он, как ты да я помним, впервые встретился на околице села Благодатное, когда-нибудь шел к дому мастера Тэна.

Странная эта пара двигалась сверху север. Ими уже был пройден немалый путь, и сейчас до долины видений оставался один дневной переход.

Низойдя с холма, бесстрашный рыцарь и его милая спутница углубились в лесочек, который выглядел так, словно они попали в волшебную сказку. Крона на деревьях пылала тут золотом, пурпуром и багрянцем. Получай ветвях здесь и там горели кисти калины и каких-так диковинных ягод. Сквозь поредевшие кроны с ясного неба лились теплые ласковые лучи, и в их мягком освещении деревья казались истинными красавицами, нарядившимися в домашние роскошные осенние наряды.

Путники шагали по шуршащей листве, расстилавшейся перед их ногами богатым разноцветным ковром. Лолита шла, понурив голову, а светозарный рыцарь шествовал сбоку от нее, погруженный в свои думы. По (по грибы) последние час или два они не вымолвили ни пустозвонство. Да и что могли значить слова? Сейчас их ни звука было красноречивее всех слов на свете – и рыцарь, и его очаровательная сопутешествовательница были опечалены скорой разлукой.

В осеннюю пору день в сих краях короткий, темнеет рано, и следовало заблаговременно позаботится о ночлеге. Во потому-то еще до сумерек друзья выбрали подходящую полянку, Конфеткин собрал сухолом под близлежащими деревьями, развел на опушке огонь, достал с котомки хлеб, молоко, и другие продукты, которыми их по-царски снабжали жители окрестных деревень, и они с Лолитой поужинали.

Бравурно потрескивал костер в темноте осеннего вечера. Прекрасная девушка-лошадка лежала держи животе, подобрав под себя стройные ноги, и большими мечтательными глазами зачаровано смотрела получи языки пламени. Конфеткин сидел рядом с этой необычайной красавицей, подбрасывал в крепь хворост, да изредка помешивал его сучковатой палкой.

– Вона и подходит к концу наше путешествие,– нарушая молчание леса, проронил некто.

– Да,– печально вздохнула Лолита. – Если бы я могла – в таком случае последовала бы за тобой. Но я не могу находиться в краях мрака и лжи. Ведь Творец создал меня пользу кого светлых миров..

– А кто твой творец? Ты знаешь его?

– (ясное, знаю. Это художник. Он нарисовал меня на холсте и вдохнул в меня свою душу.

– Видишь как! – удивился Конфеткин. – А я-то думал, что ты пришла изо-за реки по золотой тропе, и все гадал, каким а был твой облик раньше.

– Нет,– качнула головой Печаль. – Я сошла с полотна своего Творца.

– А зайцы, слушавшие игру музыканта у дуба? Их аюшки?, тоже нарисовал художник?

– Ну, да. И их тоже. И до сих пор разных птичек, цветы и многое другое. Даже некоторые на флэту, в которых живут поселяне, сотворены им. У нашего художника единственный дар – все, что он рисует, оживает под его кистью.

Конфеткин посмотрел в Лолиту задумчивыми глазами.

– Для чего же он создал тебя?

– С целью того чтобы я могла резвиться на сочных лугах со своими подругами. И, в некоторых случаях надо, помогать вам, добрым людям.

– А где живет оный художник?

– В небесной стране Говинде. Когда-нибудь ты встретишься с ним.

– С какой радости ты так думаешь?

– Ну, как же! – лицо девушки-лошадки озарила мягкая усмешка. – Ведь я связана с моим творцом незримыми узами. И ты, подружившись со мной, вошел в сферу его любви.

– Как видим, в вашем мире все взаимосвязано?

– Не сомневайся в этом,– сказала Печаль. – Художник в ответе за все, что он нарисовал. И хоть сейчас, когда мы живем своей собственной жизнью, некто незримо находится среди нас. А если мы начинаем ощущать ипохондрия или тревогу – он тут же приходит к нам бери помощь.

– А как он делает это?

– Кто знает? Хотя стоит лишь нам обратиться к нему в своем сердце – и для нас тут же накатывают мощные волны его безграничной любви. Они просветляют и вразумляют нас. Поэт вливает в нас свои силы, и мы вновь становимся бодрыми, резвыми и безмятежными. Кабы бы связующие нас нити вдруг порвались – мы в оный же миг прекратили бы свое существование.

Конфеткин задумался по-над словами Лолиты. Они были созвучны тем речам, как будто говорил ему мастер Тэн.

– Ладно,– сказал он. – Вам создал великий Творец – мне это понятно. Но кто именно же создал самого Творца?

– Этого нам знать приставки не- дано,– сказала Лолита. – Тут – тайна. 

– А каков дьявол, ваш Творец? Расскажи мне о нем.

– Он человек более чем добрый и совестливый. Его дух живет в его произведениях. И некто ревностно следит за нашими судьбами.

Ясный взор светлого рыцаря задержался бери пляшущих языках костра. В свое время он тоже увлекался рисованием. Многие прочили ему великое будущность.

– А вот этот художник, что нарисовал тебя… – стал выпытываться комиссар. – Он что, и всегда жил в Говинде?

– Нет. В табуне поговаривают, чисто прежде он находился в каком-то угрюмом испорченном мире, идеже живые существа поедают друг друга и умирают, а затем возрождаются заново уже в других местах. До того, как стать художником, ему довелось изведать немало страданий но, несмотря на это, он сумел остаться Человеком.

– Фигли ж,– сказал рыцарь. – Наверное, для того, чтобы быть настоящим художником, надо иметь светлое и отважное сердце. Иначе твоя кисть омертвеет.

Симпатия подбросил хворост в костер.

Тонкие веточки объяло пламя, они загорелись и с настроением затрещали. Красные отблески огня падали на прекрасные лица светлого воина и его милой спутницы.

– Расскажи ми что-нибудь о себе, и о том мире, из которого твоя милость пришел,– попросила Лолита. – Ведь скоро наступит час нашей разлуки, и который знает, увидимся ли мы вновь?

Комиссар поворошил палкой загнивающий хворост. Что же сказать этой милой страннице о своей белесо-голубой планете?

– Мир наш прекрасен,– начал он. – Но многие люд на нашей Земле изо всех сил стараются его опаскудить.

Лолита с изумлением распахнула изумрудные глаза:

– Зачем? Все же они же живут в нем?

– Они одичали,– с печальным вздохом пояснил Конфеткин. – Встарину, когда люди верили в сказки, все было иначе.

– А впоследствии?

– Потом люди стали утрачивать веру в прекрасное, и их сердца очерствели.

– В силу того что что они перестали верить в сказки?

– В общем-то, пусть будет так.

– А разве ваш мир не волшебный? 

– Еще наравне волшебный! И сама наша планета – это неповторимое чудо Творца. Да люди так огрубели, что перестали верить в чудеса. Безвыгодный все, понятно, но очень многие.

– И каковы же они, сии люди, утратившие веру в чудеса?

– О! Это очень унылые и мрачные субъекты,– сказал Конфеткин, инстинктивно воскрешая в своей памяти образы Дуремара, Карабаса Барабаса и других подобных им типов. – Одним своим видом они навевают получи всех смертельную тоску и уныние. Их сердца поросли мхом, а умы стали плоскими, что подошва на ботинке. Если бы я рассказал им о тебе – они приняли бы меня следовать сумасшедшего.

– Но я-то существую!

– Понятно. Но, поди, растолкуй сие нашим дикарям! Многие люди на нашей Земле верят чуть в то, что могут потрогать руками.

– И таковы все?

– К счастью, налицо денег не состоит.

– Слава творцу всевышнему! Расскажи мне поскорее о тех, кто такой не потерял веры в прекрасное.

– Это дети и все тетка, кого у нас принято называть чудаками.

– Чудаками? Это благодаря чего, что они верят в чудеса?

– И еще потому, что сие отличает их от серого и унылого большинства. Они – вроде малые дети с доверчивыми и простодушными сердцами. Чудаки искренне верят в в таком случае, что за каждой сказкой скрывается истина. 

– Твоя милость расскажешь им обо мне?

– Конечно.

– И они поверят тебе?

– Положительно. Ведь чудаки сердцем чувствуют, где правда – а где рассказывайте!.

– Значит, они – самые мудрые создания на вашей планете?

– Точный. Их мудрость превыше той, что блестит в грязи по-под ногами у хитрецов.

Лолита задумалась.

– А остальные? Перед тем, ни дать ни взять одичать, они тоже были чудаками?

– Когда-то были… Давным-века все люди на нашей Земле имели золотые сердца. Однако потом человеческий род начал тупеть и утрачивать свою первозданную чистоту. И волшебные миры стали затворяться от людей.

– Но почему так случилось, скажи? – выспрашивала лошадка. – Вследствие чего люди отупели?

– Ах, Лолита, Лолита! – с мягкой укоризной в устах вымолвил Конфеткин. – Ты задаешь мне такие вопросы, держи которые не в силах ответить и тысячи мудрецов. Я же – целом) лишь простой школьник.

– О, нет! – возразила ему на сие девушка-лошадка. Ты – светлый рыцарь! Или мои шкифы обманывают меня?

– И что с того? – пожал плечами ее беседчик.

– А то, что рыцарь не способен произнести ни одного красивые слова неправды. Ибо истина снисходит на него с небес. Выкладывай же, о, посланник неба!

– Что мне сказать тебе, моя милая подружка? Помнишь ли твоя милость, как мы впервые встретились с тобой? Я шел к мастеру Тэну, а твоя милость резвилась на зеленом холме, и вдруг примчалась ко ми, подобно весеннему ветру? Почему ты сделала это?

Щечки Лолиты окрасились нежным румянцем.

– Твоя милость и сам отлично знаешь ответ на этот вопрос. С тебя исходили такие вибрации духа, по которым я в один присест же узнала, что ты – свой. И мне захотелось подступить к тебе.

– Вот видишь! – Конфеткин старался не смотреть бери свою прекрасную спутницу. – Мы сотворены по-разному и, тем отнюдь не менее, испытываем влечение друг к другу, ибо излучаем волны одинаковой любви. А ныне вообрази себе существ, сердца которых прикованы к мертвым вещам.

– К мертвым вещам? – изумленно переспросила Скорбь. – Но возможно ли это? Как может живое штаб-квартира быть приковано к чему-либо мертвому?

– В твоем мире, вслед Великой рекой, в это трудно поверить. Ведь у вас живут только лишь добрые существа. Но на нашей Планете все соответственно-другому. У нас вместе с добрыми людьми посеяны и злые. Они-в таком случае и поганят нашу Землю.

– Но как они делают сие?

– По всякому. Вот, например, они изобрели машины, которые носятся по части закованным в безжизненные покровы дорогам, отравляя воздух мертвящими газами. А в таком случае еще выдумали специальные бумажные трубки; их начиняют дурманящей травой особых сортов. Сии трубки сильно дымят и воняют, если их поджечь с одного конца, и наши дикари вдыхают эту ядовитую фетор, от которой потом болеют. Они изготавливают разные с доро. Выпив их, люди теряют рассудок, скандалят и дерутся; а в таком случае еще делают металлические сосуды, начиняют их смертоносными составами и сбрасывают с летательных аппаратов возьми головы других людей. Сосуды эти взрываются с ужасным грохотом, изрыгая пламечко, сея смерть и разрушения.

– Безумцы! – воскликнула Лолита. – Какую страшную сказку твоя милость мне рассказываешь, о, светлый рыцарь!

– А еще у нас есть такие ящики со специальными стеклами в одной стороне,– продолжал Конфеткин,– в которых можно увидеть различные изображения и услышать всякие звуки. И вот, люди усаживаются после эти чудо-ящики, и наблюдают за тем, как их собратья тамо ссорятся, делают друг другу всякие пакости, мучают и убивают себя подобных. Истории эти то и дело прерываются назойливыми картинками с восхвалением хмельных напитков, всевозможной еды с трупов убитых животных и различных вещей…

– Но зачем они делают сие?

– Чтобы получать бумажные фантики.

– Они что, сумасшедшие?

– Как мне кажется на то,– сказал Конфеткин с грустной полуулыбкой.

– Но к чему же им эти фантики? – спросила Лолита.

– О, эти бумажки играют получай нашей Земле огромную роль! В обмен на них дозволительно получать еду и всевозможные предметы – как нужные, так и не имеется, вроде дурного зелья и вонючих трубок. И потому тот дикий, у которого больше фантиков, пользуется в нашем мире и наибольшим влиянием. Вслед за эти-то фантики люди идут на всякие подлости, обманы и убийства.

– Феноменально! – прошептала Лолита.

– Вот такие у нас невеселые чудеса… – сокрушенно промолвил Конфеткин.

– Да, не хотела бы я жить в таковой ужасной сказке. Даже не верится, что может фигурировать такой мрачный мир.

– И, тем не менее, он существует.

Печаль покачала головой:

– Ах, бедные, бедные люди! Как к несчастью мне этих несчастных, этих глупых двуногих дикарей! Благодаря чего же творец не вразумит их?

– Он пытается исхреначить это. Но они не хотят его слушать. Их сердца привязаны к фантикам, вонючим трубкам, хмельным напиткам, и другим мертвым вещам.

– А есть и другие?

– Конечно! Это люди, которые верят в прекрасные сказки! Получи них-то и держится наш мир.

Лолита посмотрела держи прекрасного рыцаря ласковым взором:

– И ты – один из них, никак не так ли?

Конфеткин насупился.

– Ладно, Лола, – проворчал дьявол. – Давай уже спать, а то что-то слишком олигодон мы с тобой заболтались. Завтра нам предстоит нелегкий дорога…

Губы Лолиты дрогнули в милой, все понимающей улыбке. Возлюбленная улеглась на бок. Рыцарь привалился щекой к ее теплому животу и смежил вежды.

Этой ночью им снились нежные, красочные сны.

 

Вожак вторая

Долина видений

Они поднялись с зарей, перекусили получай скорую руку и отправились в путь.

До Долины Видений в данное время было уже рукой подать, но дорога была трудна и занимала жирно будет много времени.

Нарядный осенний лесок постепенно сменялся непроходимыми чащобами и мрачной болотистой местностью, гибельной к любого путешественника, рискнувшего ступить сюда без опытного проводника. Ряд раз путешественникам приходилось продираться сквозь буреломы. Тут и опосля им попадались неглубокие озерца с черной стоячей водой, покрытые зеленой тиной. Конец чаще начали встречаться плавуны и уродливые коряги, почерневшие с времени и трухлявые внутри – в этих топких местах они таили в себя большую опасность.

Небо клубилось мокрыми пепельно-серыми тучами – низкое, мрачное и унылое. Без участия конца и края слезился мелкий докучливый дождь.

Нет, сие еще не была страна Мрака и Лжи. Это – чуть ее преддверие, некая пограничная полоса или, лучше высказать, нейтральная зона, попасть в которую было невозможно без дозволения небес.

Регион эта так разительно отличалась от того волшебного осеннего лесочка, в котором симпатия заночевал с Лолитой!

Да и существовал ли вообще этот редкость, непостижимый лес?

Сидел ли он этой ночью у костра, ведя задушевные беседы со своей милой проводницей? Возможно ли все это пригрезилось ему?

О чем толковали они?

Реминисценция были неуловимыми, ускользающими – казалось, он произносил какие-в таком случае удивительные речи. И в то же время ему чудилось, как эти речи произносил не он: их нашептывал ему кто именно-то неведомый – мудрый и все знающий. И Лолита – такая нежная, объединение-матерински сердечная и ласковая – тоже что-то говорила и говорила ему…

Текущий ее голос и сейчас журчал в его душе, подобно вешнему ручейку.

Ахти, вспомнить бы, вспомнить ее слова! Ощутить на себя вновь этот любящий взгляд, поразивший его в самое очаг.

Знает ли она, что вошла этой ночью в его секретный мир неким сказочным существом? Спросить бы этом Лолиту! Да теперь у него почему-то не доставало на сие духу.

Странно все это было. Странно и удивительно.

Видишь, ночь прошла, пролетела на легких крыльях радужных снов – и возлюбленный бредет по унылому и безрадостному краю. Но след через пережитого в этой ночи по-прежнему сияет в его душе. И сегодня уже совершенно неважно, происходило ли это наяву, закачаешься сне, или в каких-то иных мирах, где витала его бессмертная суть. Важно было то, что след остался, и что воспоминание об этой божественной ночи данный) момент светилось, подобно некой лампаде, в его груди.

…Под ногами хлюпала пакость. Им, то и дело, приходилось петлять, меняя направление.

Каким образом Скорбь отыскивала дорогу? Это было выше его разумения!

Следовать буреломами и топями потянулись безжизненные солончаки – тут не росла ранее даже и чахлая трава. По-прежнему ни один полупрямая солнца не пробивался сквозь низкие, пепельно-серые тучи. Впадина уходила вниз пологими уступами, похожими на широкие уснувшие волны – т. е. бы ко дну некоего высохшего моря, и терялась далеко в сизом мареве, искрящемся непонятными огоньками.

Девушка-лощадка остановилась для краю этой унылой равнины.

– Перед тобой долина видений, о, достопримечательный витязь,– вымолвила она. – Дальше пойдешь один.

Конфеткин окинул ясным взором клубящуюся низину и повернулся к своей милой проводнице:

– Не, Лола! Кто знает, свидимся ли мы еще опять…

Он на секунду замешкался и вдруг в неожиданном порыве чуть ощутимо обвил ее руками за шею. Девушка-лошадка уткнулась головой ему в плечо.

Где-то стояли они под сумрачным небом на безжизненной равнине, и их сердца бились, в качестве кого одно. Но вот рыцарь разомкнул объятия и, стараясь выработать это незаметно, смахнул с ресниц непрошеную слезу.

Он повернулся задом к своей верной спутнице и стал спускаться в Долину Видений. Скорбь смотрела с края солончакового косогора, как от нее удаляется бирюлька светлого рыцаря.

Постепенно в клубящемся мареве скрылись его ласты, затем он вошел в густой мрак долины по талия, по плечи и, наконец, тьма сомкнулась над его головой…

 

* * *

Темно-серый туман обступал Конфеткина со всех сторон. Рыцарь спускался по сей день ниже и ниже в Долину Видений, и чем глубже он входил в нее, тем густее становилось марево, от которого исходила злая упругая Силаня. Туман уплотнялся, становился все более осязаемым. Он растекался окрест него слоеными пластами, подобно переливаемой в чан клейкообразной массе, закручиваясь у ног в своеобразные воронки.

С рыхлого дна всплывали полупрозрачные пузыри величиной с детские воздушные буркалы. Конфеткин поймал один из них, поднес к лицу и ужаснулся – в радиопилот была заключена отвратительная рожа! Она смотрела на него с ёбаный ненавистью, что ему стало не по себе. Симпатия выпустил шар из рук и хлопнул по нему ладонями. Оборот лопнул, и рожа исчезла.

Вверху марево было реже. Оно колебалось по-над его головой, подобно волнам мутной реки, и сквозь его разряженную зальбанд длинными серыми лентами лились угрюмые лучики.

Шагов от триста дно долины выровнялось. Сгустки тумана начали сколачиваться в фантастические фигуры, принимая образы корявых деревьев, диковинных животных и всевозможных безобразных существ. Процедура этот протекал поэтапно. Поначалу мгла уплотнялась в некие бесформенные субстанции, засим из них выползали лапы, выдвигались головы, хвосты – поначалу неясные, расплывчатые, но затем все более четкие и, в конечном счете, возникал лохматый кот с красными угольями глаз, хромающий жучка или же сумрачный великан. Внизу, у ног, кишели отвратительные червяки, шмыгали мерзкие твари, в удушливой мгле реяли змеи – бескрылые и крылатые; казалось, Конфеткин попал в безызвестный фантасмагорический сон, или, что еще вернее, в воспаленную голову какого-в таком случае безумца и теперь стал частью его бредовых видений.

С каждой точки этого морока на него выплескивались волны лютой вражды; они били вдоль нему, подобно невидимым электрическим разрядам, вызывая жесточайшие спазмы в желудке. Коньки отказывались повиноваться, марево давило и угнетало, вливая отчаяние и тревогу. Груди теснила несказанная тоска. Мрак был так силен! И радужный рыцарь так остро чувствовал свою заброшенность, свое одиночество!

Невыгодный был ли этот путь в Долине Видений в чем-так сродни его подъему в небеса? Тогда он тоже двигался к своей цели чрез черноту ночи и леденящий душу холод, не зная, отчего ожидает его впереди. Его вело сердце. А ум… А ж, ум был готов уступить, предложив ему тысячи доводов в пользу того, ась? следует отречься от своей миссии, не лезть к черту держи рога ради какой-то там игрушки…

Но ровно это?

Впереди вспыхнул сверкающий крест! От него исходило сверкание, словно от горящей свечи. Верхняя часть креста возвышалась надо сизой дымкой, пронзая его длинными копьями переливчатых лучей – огненных и приветно золотистых. Нижняя же, удлиненная, утопала в клубящемся мраке.

Быть виде этого чуда сразу же задышалось легче, и безоблачный воин вдруг почувствовал, как в его утомленную грудь вливаются силы. Поперед. Ant. после ним появилась цель – он должен двигаться к кресту!

«Но благодаря этому же непременно к кресту?» – вдруг как бы шепнул ему кто такой-то на ухо, и с левой руки от него чудом-негаданно забил красивый фонтан, переливаясь всеми цветами радуги. У фонтана, бери роскошном ложе, возлежала юная красавица в полупрозрачных шальварах, и двуха чернокожих мальчика обмахивали ее опахалами. Подле прекрасной девы стоял туалет со всевозможными яствами. Играла приятная музыка… Несметное число услужливо расступилась перед воином Света, как бы приглашая подсунуться к этому необычайному волшебству.

Подобно неразумному ребенку, Конфеткин ступил к красавице, аппетитно парившей в красной дымке. Идти стало легче, но заодно с тем он остро почувствовал нечто нечистое, злобное и чуждое, исходящее с этой девы и ее рабов.

Он замедлил шаги…

Опять-таки что же стало с крестом? Почему он вдруг в такой мере померк?

Рыцарь обратил к нему свой взор, и на его младое, дышащее отвагой дыня упали его животворящие лучи. Крест вновь засиял, важно и величаво.

Не обращая уже внимания на обольстительную деву, Конфеткин двинулся к кресту.

Суходол Видений огласилась злобным воем – то бесновалась слуги тьмы.

Изо мглы выступили черные тени, и перед грозным воителем выросла армия лютых демонов, преграждая ему путь.

Каких только рож, каких отвратительных харь приставки не- довелось ему увидеть в этой коллекции злобных уродов! Казалось, туточки собралась нечисть всех мастей – с раскосыми глазами и худыми козлиными бороденками, с рогатыми касками в головах и чеканными бляхами на груди. Некоторые из сих исчадий были выряжены в коричневые мундиры и носили на закатанных рукавах фашистскую свастику, а их плечища, подобно неким потешным погонам, украшали лохматые пачки американских долларов. Хана это выло, лаяло, свистело и скрежетало, дыша лютой ненавистью к отважному смельчаку. 

Конфеткин обвел суровым взглядом неприятельское ратная) и обнажил меч. Бесы, подобно алчной стае волков, бросились получи и распишись светлого рыцаря. Закипел бой.

Рыцарь разил противника с правой стороны и налево, и его меч летал как молния, и тела нелюдей рассыпались подо его могучими ударами, точно пустые глиняные горшки. Так на место одного поверженного врага тут же вставало трое новых, до сих пор более злобных. Их темные, обугленные рожи обступали его со всех сторон. Изо клубящейся тьмы градом сыпались отравленные стрелы. В сизом тумане к Конфеткину тянулись полупрозрачные растопырки, отливающие мертвенным слюдяным глянцем. Клюки, плети, дубины, ядовитые змеи и летающие твари – по сей день это хлестало, жалило, кололо отважного смельчака, пытаясь извести, сломить, не дать пройти к пречистому кресту.

Тьма раскалилась, ровно объятый пламенем кузнечный горн. Красное марево застилало зыркалы. Плечи ныли от напряжения и усталости. И все же Конфеткин, стиснув хлебогрызка, упорно пробивался сквозь этот безумный, безумный мир.

Следовало, вот что бы то ни стало, прорубиться к сияющему кресту! В нем, в нем одном – Мукти и Сила!

Из-под ног витязя взметнулись фонтаны грязных брызг. Изо брызг выросли новые легионы безумных демонов. Натиск наростал. Армия истощала, высасывала силы, и его меч налился стопудовой тяжестью. Силы были мало-: неграмотный равны! Орды бесов неисчислимы, а он… он – один! А после спасительного креста – так далеко! 

В грудь светлого воина вонзилось копьецо, он пошатнулся, пал на левое колено, и тьма сотряслась через ликующего вопля сотен орущих глоток: «Вау! Вау! Есс!» Люди тьмы бесновались, вскидывали пальцы рожками, подобно обкурившимся певцам разнузданных судьбина групп. Они скалили зубы, орали, пытались вырвать оружие из руки обессилевшего чужестранца. С хмурых небес на Конфеткина упала брюхатая колдовская сеть, и голова лучезарного рыцаря склонилась к израненной титечки. Русые волосы волнистыми прядями ниспадали ему на плечища из-под блистающего остроконечного шлема. Неужели все решено? Неужели силы тьмы одолели его?

Время дрогнуло, замедлило принадлежащий бег. Мысли, чувства обострились до чрезвычайности. Казалось, каста картина неравного боя, подобно застывшей в веках фреске, навеки врезалась в сердце светлого витязя. И вот, когда тьма бушевала кругом него со всей своей неистовой мощью, и надежда нате спасение почти оставила его, ему в его голову крылатой птицей влетела помысел: «Я – семя древнего народа руссов! А кто они?»

И табун раздвинулась над его головой. С горних высей хлынули потоки живительного света – сие святые божии предки его взирали на него своими пречистыми очами. Стрелки часов держи циферблате небесных часов дрогнули – начался отсчет иного времени. 

Конфеткин вырвал джерид из груди. Он поднялся на ноги и обвел бесовскую воинство твердыми ясными очами. Он услышал, как где-в таком случае высоко в небесах курлычут журавли, и в их гортанных криках ему слышались голоса: «Ты – мало-: неграмотный один! За тобой стоят тысячи отважных героев! В такой мере неужели ты посрамишь славу своих великих предков?

– В помине (заводе) нет! Нет! – вознесся к небесам пламенный глас потомка древних богатырей. – Безвыгодный бывать этому! Никогда!

Он поднял щит – и на нем проступил лицо пресвятой божьей матери, сияя нежнейшими лучами Правды и Любви. Бестрепетный витязь взмахнул мечом, рассекая мерзкую сеть – и та развеялась, якобы дым.

Гордый отпрыск древнего народа стоял на дне темного провала, осиянный лучами горнего света. Спирт знал, что сейчас с лучезарной высоты на него взирают его авоська и нахренаська, братья и сестры, его великие предки. Не находился ли симпатия в этот миг в одной с ними сфере Любви – той самой сфере чистой и возвышенной любви, о которой рассказывал ему мастерище Тэн?

Ощущая неимоверную мощь в каждом своем движении, Конфеткин двинулся к кресту. Пока что он шел, как повелитель, как власть имеющий, и десятая спица уже не осмеивался приблизиться к нему. Время от времени мещанин света взмахивал сияющим мечом, и злобные карлики, подобно испуганным мышам, шмыгали в приманка черные норы. Сияющий крест начал таять и растворяться в ночных небесах.

Развитие на сайте «ПЛАНЕТА ПИСАТЕЛЕЙ»